Глава XLV. Ф. Лассаль. Его жизнь и деятельность

Фердинанд Лассаль родился 11 апреля 1825 г. в Бреславле в еврейской семье зажиточного торговца шелком. Красивый мальчик развивается умственно рано, как это можно судить по его детскому дневнику, который он вел в 15–летнем возрасте. Университетские занятия привели его сначала в Бреславль, затем в Берлин. Уже в 1845 г. он побывал в Париже и на Рейне, здесь он познакомился между прочим с Гейне и знаменитый поэт с гениальной проницательностью отгадал в 20–летнем юноше как его выдающиеся дарования, так и наиболее характерные его черты. «Основательная ученость, — писал Гейне в рекомендательном письме к Фарнгагену фон Энзе, — обширнейшие познания, величайшая проницательность, когда–либо встреченная мною, соединены в нем с энергией воли и практической ловкостью, приводящими меня в изумление». В Лассале Гейне видел «истинного сына нового времени, не хотящего слышать о самоотречении и скромности, которыми мы в свое время более или менее лицемерно тешились. Это новое поколение хочет наслаждаться и деятельно проявлять себя в жизни». Гейне уподобляет его гладиатору, неустрашимо идущему на бой. Попутно Лассаль изменил транскрипцию своей еврейской фамилии и стал писать ее на французский манер через два «л» и немое «е» на конце. Скажу попутно по этому поводу два слова об отношении Лассаля к своему народу, к евреям.

В дневнике, писанном в 15–летнем возрасте, мы находим далеко не индифферентное отношение к еврейскому вопросу. Напротив, отсутствие равноправия, в котором находились тогда евреи в Германии, вызывает в нем повышенное национальное самосознание. «Моя любимая мысль, — пишет он в дневнике, — стать во главе евреев и с оружием в руках сделать их самостоятельными»[528]. Но от этого детского национального патриотизма в дальнейшем не только не остается ничего, но даже, помимо изменений транскрипции фамилии, мы читаем в его любовном признании, написанном русской девушке Софии Солнцевой, которой он был в то время увлечен, следующие слова: «Я вовсе не люблю евреев и даже вообще ненавижу их. Я вижу в них лишь весьма переродившихся сынов великого, но давно, давно исчезнувшего прошлого. Эти люди приняли от веков, проведенных в рабстве, свойство рабов, — вот почему я им враждебен. И поэтому я не имею с ними никаких сношений. Между моими друзьями в обществе, окружающем меня здесь, нет почти ни одного еврея»[529]. Эта холодность к своему народу, чтобы не сказать более, является у Лассаля общей с Марксом, суждение о еврействе которого я в свое время приведу. Эта черта у Лассаля несомненно весьма значительна и характерна. Эта перемена чувств свидетельствует о том, что в душе Лассаля произошел какой–то глубокий интимный надлом.

