Некоторые психологические соображения

Нельзя обсуждать вопрос о том, что может случиться в результате одностороннего – да и двухстороннего тоже – разоружения, не изучив некоторые психологические аспекты. Наиболее распространенным является довод «русским нельзя доверять». Если доверие рассматривается в моральном смысле, то, к сожалению, несомненно, что политическим лидерам редко можно доверять. Причина этого кроется в разрыве между личной и общественной моралью: государство, сделавшись идолом, оправдывает любую безнравственность, совершенную в его интересах, в то время как те же политические лидеры никогда не совершили бы ничего подобного, действуя в собственных частных интересах. Впрочем, выражение «доверять людям» имеет и другой смысл, смысл, гораздо более важный в политическом отношении: речь идет о вере в то, что люди – разумные и рациональные существа и будут действовать соответственно. Если я имею дело с оппонентом, на разумность которого могу полагаться, я могу оценить его мотивы и в некоторой степени предсказать их, потому что существуют определенные правила и цели, в частности, выживание и соразмерность целей и средств, которые являются общими для всех разумных людей. Гитлеру нельзя было доверять, потому что разумности ему не хватало, и именно это обстоятельство привело к уничтожению его самого и его режима. Представляется совершенно ясным, что сегодняшние советские лидеры – разумные и рациональные люди, а следовательно, важно не только знать, на что они способны, но и предвидеть то, что их мотивирует[26].

Вопрос о том, вменяемы ли народ и его вожди, ведет к другому соображению, важному и для нас, и для русских. При обсуждении контроля над вооружениями многие аргументы базируются на рассмотрении того, что возможно, а не того, что вероятно. Различие между этими двумя подходами как раз и есть различие между параноидным и вменяемым мышлением. Непоколебимое убеждение параноика в правильности его иллюзий основывается на том факте, что они логически возможны, а следовательно, неопровержимы. Логически возможно, что его жена, дети, коллеги ненавидят его и составили заговор с целью убить его. Пациента нельзя убедить в том, что это невозможно, ему можно только сказать, что это чрезвычайно маловероятно. Если последнее утверждение требует изучения фактов и в некоторой степени веры в жизнь, то для параноидной позиции достаточно одной лишь возможности. Я полагаю, что наше политическое мышление страдает от подобных параноидных тенденций. Нам следовало бы думать о том, что вероятно, а не о том, что возможно. Это – единственный разумный и рациональный способ управлять как жизнью индивида, так и жизнью государства.

В психологическом отношении существует определенное непонимание радикального разоружения, которое часто проявляется при его обсуждении. Во-первых, одностороннее разоружение понимается как подчинение и уступка. Напротив, пацифисты и прагматики-гуманисты полагают, что одностороннее разоружение возможно лишь как выражение глубоких духовных и моральных перемен в нас самих. Это – акт мужества и сопротивления, а не трусости и капитуляции. Формы сопротивления различаются в зависимости от точки зрения сторон. Последователи Ганди и такие люди, как С. Кинг-Холл, проповедуют сопротивление ненасилием, что, несомненно, требует максимума смелости и веры; они приводят в пример сопротивление индийцев Британии или норвежцев – нацистам. Эта точка зрения ярко представлена в книге «Говори правду власти»[27].

Со своей стороны мы не приемлем исходно эгоистичного отношения, по ошибке названного пацифизмом и более заслуживающего названия разновидности безответственного антимилитаризма. Мы также не согласны с утопизмом. Хотя выбор ненасилия связан с радикальными переменами в человеке, он не требует совершенства. Мы старались показать, что готовность испытывать страдание, а не причинять его другим, есть суть жизни по принципам ненасилия, и что мы должны быть готовы, если потребуется, заплатить самую дорогую цену. Несомненно, если человечество готово в войнах потратить миллиардные средства и заплатить бесчисленными жизнями, нельзя отмахиваться от ненасилия, говоря, что при ненасильственной борьбе люди могут быть убиты! Также совершенно ясно, что если отсутствуют приверженность цели и готовность приносить жертвы, то ненасильственное сопротивление не может быть эффективным. Напротив, оно требует большей дисциплины, более напряженной подготовки, большего мужества, чем насилие.

