Короткометражка самонадеянности 4 глава

И тут среди кружащегося тумана появился просвет. Разрыв. Кайл повернулся и вышел из комнаты.

— Вот это храбрость, Кайл, убегать от проблем! — завопила она вслед.

Он развернулся на пятках и ринулся к ней, почти опрокинув меня.

— Это ты убегаешь, — выплюнул он. — В Дублин, повидаться с родителями? Ненавидя их обоих? Не держи меня за идиота. Я знаю.

От удивления она открыла рот. Теперь я видела все: Лу окружала аура другого мужчины, заметное зеленое течение в ее собственной красной реке. Она не знала мужа достаточно хорошо, чтобы просчитать, что он ее раскусит. Теперь она рассматривала пол.

— А что насчет девочек? — тише спросил Кайл. — Куда денутся они?

Лу просчитала все, кроме этого. Я сразу увидела, как ее мечты разбиваются под силой реальности. Все, о чем говорили Лу и ее любовник, — это о том, что проведут несколько дней на пляже в Трали, с шардоне во льду, глядя на бесконечный горизонт. Она не думала об опеке над детьми.

— Я заберу их с собой.

Кайл покачал головой и скрестил на груди руки. Он уже принял решение за те две секунды, что она колебалась. Он уйдет. Девочки останутся с матерью в этом доме. Он подумал о Марго. На мгновение его аура вернулась в его сердцевину. Он нехотя понял, что тут есть лишь один путь. Ему придется оставить и ее тоже. Он нашел утешение в напоминании о том, что у Марго появились тесные узы с Кариной. Здесь они все будут жить размеренной жизнью. В безопасности. Надежной жизнью. Только без него.

У меня упало сердце.

Кайл побежал вверх по лестнице и стал искать чемодан. Потом вспомнил, что у него нет чемодана. Он сердито выдернул из-под кровати черепаховый чемодан Лу. Я молча наблюдала, серьезная и печальная, как он складывает в чемодан костюмы и рубашки, несколько медицинских книг, стопку драгоценных фамильных фотографий. Он провел много времени у постели Марго, держа дрожащую ладонь над ее сердцем, и глубокая, ноющая молитва запечатлелась в его собственном сердце: «Если Ты там, Бог, если Ты слышишь меня, просто сделай так, чтобы с ней было все хорошо».

С каждым словом свет вокруг нее становился ярче.

 

Было решено объяснить внезапное отбытие Кайла деловой поездкой. Кейт и Карина не задавали по этому поводу много вопросов — Лу купила щенка-лабрадора, который отлично их отвлекал, — но Марго замкнулась в себе. Она проводила долгие дни в коридоре, сидя на нижней ступеньке лестницы в ожидании Кайла.

Ничто из того, что я делала, не могло заставить ее улыбнуться. Ничто из того, что я делала, не могло заставить ее посмотреть на меня. Сначала я думала, что она и вправду ждет Кайла. Но дети слишком умны для этого. Она ждала, чтобы ей сказали, что он не вернется.

Некоторое время спустя Лу с Кариной, Кейт и Марго отправилась в Шотландию, чтобы отвезти Карину в Эдинбургский университет, где та получала степень географа. По дороге домой они внезапно свернули и проехали по Северной Англии до большого серого здания в глуши под названием «Дом Святого Антония для детей». И когда они снова поехали прочь, заднее сиденье машины было пустым, потому что Лу и Кейт сидели спереди, а Марго стояла во дворе Дома Святого Антония, с игрушечным медведем под мышкой и небольшой сумкой у ног. Ее маленькое сердце сильно колотилось.

— Папа, — сказала она, наблюдая, как машина едет прочь.

Глядя на серое, как катаракта, здание, я содрогнулась. Мне слишком хорошо было знакомо это место.

 

Шерен и Могила

 

Дайте мне выплеснуть все то, что я помню о Доме Святого Антония для детей, в котором промучилась с четырех лет до тех пор, когда мне исполнилось двенадцать лет девять месяцев и шестнадцать дней.