Когда Лассаль возвратился в Германию, в его жизни начался 10–летний период, отмеченный хлопотами по процессу графини Гатцфельд. Молодой Лассаль, по своему образованию филолог и философ, делается практическим юристом и при своих блестящих способностях, конечно, быстро овладевает процессуальным и материальным правом и ведет это дело. Графиня Гатцфельд была замужем за одним значительно старше ее и очень дурного характера аристократом, который ее угнетал и имущественно, и духовно и не хотел дать ей развод. Лассаль принял на себя ведение бракоразводного процесса. Здесь уже проявились отличительные черты будущего вождя и родоначальника немецкой социал–демократии. С одной стороны, совершенно исключительная настойчивость и способность развить огромнейшую энергию, с другой — то, что Гейне метко обозначил практической ловкостью, способность вообще не стесняться средствами при достижении цели; с третьей стороны, наконец, чисто рыцарская способность одушевляться задачами характера идеального. Самого Лассаля захватило это дело как дело общественное и даже политическое. Он сумел привлечь на свою сторону демократическую прессу и в этой прессе выражал то воззрение, что освобождение графини Гатцфельд символизирует освобождение немецкого пролетариата. Конечно, это было слишком сильно сказано, но, во всяком случае, в этом деле было действительно затронуто много влиятельных интересов, много дворянских предрассудков. Одним из характерных эпизодов этого дела является знаменитый процесс о шкатулке. Этот процесс состоит в том, что два друга Лассаля, Мендельсон и Оппенгейм, украли у любовницы графа Гатцфельда шкатулку, в которой, предполагалось, находились ценные документы, крайне нужные для процесса. Их судили, впоследствии судили и Лассаля за подстрекательство, однако Лассаль после шестичасовой защитительной речи был освобожден. К слову сказать, об этой обычной форме произведений Лассаля. Как политический агитатор Лассаль имел много процессов, и хотя эти процессы не угрожали ему бблыпим наказанием, как 6 месяцев тюрьмы, но они приковывали общественное внимание, и Лассаль пользовался ими как агитационным поводом. Он составляет судебные речи, апелляционные жалобы, вообще всю защиту превращает в повод для агитации, иногда даже он выпускал в печать накануне суда свои защитительные речи, которые на самом деле он не произносил. В этих защитительных речах Лассаль обыкновенно высказывает свои идеи большей частью на разные экономические темы. Дело о шкатулке было во время революции 1848 г., и в это время он настолько сделал популярным дело графини Гатцфельд при посредстве демократической прессы, что въезд его в Дюссельдорфе был сплошным триумфом: граждане распрягли лошадей, и защитника графини везли толпы народа. К этому времени относится сближение Лассаля с рейнским комитетом демократической партии и сношения с Марксом, который был на семь лет старше его. Внешним образом Лассаль и Маркс были довольно близки, по крайней мере, они пишут друг другу «ты», и их переписка продолжается в течение нескольких лет. Теперь эта переписка издана Мерингом и с письмами Лассаля можно познакомиться. Однако на основании этой переписки нельзя думать, чтобы между ними была личная близость. Отношение Лассаля к Марксу, как это ни трудно представить себе относительно человека столь властного, самолюбивого и независимого, как Лассаль, имеет оттенок отношений низшего к высшему, слабейшего к сильнейшему. Таково непосредственное впечатление от писем. Кроме того, по–видимому, Лассаль был гораздо более внимательным и дружественным корреспондентом, нежели Маркс, который часто не отвечал на письма и вообще, судя по жалобам его по разным поводам, был довольно холоден к Лассалю. Впоследствии, после личного свидания в Лондоне, между ними произошел окончательный разрыв и расхождение, и это отразилось и в литературе. В это время Лассаль сближается с Марксом на почве сотрудничества в одном органе, который просуществовал всего несколько месяцев. В 1848 г. после роспуска правительством национального собрания рейнский окружной комитет призвал народ к отказу от взноса податей и к организации вооруженного сопротивления. Лассаль был одним из организаторов и пропагандистов этой идеи и сам даже записался в милицию. За речи, сказанные им, за призыв к вооруженному восстанию он был арестован и несколько месяцев сидел, но затем, несмотря на то, что он опубликовал свою защитительную речь накануне суда, был присяжными оправдан. 1854 г. был годом победы Лассаля над графом Гатцфельдом. Графиня получила развод и довольно значительное состояние, из которого пожизненную ренту в 7000 талеров (10000 р. ) в год назначила Лассалю, так что это в имущественном отношении обеспечило его на всю жизнь. Отношения Лассаля и графини Гатцфельд, о которых говорили много дурного и опорочивающего, по–видимому, носят характер прочной и, со стороны Лассаля, почтительной дружбы. Так, по крайней мере, можно судить по цитированному уже мною документу, его любовной исповеди, написанной Софье Солнцевой. После 1848 г. начинается в Германии политическая реакция, и в эти годы политической реакции Лассаль возобновляет свои филологические и философские занятия. Одной из отличительных и основных особенностей Лассаля является соединение темперамента политического агитатора и таланта ученого исследователя, той жажды знания, интеллектуальной страсти, которая собственно создает ученого. Благодаря этому в биографии Лассаля мы видим чередование чисто научных и политических увлечений, хотя, впрочем, наукой он занимался лишь тогда, когда не мог заниматься политикой. Работа «О Гераклите Темном», вышедшая в 1850 г., представляет собою, судя по отзывам специалистов (в настоящее время она представляет библиографическую редкость), соединение филологического анализа с философской реконструкцией мировоззрения Гераклита по сохранившимся фрагментам. Лассаль посылает королю просьбу о разрешении поселиться в Берлине; разрешение поселиться было получено, и одной из ранних брошюр, выпущенных им в берлинскую эпоху, является брошюра на тему внешней политики под заглавием: «Итальянская война и задача Пруссии». В это время [в Италии] началась освободительная война, которая находилась под покровительством Наполеона III, и для прусских политиков встала очень трудная задача: с одной стороны, поддержать интересы германизма, а с другой стороны, не впасть в конфликт с освободительным итальянским движением. Лассаль рекомендует здесь прусском правительству [поддержать] национальную освободительную войну, обещая содействие демократии. Характерно, что в письме к Марксу по этому поводу он не скрывает того, что он нисколько не сомневается в том, что прусское правительство не может принять этого совета, но в таком случае это будет лишним поводом, который можно будет потом использовать. Это политиканство, которое лежит до известной степени в природе Лассаля, можно проследить на целом ряде эпизодов из его политической карьеры.

В 1858 г. Лассаль пытает свои силы в драматическом искусстве и пишет драму «Франц фон Зиккенген» и в письмах к Марксу излагает целую теорию исторической трагедии, как бы оправдываясь перед Марксом за то, что он занимается драматическим искусством. Он стремится к постановке ее на королевской сцене, но драма была отвергнута.

В 1860 и 1861 гг. Лассаль написал две статьи: одна статья опять таки общественно–политического характера на тему «Политическое завещание Фихте и современность», а вторая — «О Лессинге»; а весной 1861 г. он издает свои две капитальные научные работы юридического характера под заглавием «Система приобретенных прав» с подзаголовком «Согласование положительного права с философией права». Это сочинение представляет собою плод детального историко–юридического исследования, но оно вместе с тем имеет и политический нерв. Здесь ставится принципиальный вопрос: в какой степени так называемые приобретенные права, т. е. личные права, утверждающиеся в законных нормах и уже в таком качестве признанные государством, подлежат общей отмене или нарушению. Другими словами, этот вопрос можно конкретизировать так: в какой степени юридически может быть правомерна экспроприация. Я напомню, что в постановке этого вопроса Лассаль идет по пути, предуказанному Фихте, потому что одна из наиболее ранних работ Фихте на тему о французской революции, как вы помните, была посвящена именно этому вопросу. Во второй части этого сочинения Лассаль исследует природу наследственного права, которая имела основание во взгляде на наследника как на продолжателя воли завещателя и коренилась потому в культе домашних и семейных богов. По своей идейной основе эта книга насквозь гегельянская. Основная мысль, которая здесь развивается, такова: не существует всеобщих абстрактных категорий прав, каковы собственность, наследственное право, договор, семейство, — эти категории не пригодны для научного решения, но существуют лишь для конкретного, исторически данного института, так что, напр[имер], германское понятие о естественном праве совершенно иное, нежели римское. Одним словом, философия права, принадлежа в области исторического духа, имеет дело не с логическими вечными категориями, но с исторически развивающимися отношениями, причем эти исторические изменения соответствуют изменениям народного духа, ступеням исторического духа, т. е. выражению духовного содержания различных исторических народов. Эти основные мысли философии истории Лассаля, согласно которым всемирный дух находит выражение в истории разных народов, причем каждый народ выражает какую–нибудь особую сторону, имеют характер вполне идеалистический, метафизический, гегельянский, непосредственно заимствованный у немецкого идеализма. Изменение духа обосновывает и перемену права, отсюда, — если изменяется народный дух, определяющий собою право в его исторической форме, то отпадают и приобретенные права, насколько они утверждаются на праве положительном, не принадлежащем к предыдущей эпохе. Я не раз указывал уже, что из гегелевской диалектики и вообще гегелевской философии могут быть сделаны выводы как консервативные, так и революционные. В исторической школе права эта гегелевская концепция получила преимущественно консервативное истолкование. Лассаль же пользуется Гегелем для того, чтобы оправдать революционную отмену приобретенных прав на том основании, что изменился народный дух, вообще право обосновывающий. Здесь опять–таки проявляется отличительная черта гегельянства, [считающего], что личность с ее сферой субъективных прав полностью подчиняется целому, государству, духу народа. За личностью не признается индивидуальных прав, принадлежащих ей как таковой, напротив, вся полнота прав принадлежит целому или, на гегелевском языке, принятом Лассалем, принадлежит народному духу, индивидуум же превращается в пустое место, в фикцию.

После «Системы приобретенных прав» три первых речи, произнесенных Лассалем в Берлине, были посвящены философии Фихте, затем — «О сущности конституции» и «Программа рабочих». Чрезвычайно разные, как вы видите, темы. Что касается Фихте, то речь была произнесена в 1862 г. в день столетия со дня рождения Фихте в Берлинском философском обществе. Лассаль проявил здесь свое красноречие и философское образование. Речь эта представляет собою мастерское, принимая во внимание краткость, изложение отвлеченных учений философии Фихте, хотя, по–видимому, внешнего успеха эта речь не имела. Что касается речи «О сущности конституции» то эта блестящая речь представляет собою развитие одной основной мысли, именно, что конституция представляет собою не писанный лист бумаги, а реальное соотношение исторических сил, или, как он выражается здесь, опирается на организованную мощь народа. Это понятие соотношения сил можно толковать и узко, и широко — и экономически, и шире, так сказать, социологически, — причем в речи самого Лассаля нет оснований для узкого понимания этой идеи. Следующей речью, произнесенной в этот же период, является знаменитая и блестящая речь «Программа рабочих». Интересно, что эта речь, в которой формулируется идея рабочего сословия, историческое его призвание, была произнесена в ферейне[530] ремесленников и перед аудиторией рабочих–ремесленников. На эту же тему по рабочему вопросу было произнесено еще две речи Лассаля — «Наука и рабочий» и «Косвенные налоги и положение рабочего класса».

1863 г. есть исторический год не только в жизни Лассаля, но и в истории немецкого рабочего движения, именно в этом году Лейпцигский центральный комитет по созыву немецких прогрессивных рабочих обратился к Лассалю с просьбой высказать свои взгляды на рабочее движение, его задачи, и он опубликовал свой ответ Лейпцигскому комитету, в котором сформулировал свою политическую программу. Здесь он развивает свой план производительных ассоциаций, приглашает к основанию самостоятельной политической рабочей партии с основным требованием всеобщего избирательного права, в противоположность Шульце–Деличу с его идеей взаимопомощи. К этому начинанию своему Лассаль стремился привлечь Родбертуса, с которым он находился в это время в деятельной переписке, но Родбертус ответил уклончиво и отрицательно на это приглашение, а впоследствии, уже после смерти Лассаля, он выпустил открытое письмо к этому комитету, где выразил свое сочувствие основным идеям Лассаля, но отверг совершенно требование всеобщего избирательного права. Годы 1861–1862 отмечены напряженной деятельностью Лассаля в пользу всеобщего немецкого союза. В этой агитации Лассаль проявил исключительный талант и совершенно исключительную энергию, нервом этой агитации была ожесточенная борьба с прогрессистами. Как известно, в истории политических партий весьма обыкновенным явлением бывает то, что враждуют между собою наиболее остро группы, друг с другом довольно близко соприкасающиеся. Наибольшую энергию в это время Лассаль затрачивает на борьбу именно с немецким либерализмом. К этому же времени относится его сближение или, по крайней мере, неоднократные свидания и переписка с Бисмарком по вопросу о всеобщем избирательном праве. Бисмарк, конечно, в это время был далек от того, чтобы идти навстречу Лассалю в вопросе о введении всеобщего избирательного права. Но в 1867 г., следовательно, через три года после смерти Лассаля, он ввел его, конечно, не по указаниям Лассаля, а по собственным политическим соображениям, одним из которых была борьба с либерализмом. И действительно, во всей совокупности исторических причин роль либерализма в истории германских политических партий чрезвычайно ослаблена, сведена почти на нет, и в этом вина самого либерализма, который в социальной программе не пошел дальше манчестерства и до последнего времени упорствовал в нем в лице знаменитого германского политика и вождя либералов, Евгения Рихтера. Благодаря этому в настоящее время в германском рейхстаге и в германской политической жизни весьма слабую роль играет самостоятельный либерализм или чисто радикальная оппозиция, и социал–демократическая партия является общим руслом, в котором сливается и чисто социалистическое движение, и либерально–радикальная оппозиция. По сведениям, приводимым Зомбартом в его книге «О социальном движении», из 3 миллионов голосов, поданных за немецкую социал–демократическую партию, не менее 750000 голосов так называемых] буржуазных, принадлежащих к этой либерально–радикальной оппозиции, не имеющей своего русла. 23 мая 1863 г. в лейпцигском зале Пантеон состоялось основание Всеобщего рабочего немецкого союза, из которого постепенно рядом метаморфоз появилась теперешняя социал–демократическая партия. При основании этого союза было представлено 11 городов всего 12 делегатами, причем президентское звание пожизненно было предоставлено Лассалю. При смерти Лассаля, происшедшей 28 августа 1864 г., в германском Рабочем союзе насчитывалось всего 4610 членов, и, можно сказать, что надежды Лассаля на грандиозный количественный рост движения не оправдались. Союз при такой численности не играл и не мог играть никакой самостоятельной роли в политической жизни Германии. За последние два года Лассаль развил такую непомерную литературную и агитационную деятельность, что очевидно надорвал свои силы, хотя его внешний конец имеет причину в известной степени случайную (как известно, он погиб на дуэли, вызванной причинами романтическими), но при анатомировании его тела оказалось, что он страдает тяжелым туберкулезом и что самая его неуравновешенность, может быть, и дуэль, явилась на почве этого переутомления и перенапряжения. Похоронен он в Бреславле. Среди германских рабочих очень популярно двустишие такого содержания:

В Бреславле кладбище, — там вождь наш почил,
Там мирно спит первый, кто меч отточил.

Но несравненно лучшую надгробную надпись на могиле Лассаля составил один из друзей его, известный археолог Бек: «Здесь покоится то, что было смертно в Фердинанде Лассале, мыслителе и борце». «Мыслителе и борце» — в этих словах выражены две наиболее выдающиеся черты его личности. Что он был мыслителем, в этом не может быть сомнения, хотя он, конечно, и не принадлежит к числу самостоятельных, оригинальных философов, пролагающих новые пути, но еще в большей степени Лассаль, конечно, является борцом. Темперамент борца и агитатора есть самая выдающаяся, самая оригинальная черта в духовной физиономии Лассаля, и отсюда проистекают и достоинства его, и его недостатки. Здесь уместно, может быть, вспомнить ценные слова Гегеля относительно того, что история не создается без великих страстей и что, с точки зрения школьного учителя, Александр Македонский не выдерживает экзамена по поведению. Конечно, не выдержит его и Лассаль, но история не есть школьный учитель, экзаменующий и ставящий отметки по поведению. Из самого типа борца, агитатора, натуры властной, натуры честолюбивой вытекают те свойства Лассаля, которые заметны по автобиографическим документам. С одной стороны, пламенность, необузданность темперамента, способность бороться с врагом всякими средствами, с другой стороны, самолюбие, незаметная склонность преувеличивать свое значение и делать свое положение в движении средством к личному возвеличению. В этом смысле достаточно прочитать автобиографический документ, письмо к Солнцевой, где он раскрывает себя целиком, хотя бы и в несколько ретушированном виде, чтобы в этом убедиться. Личное обаяние Лассаля, обаяние его талантливой натуры и красноречия, очевидно, было велико. Оно достаточно засвидетельствовано такими проницательными людьми, как Гейне, с одной стороны, и Бисмарком — с другой. Эти гении различных областей одинаково сходятся в признании того, что Лассаль был, видимо, исключительно даровитой натурой.