Некоторые думают о вооруженном сопротивлении, о мужчинах и женщинах, защищающих свою жизнь и свободу с помощью ружей, пистолетов, ножей. Вполне можно себе представить, что обе формы сопротивления – насильственная или ненасильственная – могут воспрепятствовать нападению агрессора. По крайней мере, это более реалистично, чем считать, будто использование термоядерного оружия могло бы привести к «победе демократии».

Пропагандисты «безопасности через вооружение» иногда обвиняют нас в нереалистичном, глупо оптимистичном представлении о природе человека. Они напоминают, что «извращенное человеческое существо имеет темную, нелогичную, иррациональную сторону»[28]. Они заходят даже так далеко, чтобы утверждать, что «парадокс ядерного сдерживания есть вариант фундаментального христианского парадокса. Чтобы жить, мы должны выразить готовность убивать и умирать»[29]. Независимо от этой грубой фальсификации христианского учения, мы ни в коей мере не закрываем глаза на потенциальное зло в человеке и трагические аспекты жизни. Действительно, бывают ситуации, когда человек должен быть готов умереть, чтобы жить. В такой готовности при насильственном или ненасильственном сопротивлении я вижу выражение принятия трагичности и жертвенности. Однако нет трагедии и жертвы в безответственности и беспечности; нет смысла и достоинства в идее уничтожения человечества и цивилизации. Человек несет в себе потенциал зла; сама его жизнь подвержена противоречию, порождаемому условиями его существования. Однако эти истинно трагичные аспекты не следует путать с последствиями глупости и отсутствия воображения, с готовностью поставить на карту будущее человечества.

Наконец, рассмотрим последнее критическое замечание в адрес одностороннего разоружения, заключающееся в том, что в отношении коммунизма проявляется излишнее потворство. Наша позиция как раз и заключается в отрицании принципа всемогущества государства; сторонники одностороннего разоружения резко противятся превосходству государства, они не хотят, чтобы оно обрело все возрастающую силу, что неизбежно при гонке вооружений, они отрицают право государства принимать решения, которые могут привести к уничтожению огромной части человечества и сделать будущие поколения обреченными. Если основополагающий конфликт между советской системой и демократическим миром заключается в вопросе защиты индивида от поползновений со стороны всемогущего государства, то поддержка одностороннего разоружения наиболее радикально противостоит принципу советской системы.

Обсудив доводы в пользу одностороннего разоружения (в широком смысле), хочу вернуться к практическим шагам в этом направлении. Я не отрицаю, что ограниченная форма одностороннего разоружения сопряжена с риском, но учитывая, что современные методы переговоров не дают результатов и что шанс на успех в будущем невелик, учитывая огромную опасность, связанную с продолжением гонки вооружений, я считаю, что и практически, и морально такой риск оправдан. В настоящее время мы оказались в положении, когда шанс выжить мал, если, конечно, мы не хотим искать утешения в надеждах. Если у нас будет достаточно убежищ, если будет достаточно времени для предупреждения и эвакуации городов, если «средства активной защиты и нападения Соединенных Штатов смогут контролировать ситуацию после обмена немногими ударами, дело может ограничиться всего лишь пятью, двадцатью пятью или семидесятью миллионами убитых»[30]. Впрочем, если эти условия не осуществятся, «враг сможет повторными ударами добиться почти любого уровня смертности и разрушения, какого пожелает»[31]. (Такая же угроза, как я думаю, существует и для Советского Союза). В такой ситуации, когда «нации противостоят друг другу в последний момент, когда соглашение еще может положить конец риску ужасающей войны, развязанной фанатиками, безумцами или честолюбцами[32], совершенно необходимо преодолеть инерцию привычного мышления и, главное, увидеть новые альтернативы выбору, который мы имеем сейчас.