Во-первых, следует упомянуть, что большую часть своей взрослой жизни я провела в обществе бутылок со спиртным, которое помогало мне избавляться от постоянного комка в животе, оставленного этим местом. И вот теперь я поняла, при каких обстоятельствах тут появилась. После того как узнала, что такое быть любимой, после тепла и утешения дома Эдвардса, после того как наслаждалась собственной комнатой размером с общую спальню на двенадцать детей в Доме Святого Антония, после того как имела обожавшую меня старшую сестру — после всего этого я оказалась среди детей постарше, которые каждый день и каждую ночь вдребезги разбивали мое чувство собственного достоинства… Теперь я знала, почему боль длилась так долго и не исчезла даже тогда, когда я выбралась отсюда. Возможно, было бы лучше, если бы я прожила у Салли и Падрига чуть подольше, тогда любое ожидание любви было бы выбито из меня, а пребывание в Доме Святого Антония не стало бы для меня таким потрясением.

Ребенку, которым я тогда была, место запомнилось громадным. До XVIII века тут размещался госпиталь, который стал работным домом, после чего его превратили — только по названию — в приют для сирот. Мне почему-то запомнились горгульи на каждом углу здания, но тут не было ни одной.

Парадный вход, к которому вели две поскрипывающие ступеньки, находился за колоннадой. На массивной черной двери было два медных кольца: одно размещалось высоко, для взрослых, второе — пониже, для детей. Я хорошо помнила, как постучалась в первый раз. Кольцо было таким толстым, что мне не удалось полностью его обхватить. Комнаты, все двадцать пять, показались мне огромными: и классы со старыми деревянными партами, и спальни. Никаких ковров, никаких обогревателей в спальнях, никакой горячей воды, по крайней мере в общих туалетах. Голые мрачные помещения, только на стенах висели портреты работавших здесь людей — пожелтевшие фотографии суровых хозяев и хозяек, которые калечили души большинства детей, имевших несчастье попасть сюда.

Снова войдя в приют, я очень ясно вспомнила себя в прошлом. Я наслаждалась шестидесятыми годами — белый «Ситроен DS19» Кайла был просто сказкой, и я с ума сходила по брюкам клеш Лу и по коллекции виниловых долгоиграющих пластинок «Битлз» Карины, но Дом Святого Антония напоминал о древних временах, о годе эдак 1966-м.

На Земле есть много мест, которые не принимают прогресса — и не примут. Есть очень много подобных людей, и к ним относилась Хильда Маркс.

Мисс Маркс заправляла в Доме Святого Антония. Жительница Глазго, с щеками, напоминавшими йоркширские пудинги, и неправильным прикусом, придававшим ей печальное сходство с жабой, Хильда Маркс обладала характером, пригодившимся бы в гестапо. Наказанием за плач была порка — четыре удара. Наказанием за разговоры на задних скамьях была порка — десять ударов. Детям в возрасте от двух до четырнадцати полагалось вылезать из постели к шести часам утра, ложиться в постель к девяти. Одна минута задержки после шести или опоздания к девяти означала день без еды.

Инструментом наказания служила маленькая палка для младших детей и кожаный хлыст для детей старше пяти, хотя я хорошо познакомилась с хлыстом, прежде чем достигла положенного возраста.

Марго стояла под дождем, наблюдая, как Лу и Кейт уезжают — ни одна из них не оглянулась. Машина исчезла, пыль посыпанной гравием подъездной дороги давно улеглась, но Марго еще долго не двигалась с места, все так же держа под мышкой игрушечного медведя. Ее волосы обвисли от дождя, все ее существо было полно обиды и недоумения. Развитая не по годам и умная, она догадалась, что это навсегда. Поверьте — ужасно видеть столь маленького ребенка, душа которого полна такого знания.

Я исследовала горизонт. Ничего, кроме полей и маленькой убогой деревушки в нескольких милях отсюда. Я хотела проверить, существует ли хоть какой-то способ помешать ей войти в эти двери. Нет ли машины, которую я могу остановить, какой-нибудь любящей семьи, которая едет в эту сторону, заметит трехлетнюю девочку на дороге и возьмет ее? А что насчет жителей деревни? Передо мной промелькнули их лица: по большей части старые фермеры, несколько забитых жен. Никто не подходил под мои требования. Примерно в тридцати милях отсюда находился большой город. Мы могли попытаться.

Я прикоснулась к плечу Марго и велела ей следовать за мной. Я слегка подтолкнула ее, но она не двинулась с места. Я побежала к воротам и выкрикивала ее имя, пока не охрипла. Она не двигалась. И я не могла уйти без нее. Предназначение? Забудьте про него. Все дело в решимости. Марго усвоила это, сама того не сознавая и не понимая.

Я нехотя вернулась туда, где она стояла. Присела перед ней, обняла и попыталась все объяснить. Я попыталась растолковать все так, чтобы могла усвоить моя трехлетняя личность.

Знаешь что, Марго? Ты крепкий ребенок. Тебе будет лучше без этих людей. Из Лу такая же мать, как из большой белой акулы. Кейт — антихрист. А я здесь, с тобой, малышка. Ты проведешь немножко больше времени, чем тебе понравится, за этими дверями. Но знаешь что? Я тебя не оставлю. Я на твоей стороне. Там есть плохие люди, не сомневайся. Плохие люди есть везде. Может, это к лучшему, что ты встретишься с ними раньше, а не позже. Поверь мне, чем раньше ты научишься, как не терпеть дураков, тем будет лучше. Это хорошо. А теперь — не бойся. Не плачь. Ладно, плачь. Излей душу. А потом будь что будет. Больше никаких слез до тех пор, пока ты не оставишь это место. Слезы слишком дорого здесь обходятся.

Марго подождала, пока я договорю, а потом повернулась к входной двери, взялась за кольцо и постучала изо всех сил. Прошло несколько минут. Дождь превращался в серебристые веревки. За дверью раздался звук тяжелых шагов. Ручка повернулась. Дверь распахнулась. На пороге, нависая над Марго, возникла Хильда Маркс. Она воззрилась на Марго сверху вниз и рявкнула:

— Что это такое? Утонувшая крыса?

Марго уставилась на колени Хильды. Та ухватила пальцами подбородок Марго и вздернула ее лицо вверх.

— Сколько тебе лет?

Марго молча смотрела на нее.

— Как. Тебя. Зовут?

— Марго Делакруа, — твердо сказала Марго.

— Ирландское имя, судя по всему. — Хильда подняла брови. — Мы скоро выбьем из тебя это. Вместе с ослиным упрямством. Что ж, Марго Делакруа, сегодня твой счастливый день. Один из наших постояльцев только что скончался, поэтому у нас есть свободная кровать. Быстро заходи. Заходи. Тепло лучше держать по эту сторону дверей.

Как только мы шагнули внутрь, омерзение, которое я испытывала благодаря возвращению в место моего самого огромного детского ужаса, вскоре отступило на задний план благодаря странной встрече. У подножия лестницы стояла ангел-хранитель Хильды.

Стройная, печальная, с ниспадающими бронзовыми волосами, она была очень похожа на Хильду, как ее младшая, более красивая сестра. Я кивнула ей. До этого момента другие ангелы были склонны держаться на расстоянии. Но ангел Хильды приблизилась ко мне.

— Рут, — сказала я.

— Шерен, — ответила она, слабо улыбаясь и подойдя так близко, что я увидела зелень ее глаз. — Но некогда я была Хильдой.

Я уставилась на нее. Это Хильда? Внезапно я ее узнала, и комната начала вращаться. Да, это была Хильда — или Шерен, — и такое сличение заставило меня задохнуться. Я начала дрожать с головы до ног, мои вены натянулись из-за путаницы воспоминаний, порожденных этой женщиной, от всей ярости, ужаса и грусти. Как я когда-нибудь смогу простить ей то, что она сделала со мной?

Но когда Шерен подняла глаза, они блестели. В лице этой женщины не было ни следа жестокости Хильды. Она взяла меня за руки. Я тут же почувствовала глубокий, горький укол сожаления, которое пульсировало глубоко внутри ее, и перестала дрожать.

— Я знаю, что ты — Марго, — сказала она. — Пожалуйста, пожалуйста, прости меня. Нам нужно работать вместе, пока Марго будет тут.

— Зачем? — наконец ухитрилась выдавить я.

Теперь дрожала Шерен, вода, текущая из ее спины, медленно краснела. Слезы капали с лица на ее шею, превращались в ожерелье на бледных ключицах. Наконец она заговорила:

— Я работаю с ангелами каждого ребенка, который входит сюда, для того чтобы ущерб, причиненный этим местом — причиненный Хильдой, — не нанес слишком большого ущерба миру. Здесь растили убийц, насильников и наркоманов. Мы не можем помешать Хильде делать то, что она делает. Но мы можем всеми силами попытаться исцелить раны этих маленьких душ.

Мы обе посмотрели на Марго и Хильду — они поднимались по лестнице. Мы последовали за ними.

— Чем я могу помочь?

— Ты помнишь Могилу?

На мгновение я подумала, что меня сейчас вырвет. Я сделала все, чтобы убрать Могилу в самые глухие закоулки своего разума.

Могила была результатом адского артистизма Хильды: маленькая, кишащая крысами комната без единого окна, в которой ребенок старше пяти лет не мог стоять. Она воняла экскрементами, гнилью и смертью. Могила приберегалась для особенных наказаний. В зависимости от возраста ребенка Хильда изощрялась в своих самых чудовищных пытках: морила голодом, била и воздействовала на психику детей чудовищным шумом в самые ранние утренние часы с помощью трубы, которая рычала внизу, пугая маленьких, голых и голодных обитателей комнаты. Их было легко обмануть. А потом они выходили робкими, пугливыми и молчаливыми, как церковные мыши, оставаясь такими до конца своего пребывания в Доме Святого Антония.

Дверь комнаты ежедневно открывали только для того, чтобы вылить ведро ледяной воды на голого ребенка и швырнуть внутрь маленькую чашку с едой, не давая ему умереть с голоду.

Любимой пыткой Хильды было забирать оттуда детей через несколько дней, отводить обратно в спальню, дать им почувствовать облегчение, а потом, избив, окровавленных и вопящих, снова препроводить в Могилу, на этот раз для двойного срока пребывания там по сравнению с предыдущим.

Если какой-то ребенок входил в Могилу хотя бы с крупицей любви в душе, то покидал это ужасное место, доподлинно зная, что любви не существует.

Я посмотрела на Шерен. Она понимала, что я прекрасно все помню. Хильда позаботилась о том, чтобы я никогда об этом не забыла. Шерен погладила мое лицо.

— Нам нужно быть в Могиле с каждым ребенком, которого посадит туда Хильда.

— Ты хочешь, чтобы я туда вернулась?

Шерен медленно кивнула. Она в точности знала, чт о это для меня означает, как много она от меня просит. Она коснулась пальцами моей ладони, и быстрые вспышки образов пронеслись у меня в голове. Шерен видела, как в течение многих лет над Хильдой-ребенком издевались пятеро взрослых мужчин, используя при этом особо изощренные пытки.

— Мне жаль, — наконец сказала я.

— Я показываю тебе это только для того, чтобы заставить понять, как Хильда стала Хильдой.

— Когда мы начнем?

— Она посадит мальчика в Могилу этой ночью. Ты останешься с Марго до тех пор, пока я тебя не позову.

— Хорошо.

 

Первый ребенок, с которым подружилась Марго, был семилетний мальчик по имени Том. Маленький для своего возраста, недокормленный и не очень смышленый, Том слишком легко увлекался фантазиями своего богатого воображения, чтобы это оценил его учитель, мистер О'Хара.

Марго поместили в детскую вместе с детьми, которые были младше ее, и она скучала. Она хотела танцевать под музыку «Битлз», как делала с Кариной. Хотела разучивать песни со старшими детьми. Похоже, дети в классной комнате, что напротив, проводили время куда лучше, чем она, играющая с побитыми молью игрушечными медведями, деревянными кубиками и с детьми, слишком маленькими, чтобы ходить. Марго подошла к открытому окну и увидела, как учитель в классе, внезапно замолчав, прокрался в конец класса. Он появился из того места, которое находилось за пределами поля зрения Марго, ведя за собой Тома, а потом вышвырнул его в коридор. Несколько мгновений спустя мистер О'Хара появился снова с тряпкой для вытирания доски — он несколько раз выбил ее о голову Тома, прежде чем промаршировать обратно в класс.

Том съежился на полу.

Несколько минут спустя он сел прямо, потирая ухо. Еще спустя несколько минут начал воображать, что он не в коридоре, а на планете Рузефог и сражается с воинами-шимпанзе за пиратское сокровище. В его руках возник невидимый автомат. Он прицелился в окно детской и начал имитировать звуки выстрелов — его снаряды приземлялись грудами фейерверков. Марго за окном захихикала.

Том застыл при звуке смеха, боясь, что его снова поколотят. Марго поняла, что привлекла его внимание, приподнялась на цыпочки и помахала. Том не видел ее. Он вернулся к выполнению своей миссии. Один особенно мрачный шимпанзе, одетый с головы до ног в фиолетовые доспехи, повернул к нему. Тому следовало отстрелить врагу лапы, чтобы шимпанзе до него не добрался. Он присел, прицелился и выстрелил.

Оттуда, где стояла Марго, коридор казался очень веселым местом. Она приблизилась к женщине, командовавшей в детской.

— Пожалуйста, мне нужно пи-пи.

Женщина улыбнулась и сквозь очки посмотрела сверху вниз на Марго.

— Следует говорить: «Пожалуйста, могу я воспользоваться уборной, мисс Симмондс?» Да, ты можешь ею воспользоваться, Марго. Иди.

Мисс Симмондс открыла дверь, позволила Марго выйти и закрыла за ней дверь.

Марго оглядела коридор. Там не было никого, кроме нее и Тома, который стоял на другой стороне коридора, в нескольких ярдах справа от нее. Марго осторожно приблизилась. Мальчик был так поглощен стрельбой, что не заметил Марго, пока она не помахала рукой перед его лицом.

— Ой!

На краткую долю секунды Марго была светловолосым шимпанзе. Потом Том рывком вернулся в реальность.

— Ой, — повторил он.

Марго улыбнулась ему.

Том провел первые четыре года жизни в уютном, любящем доме к востоку от Ньюкасл-апон-Тайн в северо-восточной Англии. Когда бедность и смерть нанесли по его жизни двойной удар, Тома передавали от одного родственника другому, и наконец подобно Марго он очутился у задних дверей Дома Святого Антония. Все, что у него было для защиты от зла, — это его фантазии.

Он не забыл хороших манер и протянул грязную руку.

— Том, — произнес он. — А тебя как зовут?

— Меня зовут Марго, — ответила она и нерешительно потрясла его руку. — Можно мне с тобой поиграть?

Том поразмыслил, жуя изнутри щеку, подбоченившись, стреляя глазами по сторонам.

— Вот, — наконец сказал он, протягивая ей невидимый автомат. — Это лазер-раптор. Используй его, чтобы расплавить морды шимпанзе. Не трудись стрелять по их доспехам. Они непробиваемы.

Марго несколько мгновений моргала.

— Пах-пах-пах! — прошипел Том, целясь в пустую стену напротив.

Марго скопировала его действия.

— Нет-нет! — закричал Том, уронив руки и широко раскрыв глаза. — В твоем оружии закончились заряды! Дай-ка мне его перезарядить.

Он осторожно взял из ее рук тяжелое оружие и перезарядил. Потом тревожно посмотрел на Марго.

— Видишь ли, здесь тебе понадобится нечто большее. — Том потянулся к своей икре и осторожно вытянул что-то из-за невидимого ремешка. — Это меч моего отца, — прошептал он. — Это меч Леннона. Пускай его в ход, чтобы вырезать их сердца.

Марго кивнула и взяла невидимый клинок из рук Тома. Она была слишком очарована, чтобы увидеть, как я прыгаю перед ней, шипя:

— Марго! Марго! Возвращайся в детскую! Возвращайся в детскую!

Потому что за угол коридора заворачивала Хильда Маркс. Шерен забежала вперед, чтобы предупредить меня о ее присутствии. Ангел-хранитель Тома, высокий и худой, по имени Леон, стоял рядом с ним и подталкивал его. Наконец ему удалось привлечь внимание Тома, но не раньше, чем тот завопил:

— Получай, дьявольский мутант! — в сторону Хильды.

Хильда увидела Тома и Марго, играющих в глупые детские игры. Не затевающих ничего доброго. Заслуживающих хор-рошего наказания.

Она улыбнулась — что никогда не было добрым знаком — и приблизилась к ним.

— Что такое, дети? Глупые игры?

Том уронил свое оружие и уставился в пол. Марго сделала то же самое.

— Том? Почему ты не в классе?

Он не ответил.

— Отвечай, мальчик!

— Я… невнимательно слушал, мисс Маркс. — Она обратила гневный взгляд на Марго.

— А ты, Марго? Что заставило тебя покинуть детскую?

— Мне нужно было пи-пи, мисс.

Хильда поджала губы. Она подняла толстую, как ветвь, руку, показывая дальше по коридору.

— Уборная в той стороне, девочка. Ступай.

Марго метнулась туда, куда указывала рука Хильды.

Добравшись до двери туалета, она обернулась. Звук пощечины, которую влепили Тому, отдался эхом по всему коридору.

 

Рапорт мистера О'Хара о безрассудстве Тома, о плохих оценках и общей неспособности вести себя тихо в классе подтвердил, что требуется Могила, дабы призвать мальчика к порядку.

Все ангелы встретились в часы отбоя на лестничной площадке над прихожей. Шерен рассказала, что случилось сегодня ночью: Хильда и мистер О'Хара пришли к Тому в спальню, после того как остальные дети уснули. Они раздели его, избили и швырнули в Могилу на целых две недели. Ни одного ребенка младше десяти никогда не помещали в Могилу дольше чем на десять дней.

Наказание было особенно жестоким, сказала Шерен, потому что Том напомнил Хильде ее саму.

Каждый ангел должен был помочь Тому во время этого ужасного заключения, потому что результаты такого испытания протянутся в его взрослую жизнь и принесут опустошительные последствия: маниакальную депрессию, жестокость. Том растратит свой талант драматурга, разрушит свой брак и безвременно умрет. Ему не исполнится и тридцати пяти, и все это из-за Хильды Маркс.

Я вернулась к Марго. Это была ее первая ночь в Доме Святого Антония, и она не могла уснуть. Слишком много тел в комнате. Слишком много поскрипываний, перешептываний, храпа и всхлипываний, и она была перепугана. Я потерла ей руки. Впервые за несколько месяцев она смотрела прямо на меня. Я улыбнулась.

— Эй, малышка, — сказала я.

Она улыбнулась в ответ. Улыбка пропутешествовала от ее губ до груди, убрав огромный камень, лежавший там, а потом распространилась по всему телу, изменив ее ауру. Теперь аура была не цвета грязной воды, а яркая, золотисто-желтая, сильная, как рассвет. Марго медленно погрузилась в глубокий сон.

Леон быстро подошел ко мне и жестом пригласил следовать за ним. Я убедилась, что Марго уснула, после чего пошла за ним. Он провел меня в следующую спальню, где собрались остальные ангелы. Мы подождали несколько минут. Большинство детей спали. Том, покрытый синяками и окровавленный после недавней встречи с Хильдой, бодрствовал, составляя план побега с Рузефога, чтобы дать отпор инопланетным слонам на планете Гимсок.

Леон, ангел-хранитель Тома, был его братом-близнецом. Он умер спустя несколько минут после рождения Тома. Та же нервная энергия, те же всклокоченные, как птичье гнездо, волосы. Он тревожно потирал руки.

Шерен посмотрела вправо, и, проследив за ее взглядом, я услышала тихий шепот в коридоре. Свет луны, струящийся в окно, озарил две головы. Хильда и мистер О'Хара. Они тихо двигались к спальне. Мы отступили в сторону, давая им войти. Это заставило меня вскипеть из-за нашего бессилия. А потом наблюдали, как Тома выволакивают из кровати, зажимают ему рот и, обхватив поперек туловища толстой рукой, несут в комнату нижнего этажа. Там с него сорвали одежду, жестоко избили, а когда он потерял сознание, окатили холодной водой, чтобы он понимал, что входит в Могилу.

Последней мерой была тактика устрашения — вопли Тома посреди ночи наполнили ужасом остальных детей, и этот ужас не покинет их до конца жизни. Он заставит их ходить на цыпочках.

Я снова убедилась, что Марго спит, потом последовала за толпой ангелов к Могиле, которая находилась в пристройке рядом со сточной трубой.

Жуки, тараканы и крысы скапливались в трубе, которая изливала излишки сточных вод в Могилу, наполняя ее примерно дюйма на два. Из слизи торчал большой камень, на котором можно было съежиться и остаться сухим.

Том умолял, его рвало, его босые ноги волочились по гравию до тех пор, пока не стерлись в кровь. Мы собрались в Могиле. Я вошла последней.

Мгновение я стояла, вспоминая то время, когда попала сюда восьмилетней девочкой, — момент, оставивший столь ужасающий отпечаток на моей жизни, басовая нота каждого моего ночного кошмара, подножие лестницы, по которой я спустилась к алкоголизму.

Я задержала дыхание и ступила внутрь. Дверь была закрыта, но мы все видели, как трио движется в нашу сторону: мистер О'Хара и Хильда с двух сторон наполовину несли, наполовину тащили Тома. Когда Том понял, где он, то стал бороться изо всех оставшихся сил. Они позволили ему поорать несколько минут. Холодный кулак, ударивший в маленькую челюсть, лишил его сознания. Том приземлился лицом в слизь. Дверь за ним крепко заперли.

Чтобы Том не утонул и мог дышать, Леону пришлось его перевернуть. Он осторожно поднял мальчика на камень. От одного из ударов в голове Тома образовался сгусток крови. Без лечения сгусток стал бы продвигаться к мозгу и к утру убил бы мальчика. Леон положил обе руки на голову Тома. Из ладоней ангела немедленно заструился золотой свет, и сгусток крови испарился.

Когда Том очнулся, он неистово дрожал от холода и шока. Его воображение не могло создать что-либо столь ужасное, как Могила. Из трубы появились существа, хозяева этой территории, и начали ползать по его густым волосам, подбираться к его гениталиям, грызть его ноги. Шерен послала голубую вспышку — и твари поспешили прочь. Больше они его не беспокоили. Но страх и запах из канализации заставили Тома извергать все, что было в его желудке, из обоих концов тела, пока у него не заболел живот. Он провел остаток ночи, всхлипывая и зовя мать. Он не понимал, что Леон обнимает его и плачет.

Я курсировала взад-вперед от Могилы к Марго, чтобы убедиться, что с девочкой все в порядке.

На четвертую ночь у Тома от голода и жажды начались галлюцинации. Он был уверен, что видит своих родителей. Хуже того, он был уверен, что их убивают у него на глазах. Его вопли были слышны в главном здании. Хильда послала мистера Киннайрда, смотрителя, с ведром холодной воды и ломтем хлеба, чтобы позаботиться о сидящем в Могиле. Стараниями Шерен мистер Киннайрд неправильно расслышал Хильду и взял для бедного Тома целую ковригу. Мальчик ее умял.

Каждую ночь, когда солнце опускалось и ужас Тома возрастал, мы становились вокруг него, ладонь в ладонь, и наш свет образовывал над ним купол до тех пор, пока он не начинал чувствовать всеобъемлющее спокойствие. Тогда он наконец засыпал.

В последнюю ночь, когда Леон закончил лечить самые страшные раны Тома, он вернул кровоизлияние в его мозг.

— Зачем? — спросила я.

— Забвение, — ответил Леон. — Он забудет худшее из пережитого, если я оставлю там кровоизлияние.

Вот почему голый, похожий на скелет мальчик, которого Хильда и мистер О'Хара наконец-то выволокли из Могилы, выжил. Мистер Киннайрд, исполнявший также роль здешнего доктора, приказал, чтобы Том две недели отлеживался в постели, и внезапно ощутил побуждение докладывать в жалкую тарелку помоев, которыми кормили мальчика, лишнее мясо и овощи.

Том обнаружил, что его воображение вновь разыгралось вовсю — благодаря Леону, много черных ночей видевшему, как Том изобретает пути побега из глухих мест, откуда раньше никто не уходил, находит мечи в спрятанных сундуках и сражается этими мечами с воображаемыми врагами.

Примерно через год в Дом Святого Антония явился старший двоюродный брат Тома, чтобы забрать его домой.

Леон ушел вместе с Томом и, как я слышала, позаботился о том, чтобы рассудок Тома переработал все пережитое в Доме Святого Антония — и сознательное и бессознательное — так, как устрица перерабатывает песчинку в жемчужину.

Однако Хильда теперь обратила пристальное внимание на других хитрых негодников, оставшихся на ее попечении.

Одним из этих негодников была Марго.

 

Песнь Душ

 

Я чувствовала себя так, будто живу во сне.

Воспоминания о том, что со мной было в четыре, пять и шесть лет, пропитанные детскими эмоциями, замутненные интерпретациями и новыми переживаниями старых событий, слишком тесно переплелись с моим поведением и убеждениями в дальнейшей жизни, чтобы оставаться лишь воспоминаниями.

Другими словами, каждый раз, когда Хильда порола Марго, когда другие дети били или отталкивали ее в спальне, давая почувствовать себя полностью и окончательно отвергнутой, боль из-за ее страданий сочеталась с более глубокой мукой моих воспоминаний. Иногда это было невыносимо.

Мы слышали истории об ангелах, чьи Подопечные были педофилами, серийными убийцами, террористами, и о том, что всем этим ангелам приходилось сносить ежедневно. Наблюдать. Защищать. Записывать. Любить. Ангелы, которые в смертной жизни были служителями Церкви или, как Полианна,[6]домохозяйками, воспитывавшими детей и внуков среди цветов и яблочных пирогов своего дома, теперь проводили еще одну жизнь, следуя за наркодельцами и сводниками по героиновым притонам, наблюдая, как их Подопечные делают аборты, избавляясь от нежеланных детей. И этим ангелам приходилось защищать таких людей, несмотря ни на что. Приходилось любить их.

Почему?

«Просто это следует делать, — таков был ответ Нан. — Бог не бросает ни одного из своих детей».

Моя ситуация казалась хуже, чем истории, которые рассказывали друг другу ангелы в Доме Святого Антония. Ничто, абсолютно ничто не может сравниться с существованием, когда ужасные воспоминания прошлого затопляют настоящее. Ничто не может сравниться с тем, чтобы проводить каждый день по горло в законченных сожалениях. Я уже знала, чем все закончится. И ничего не могла с этим поделать.

Это слегка смахивало на лотерею.

Предыдущая123456789Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: