Теория доказательств в Уставе уголовного судопроизводства императора Александра II. 1 глава

К числу главных начал нашего нынешнего уголовного судопроизводства, принятого в Уставе уголовного судопроизводства 20 ноября 1864 года, отнесено следующее: "Теория доказательств, основанная единственно на их формальности, отменяется. Правила о силе доказательств должны служить только руководством при определении вины или невинности подсудимых по внутреннему убеждению судей, основанному на совокупности обстоятельств, обнаруженных при производстве следствия и суда". Вследствие этого начала, принятого в основных положениях судебного преобразования, в Уставе уголовного судопроизводства проведено правило, по которому судьи и присяжные заседатели определяют вину или невинность подсудимого по внутреннему убеждению, основанному на обсуждении в совокупности всех обстоятельств дела(28). Принятие этого начала за основу отношений законодательства к уголовным доказательствам и определяет сущность теории доказательств, содержащейся в Уставе уголовного судопроизводства и выражающейся в следующих положениях:

1) Определения закона о силе доказательств отменены.

Опыт нашего прежнего следственного и письменного процесса убедил законодателя, что формальная теория доказательств не обеспечивает исследования истины на суде. Вот как описывают мотивы к Уставу уголовного судопроизводства (т. II издания Государственной Канцелярии, с. IV) формальную теорию доказательств: "В уголовном судопроизводстве по своду 1857 г. принята теория доказательств, основанная единственно на их формальности. Она требует для осуждения виновных совершенного доказательства, которое исключало бы всякую возможность к показанию невиновности подсудимого. Такое условие, несогласное со свойством уголовно-юридической достоверности, которая не может иметь характера математической несомненности, почти неисполнимо и крайне стеснительно для совести судьи. Teopия эта при определении силы доказательств не принимается вовсе в расчет личного убеждения судьи и, на сем основании, оценивая доказательства не столько по их убедительности, сколько по их внешним качествам, почитает совершенными лишь некоторые роды доказательств, как-то: личный осмотр и удостоверение сведущих людей, признание подсудимого, письменные документы и показания свидетелей... Последствия теории законных доказательств крайне неудовлетворительны. Весьма часто, несмотря на всю достоверность вины подсудимого и на полное убеждение, суд, не имея в виду такого доказательства, которое закон признает совершенным, должен ограничиться оставлением явного преступника только в подозрении, более или менее сильном. Неоднократные примеры сего рода колебали и уничтожали в народе доверие и уважение к уголовному суду. Частные лица, потерпевшие от преступлений не весьма важных, или сами расправляются с виновными, или оставляют их без преследования, зная из опыта, что хлопоты и беспокойства, сопряженные с уголовными исками, приводят большею частью только к оставлению обвиняемых в подозрении. Иногда простолюдины даже просто боятся начинать уголовный иск в том соображении, что освобожденный от суда преступник может из мести поджечь их дом или целую деревню, как тому бывали примеры. Cлучается, что сами полицейские чиновники советуют обиженным не начинать дела, объясняя, что при нашем порядке судопроизводства без свидетелей ничего нельзя сделать против запирающегося преступника, хотя бы даже при нем найдено было поличное, которое ему нетрудно отвести какою-либо придуманною ложью о покупке, находке и т. д.

Оставляемые в подозрении по преступлениям составляют язву общества, наполняя его множеством самых порочных людей. Правительство вынуждено принимать против них энергические меры: в 1851 и 1853 гг. состоялись узаконения о том, что мещане и крестьяне всех ведомств, оставленные судебными приговорами в подозрении по преступлениям, влекущим за собою лишение прав состояния или всех особенных прав и преимуществ, когда они притом на повальном обыске в поведении неодобрены, переселяются в Сибирь, если общества по большинству 2/3 голосов не согласятся принять их к себе. Меры этого рода лучше всего свидетельствуют, в каком неудовлетворительном состоянии находится уголовное судопроизводство: по Своду 1857 г., теория законных доказательств приводит часто к оставлению безнаказанными таких подсудимых, которые при лучшем порядке судопроизводства не избегнули бы осуждения, а эта безнаказанность заставила правительство в заботе его об охранении общественного порядка установить наказания для тех, которые судебною властью признаны неизобличенными в преступлениях, и таким образом отправлять суд, во имя государства, не правительственными органами, а судом частных обществ... Независимо от сего, нельзя не заметить, что теория доказательств, основанная лишь на их формальности, имеет не только тот недостаток, что от правосудия ускользают опытные и искусные злодеи: она, вместе с тем, не предотвращает и несправедливых осуждений". По всем изложенным основаниям принято было начало внутреннего убеждения для оценки силы доказательств: оно выражено в следующих статьях Устава уголовного судопроизводства: 119, 766, 804. В Уставе уголовного судопроизводства не встречается статей, определяющих силу доказательств; но доказательство отвергает некоторых свидетелей, показания которых или могут ввести в заблуждение, или же могут идти вразрез с интересами какой-либо институции, в государстве необходимой (ст. 704).

Раз в законодательстве принято начало внутреннего убеждения как мерило достоверности, весь процесс принимает характер, определяемый этим началом. Внутреннее убеждение вызывает необходимость судебного следствия, производимого предрешающими дело судьями. Это рассмотрение пред теми, кто решает дело, всего собранного доказательственного материала. При господстве формальной теории доказательств судебного следствия нет; судьи, решающие дело, живых доказательств не видят; они имеют только акты следствия; их источники второстепенные. Cудебное следствие не есть только поверка предварительного, а, напротив, совершенно самостоятельное исследование истины не только по доказательствам, собранным следователем, но и представленным сторонами на суде. Предварительное следствие не есть даже необходимый момент процесса, вытекающий из логики последнего; это требование практики. Центр уголовного процесса рассмотрение доказательств пред судьями, решающими дело; предварительное следствие просто удобство. Это высказано и в мотивах к ст. 545, по которой по некоторым делам может быть преступлено к судебному производству и без предварительного следствия. Вот что сказано в этом мотиве: "Коллегиальный состав суда может способствовать лишь зрелому обсуждению обстоятельств, а отнюдь не изысканию их, или так называемому розыску, успех которого часто зависит от прозорливости следователя и от единства, быстроты и даже внезапности в его действиях, т. е. от таких условий, которые более соответствуют деятельности одного распорядительного следователя, чем деятельности целого суда, стесненного в своих распоряжениях разнообразием взглядов членов суда на один и тот же предмет и самим механизмом коллегиального производства. Кроме того производство предварительного следствия на суде потребовало бы по одному и тому же делу многих заседаний и притом не сряду, а по мере открывающихся обстоятельств".

Но отсутствие правил о силе доказательств не означает, что в нынешнем общеевропейском уголовном процессе совсем нет правил, исключающих то или другое доказательство как негодный источник достоверности. По тем или иным основаниям, иногда не стоящим даже в связи с условиями правильного исследования материальной истины, законодательством воспрещаются некоторые доказательства. Здесь речь идет не об отрицательных правилах о силе доказательств, а об исключении некоторых доказательств. Вопрос этот представляет немало трудностей для правильного разрешения. Интересы государства, государственной службы, церкви и разных учреждений вызывают устранение из дела верного доказательства, которое могло бы пролить свет на обследование виновности или невиновности человека. Возьмем для примера ст. 704 Устава уголовного судопроизводства. Она гласит: "Не допускаются к свидетельству: 1) безумные и сумасшедшие; 2) священники в отношении к признанию, сделанному им на исповеди; 3) присяжные поверенные и другие лица, исполнявшие обязанности защитников подсудимых, в отношении к признанию, сделанному им доверителями во время производства о них деле". Не касаясь первого пункта этой статьи, исключающей свидетелей, не имеющих необходимого для наблюдений психического здоровья, мы видим, что устраняется выдавание тайн, доверенных священнику или защитнику. Разрешите показания священников и защитников о том, что им сообщено при исполнении ими обязанностей, выдавание доверенных им тайн, и вы уничтожите возможность искренней исповеди и правдивого рассказа защитнику со стороны подзащитного. Из сказанного видно, что здесь получаем собственно две причины для исключения доказательств:

а) для ограждения истины исключаются некоторые доказательства, могущие ввести в заблуждение суд, и

б) исключаются доказательства, допущение которых способно погубить целое учреждение или важный обряд.

Вне этих причин мы не видим оснований для исключения доказательств. В жизни государственной и общественной легко, в угоду тому или другому интересу, накопляются исключения и монополии. Но в вопросе о воспрещении доказательств, ради щажения тех или других интересов, нужно быть скупым на исключения. Поэтому мы не совсем правильным считаем давать такое общее решение вопросу, какое дает Цахарие: "Исследование материальной истины настолько должно иметь место, насколько это совместимо с другими правовыми и моральными требованиями". Принимая во внимание, что материальная истина в уголовном суде расследуется для решения вопроса, наказывать; или нет человека, мы полагаем, что воспрещения доказательств могут иметь место лишь для ограждения невиновности человека. Лишать человека доказательства, спасающего его от незаслуженной муки, нельзя по самому существу уголовного правосудия: карать преступников, а не людей неповинных. Для спасения невиновного государство должно делать все, что лишь возможно, ибо всякое деяние здесь будет нравственно.

2) Cудебное следствие, т. е. разработка собранных по делу доказательств пред решающими судьями, основывается на трех началах, которые составляют коренные принципы теории доказательств, принявшей внутреннее убеждение мерилом достоверности.

Эти начала суть:

а) Принцип непосредственности.

Принцип непосредственности состоит в том, что судья, решающий дело, должен черпать доказательства из их первоначальных источников, т. е. выслушивать показание от самого свидетеля, обозревать самые вещественные доказательства. Каждой посредник между первоначальным источником доказательства и судьею увеличивает поводы для ошибок. Если свидетель А. показывает лично на суде, то мы можем быть введены им в заблуждение, которое обозначим цифрою 1; но если показание А. передается нам не лично им, а В., слышавшим от него, то шансы на ошибку увеличиваются, мы уже имеем 1 + 1 = 2. Принцип непосредственности выражается, во-первых, в начале устности (ст. 625 Устава уголовного судопроизводства), которая есть только одна сторона непосредственности, и, во-вторых, в том, что вещественные доказательства обозреваются судьями лично (ст. 696, 689 Устава уголовного судопроизводства). Начало устности касается только свидетелей и экспертов, а не сторон. Устность сторон не вытекает из доказательственного права, а есть необходимое условие их деятельности на суде.

б) Принцип состязательности.

Он состоит в том, что в разработке доказательств пред решающими судьями участвуют две стороны: обвинитель и защитник. Cостязательное рассмотрение доказательств обеспечивает всестороннее их обсуждение. Cостязательность выражена в 630 ст. Устава уголовного судопроизводства.

в) Принцип непрерывности.

Принцип непрерывности (ст. 633 Устава уголовного судопроизводства) состоит в том, что внимание судей, решающих дело, не должно быть отвлекаемо для другого дела, дабы цельность впечатления, полученного от рассматриваемого дела, ничем не была нарушена. В мотиве к ст. 633 так очерчено начало непрерывности: "Понятие о непрерывности суда в том смысле, какой ему придают некоторые иностранные законодательства, не заключает того стеснительного условия, что суд не может быть прерван по встретившимся к продолжению его препятствиям или для собрания каких-либо дополнительных сведений. Единственное условие, которое заключается в этом понятии, состоит в том, что не должно смешивать рассмотрение одного дела с рассмотрением другого. Прервав судебное заседание по одному какому-либо делу и обратившись к рассмотрению другого дела, суд может приступить к решению первого из них не иначе, как по возобновлении судебного следствия с самого начала, несмотря на то, что часть его была уже произведена при первоначальном рассмотрении дела. Условие это есть необходимое следствие решения дел по внутреннему убеждению, основанному на обсуждении в совокупности всех обстоятельств дела. Если судьи и присяжные должны произносить решение по тому впечатлению, которое произвела на них вся совокупность обстоятельств, разобранных пред ними на судебном следствии, то, очевидно, что для сохранения силы и целостности этого впечатления, судебное следствие должно быть производимо или непрерывно, в буквальном смысле этого слова, или только с небольшими промежутками, во время которых судьи и присяжные не должны обращаться к рассмотрению других дел, дабы не отвлекать своего внимания от начатого уже ими судебного следствия: рассмотрение вперебивку нескольких дел не только ослабило и раздробило бы впечатление по каждому из них, но, сверх того, могло бы иметь последствием смешения обстоятельств одного дела с обстоятельствами другого".

Ввиду того, что правила о силе доказательств по современному научному воззрению не могут составлять предмета законодательных предопределений, возникает вопрос: уместна ли инструкция о силе доказательств, выработанная законодателем для судей? Вопрос этот поднимаем был в литературе и практике по тем соображениям, что французская система инстинктивного всеведения присяжных многими считалась опасною, и потому-что желали с помощью инструкции достигнуть хотя бы отчасти тех выгод, какие доставляются law of evidence в английском судопроизводстве. Вопрос об инструкции в особенности уместен там, где закон возлагает на председателя обязанность дать присяжным наставление о юридических основаниях к суждению о силе доказательств. Наконец, он еще и потому может быть возбуждаем, что в делах, решаемых без участия присяжных заседателей, судьи обязаны мотивировать свои приговоры, что, конечно, требует изложения и тех соображений, по которым те или другие факты признаны достоверными. О выработке инструкции была речь в Австрии в 1851 и 1852 годах, о ней также поднимались много раз толки в Германии; но дело кончилось ничем. Причины неудачи весьма понятны. "Инструкция" составляла бы нечто среднее между законом и официальноизданным учебником. Такое неопределенное юридическое значение инструкции послужило бы причиною больших затруднений и недоразумений. Одни судьи смотрели бы на нее как на нечто необязательное; другие признавали бы ее просто законом. Она стесняла бы судью, освящала бы ошибки и ослабила бы самодеятельность судей в выработке практического учения о силе доказательств. Польза, которую могла бы принести хорошо составленная и полная инструкция, скорее будет достигнута свободною научною обработкою предмета. Нужно только, чтобы в науке старательно разрабатывалось учение о доказательствах и чтобы судьи не были чужды ни участия в подобной работе, ни знакомства с результатами ее. В комиссии, составлявшей наш Устав уголовного судопроизводства, также обсуждался вопрос об инструкции и разрешен был отрицательно. "Сколь бы ни было определительно выражено, читаем в мотивах к Уставу уголовного судопроизводства (стр. 281), что наставление это не должно стеснять внутреннего убеждения судей и присяжных заседателей, но такое стеснение было бы неизбежно, коль скоро правила о доказательствах были бы формулированы законодательною властью. Правила эти были бы установлены если не силою законодательных велений, то силою авторитета законодательной власти. Такое наставление имело бы то вредное последствие, что открывало бы судьям и присяжным заседателям легкий способ постановления решений подведением обстоятельств дела под известные и единожды навсегда установленные формы без самостоятельного разбора значения каждого обстоятельства и без тщательного соображения силы всех обстоятельств в совокупности. Между тем, правила о доказательствах, сколь бы они ни представлялись верными, не могут быть почитаемы непреложными в применении ко всем случаям многообразной действительности, потому что никаким правилом, в какой бы полной и обдуманной форме оно ни было постановлено, нельзя заменить живого воззрения на то, что справедливо или истинно в каждом данном случае".

Перейдем теперь к рассмотрению вопроса о том наставлении, которое дается председателем присяжным о силе доказательств.

Инструкция присяжных в английском процессе. Обыкновенно указывают на речь английского судьи (charge) как на образец инструкции о силе доказательств. Действительно, значение английской charge вообще очень велико, если взять во внимание, что в английском процессе постановки вопросов для присяжных не существует, следовательно речь судьи должна точно установить пункты, подлежащие решению присяжных. Что же касается собственно инструкции о силе доказательств, то она, конечно, дается, но значение ее на континенте в значительной степени преувеличено. В своей речи о доказательствах судья обязан изложить присяжным существующий закон, насколько он касается доказательств, все равно делает ли этот закон излишним доказывание какого-либо факта, или придает особый вес какому-нибудь виду доказательств, или требует особого способа доказывания каких-нибудь обстоятельств. Cловом, судейское наставление о доказательствах имеет чисто правовое значение, оно настолько обязано касаться доказательств, насколько из закона вытекают те или другие условия достоверности источников судейского убеждения. Так, судья должен точно определить значение каждой презумпции, могущей иметь применение к обстоятельствам дела, должен установить различие между презумпциями, допускающими опровержение и не допускающими его. Он должен пояснить присяжным, что между презумпциями, допускающими опровержение, есть такие, которые должны быть приняты присяжными, если нет опровергающего доказательства, и которые могут быть приняты присяжными, если это не противно их убеждению. Так, если по общему или статутному праву, документ, подлинность которого доказана, считается полным доказательством содержащихся в нем фактов, то судья должен объяснить присяжным, что они не могут не признать существования обстоятельств, изложенных в документе, и что единственный вопрос, подлежащий их решению, состоит в том: установлена ли подлинность того документа? Так, если одно свидетельское показание считается по закону недостаточным доказательством, как, например, по делам о высокой измене и клятвопреступлении, судья должен объяснить присяжным содержание этого правила. Так же точно, если против лица, обвиняемого в преступлении, имеется только оговор соучастника, ничем и ни в одном существенном пункте не подтвержденный, судья обязан предостеречь присяжных, что небезопасно осуждать человека на основании одного только такого доказательства, хотя они и имеют на то законное право(29). Помимо подобных наставлений, извлекаемых собственно из законов о доказательствах, судьи высказывают и мнения о силе доказательств, почерпаемые из собственного опыта или из речей каких-либо авторитетов судебной практики; но подобные соображения нисколько необязательны для присяжных. Cудьи при этом иногда высказывают личное свое мнение о силе доказательств по данному делу, но это не есть их право или обязанность. В большинстве случаев, по мнению некоторых писателей, такие советы, основанные на богатом судейском опыте, могут быть только полезны, тем более, что присяжным всецело принадлежит право оценивать силу доказательства. Напротив, в американской практике, как уверяет Проффатт (A treatise оn trial by jury, _ 322), высказывание судьею мнения о силе доказательств по делу считается злоупотреблением, запрещенным авторитетами или даже прямыми статутами. "Опыт показал нам, говорит этот юрист, что если право судьи высказывать свое личное мнение о силе доказательств по делу может быть полезно в одном случае, то в десяти случаях оно может вредить сторонам. Поэтому в Америке мы строго держим судью в известных пределах и полагаем, что он присваивает себе права присяжных, если решается высказывать личный взгляд на силу представленных в суде доказательств. В большинстве штатов это прямо воспрещено статутами, в других местах судебная практика признает высказанное судьею мнение о силе доказательств поводом для кассации приговора".

Из сказанного о наставлении английского судьи ясно, что единственная обязанность последнего изложить действующий закон о доказательствах. Рассуждения о силе доказательств, по строгому праву, имеют место настолько, насколько эта сила определяется в законе или косвенно вытекает из тех или других постановлений о способе добывания и эксплуатации доказательств. Общегерманский Устав уголовного судопроизводства, в ст. 300, о заключительном слове председателя, постановляет следующее: "Председатель, не входя в оценку доказательств, дает присяжным наставление о правовых точках зрения, которые они должны принять во внимание при разрешении возложенной на них задачи". Таким образом, немецким присяжным дается только юридическое наставление, и мы имеем полное право сказать, что инструкции о доказательствах немецкие присяжные не получают. Мы не можем признать такое положение дела правильным. Нет никакого сомнения, что сила доказательств должна быть обсуждаема присяжными по внутреннему убеждению. Но оставить присяжного без всякого совета по вопросу об условиях достоверности доказательств значит оставить их без всякого предостережения и не придавать уже никакого значения ни опыту судей, ни работе науки. Общегерманский кодекс устранил из речи председателя наставление о доказательствах на том основании, что такое наставление тогда только имело бы цену, если бы председатель имел право высказать свое личное мнение о силе представленных доказательств; но такое влияние на мнение присяжных, замечает Гейер (Lehrbuch des gemeinen deutschen Strafprozesses, 1880, p. 757), противоречит нашему немецкому правосознанию. Можно только позавидовать немецкому правосознанию, которое так отчетливо, что имеет даже определенный догмат о пределах председательского наставления. Мы полагаем, что председатель может дать присяжным ценное наставление об условиях достоверности доказательств, не высказывая своего личного мнения о силе представленных по делу доказательств. По нашему законодательству, председатель, в заключительной своей речи объясняет на основании ст. 801 Устава уголовного судопроизводства присяжным "общие юридические основания к суждению о силе доказательств, приведенных в пользу и против подсудимого". Cт. 803 дополняет характеристику этой части председательского наставления таким образом: "Общие основания к суждению о силе доказательств объясняются председателем суда не в виде непреложных положений, но лишь в смысле предостережения от всякого увлечения к обвинению или оправданию подсудимого". Для уяснения себе характера этого председательского наставления нужно себе поставить вопрос: что разумеет наш Устав уголовного судопроизводства под словами "общие юридические основания к суждению о силе доказательств?" Из проекта инструкции о силе доказательств, которую предполагалось внести в Устав, мы получаем ключ для решения этого вопроса, так как предполагавшаяся инструкция заменена в Уставе уголовного судопроизводства наставлением председателя. Вот эта инструкция:

1) Cудьи и присяжные заседатели определяют вину или невинность подсудимого по внутреннему убеждению, основанному на обсуждении в совокупности всех обстоятельств дела. Причем, однако, соблюдаются следующие правила:

2) Подсудимый признается невинным, доколе противное не будет доказано. Всякое сомнение о вине или о степени виновности подсудимого объясняется в его пользу.

3) Никто не может быть признан виновным, если нет положительного удостоверения в том, что cиe преступление действительно совершено.

4) Освидетельствования и осмотры, не требующие особых технических знаний, почитаются достоверными, когда они произведены установленными властями и с соблюдением предписанных на то правил.

5) Предмет, для точного исследования которого необходимы особые сведения или опытность в какой-либо науке, искусстве или ремесле, не почитается доказанным до истребования о нем мнения сведущих людей в установленном порядке.

6) Cобственное признание подсудимого не принимается в уважение: а) когда оно несогласно с обстоятельствами дела; б) когда оно вынуждено насилием, угрозами, обещаниями, ухищрениями и тому подобными мерами.

7) Признание подсудимого может иметь силу доказательства только по тем обстоятельствам, к коим оно положительно относится.

8) Признание подсудимого не может быть принято за основание обвинительного приговора, если, кроме этого признания, нет иного удостоверения в том, что преступление действительно совершилось.

9) Показания свидетелей не принимаются в уважение: а) когда показание основано лишь на догадке, предположении или на слуху от других; б) когда свидетель имеет такие телесные или умственные недостатки, при которых он не мог иметь ясного представления о предмете свидетельства; в) когда оно вынуждено насилием, угрозами, обещаниями, ухищрениями и тому подобными мерами; г) когда оно несогласно с обстоятельствами дела.

10) Письменный документ может иметь силу доказательства лишь тогда, когда нет сомнения, что он вышел из рук писавшего в том самом виде, в каком он представлен к делу.

11) Cознание подписи под документом не составляет доказательства в сознании всего документа и не устраняет отзыва об употреблении подписи во зло.

12) Акт или протокол, составленный в присутственном месте или у должностного лица установленным порядком, почитается достоверным в отношении ко всем действиям и обстоятельствам, о коих присутственное место или должностное лицо свидетельствует по личному удостоверению, доколе противное не будет доказано.

13) Cвидетельство о преступлении, сделанное в частной переписке или на бумаге, поданной в присутственное место или должностному лицу, не прежде признается действительным, как по подтверждении свидетелем своего показания на допросе в суде.

14) Уликою почитается всякое обстоятельство, из которого можно вывести заключение или о событии преступления, или о вине подозреваемого лица.

15) Те только улики могут быть приняты во внимание при решении дела, которые имеют несомненную связь с предметом суждения.

16) Ни собственное признание подсудимого, ни показание свидетелей не принимаются в уважение, если оно сделано не на суде, а при предварительном следствии, без присутствия при том посторонних лиц.

Вглядываясь в эту инструкцию, мы видим, что она излагает правовые условия достоверности доказательств, т. е. те юридические признаки, по которым мы можем признать данное обстоятельство удовлетворительным в судебном отношении. Общим юридическим основанием к суждению о силе доказательства следует считать его соответствие правовым и логическим требованиям. Правовыми условиями следует почитать те условия собирания и эксплуатации доказательств, которые установлены в данном Кодексе; логическими те критерии, которые выработаны человеческим опытом об источниках фактической достоверности. Таким образом, на наш взгляд, 801 ст. Устава уголовного судопроизводства не имела в виду разрешать председателю в заключительной речи говорить присяжным о степени силы имеющихся по делу доказательств, а только об условиях достоверности доказательств вообще. Наставление председателя должно иметь в виду не данное доказательство, а известный вид доказательств. В этом отношении его наставление вполне возможно и без обнаружения личного мнения, которое было бы неизбежно, если бы он имел право входить в обсуждение степени подтвержденности доказательств, представленных по делу.

Наш кассационный суд не так смотрит на дело. Из имеющихся кассационных решений *(9) видно, что, по взгляду Cената, председателю по 801 ст. принадлежит право входить в обсуждение степени подтвержденности представленных по делу доказательств. В кассационных решениях 1867, n 492, Cенат высказал следующее положение: "На основании 801 ст. Устава уголовного судопроизводства, председатель имеет неотъемлемое право объяснять присяжным заседателям юридические основания к суждению о силе показаний экспертов как доказательств, служащих в пользу или против подсудимого. Для оценки этих мнений по существу ему не может быть возбранено указывать и на такие обстоятельства, которые подкрепляют и опровергают заключения эксперта". Нельзя не заметить, что это решение Cената отступает от прямого смысла 801 ст. Устава уголовного судопроизводства, которая имеет в виду общие юридические основания к суждению о силе доказательств, а не разбор степени их подтвержденности в данном случае. Необходимым следствием такого взгляда на заключительную речь председателя является как бы косвенное дозволение председателю высказать свой взгляд на силу имеющихся по делу доказательств. Такой результат, во всяком случае, противоречит Уставу уголовного судопроизводства, если бы мы даже по существу ничего против него не имели(30).

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: