 |
Часть пятая. Эллинистически-римская философия.
|
|
|
|
Традиционно эллинизмом называют период в истории Средиземноморья, в первую очередь восточного, длившийся со времени походов Александра Македонского (356—323 до н. э.) до окончательного установления римского господства на этих территориях. Но некоторые авторы распространяют этот период и на время существования Римской империи. Я последую их примеру, поскольку те признаки, на основании которых конструируют эту историческую эпоху, присущи и культуре Римской империи. Причем, присущи в наибольшей степени – именно в рамках этой империи эллинизм развился наиболее полно и ярко.
Блестящая древнегреческая культура на протяжении столетий являлась сильным «соблазном» для других народов. Беспокойные и вездесущие греки «разносили» этот соблазн по всему Средиземноморью. Влияние древнегреческой культуры отчетливо сказывается в первом тысячелетии до нашей эры, как в западных обществах, так и в восточных. Но до походов Александра Македонского оно остается все еще достаточно поверхностным. Александр, создав свою империю, преобразовал восточное общество. Многочисленные греческие и македонские поселенцы, и их города распространили эллинистическую культуру на восточный мир, породив чрезвычайно любопытный культурный синтез. Западные общества и, прежде всего, общества Италии также оказались зачарованы эллинистической культурой. В тот момент, когда одно из этих обществ – Рим - стало господствующим в Средиземноморье, оно окончательно приняло эту культуру.
Таким образом, эллинизм имел в своей основе господство великих империй – сначала Македонской, а затем Римской. Именно имперское пространство и имперская культура способствовали свободному и всестороннему культурному взаимодействию различных народов. Соответственно, менялся и характер античной философии. Она обогащается множеством идей восточных культур, а ее представителями часто являются выходцы из восточных и западных этносов.
|
|
|
В первые века нашей эры в эллинистическую философию начинают активно проникать различные религиозные культы Древнего Востока так, что с каждым столетием эта философия приобретает все более религиозный и мистический характер.
Кроме того, если философия Древней Греции являлась порождением полисного общества, то эллинистическая философия есть философия человека, живущего в мировой империи. Мировосприятие и мироощущение такого человека оказываются во многом иными, чем мировосприятие и мироощущение грека, живущего в родном городе-государстве. Эллинистический человек более остро чувствует свою незащищенность, уязвимость, случайность. Его мировоззрение более трагично и более фаталистично. Он пытается найти опору либо в философии, либо в религии. По мере нарастания кризиса античного мира эти трагические нотки в эллинистической философии становятся все более явственными.
Соответственно в той мере, в какой эллинистический человек пытается найти опору в философии, в самой философии усиливается этическая, экзистенциальная направленность. Конечно, многие эллинистические философские школы не чужды онтологических и гносеологических изысканий. Но эти изыскания теперь не рассматриваются как самодостаточные и самоценные. Эти исследования оказываются лишь ступенью к этике, ибо, по мнению эллинистических философов, важно не то, как устроен мир, а то, как разумно и хорошо человеку жить в нем. Особенно явственно эта черта эллинистической философии проступает в учениях стоиков и эпикурейцев.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. СТОИКИ.
Основатель стоицизма - Зенон Афинский (346/336/333 - 264/262 до н. э.), или Китийский, поскольку был родом из города Кития. «Зенон…из Кития, что на Кипре, греческом городе с финикийскими поселенцами. У него была кривая шея…, а сам он…был худой, довольно высокий, со смуглой кожей (за что его и прозвали «египетской лозой», как сообщает Хрисипп в I книге «Пословиц»), с толстыми ногами, нескладный и слабосильный…говорят, ему доставляло удовольствие есть зеленые фиги и загорать на солнце». (11, с. 248)
|
|
|
Судя по всему, Зенон был не совсем чистокровным греком. Многие историки считают его семитом (финикийцем). Это обстоятельство уже само по себе указывает на изменившийся характер античной философии – греки теряют монополию на философию.
Первоначально Зенон обучался у киника Кратета.
«К Кратету попал он следующим образом. Он плыл из Финикии в Пирей с грузом пурпура и потерпел кораблекрушение. Добравшись до Афин, - а было ему уже тридцать лет – он пришел в книжную лавку и, читая там II книгу Ксенофонтовых «Воспоминаний о Сократе», пришел в такой восторг, что спросил, где можно найти подобных людей? В это самое время мимо лавки проходил Кратет; продавец показал на него и сказал: «Вот за ним и ступай!» С тех пор он и стал учеником Кратета. Но при всей своей приверженности к философии он был слишком скромен для кинического бесстыдства. Поэтому Кратет, чтобы исцелить его от такого недостатка, дал ему однажды нести через Керамик (афинский квартал – Ч. С.) горшок чечевичной похлебки; а увидев, что Зенон смущается и старается держать ее незаметно, разбил горшок у него в руках своим посохом – похлебка потекла у Зенона по ногам, он бросился бежать, а Кратет крикнул: «Что же ты бежишь, финикийчик? Ведь ничего страшного с тобой не случилось!» Итак, некоторое время он учился у Кратета; тогда он и написал свое «Государство», и кое-кто шутил, будто оно написано на собачьем хвосте». (11, с. 248 - 249) Рассказывают, что Зенон всякий раз, вспоминая о обстоятельствах своего обращения к философии восклицал: «Вот каким счастливым плаванием обернулось для меня кораблекрушение!».
Покинув киников, Зенон обучался платоновской и перипатетической философии. Затем он основал собственную школу (ок. 300 г. до н. э.) в Афинах. Место для школы он избрал весьма специфическое. Это был расписной портик (стоя), который оказался заброшенным из-за недоброй славы. Первоначально там собирались поэты, но они покинули его после того, как этот портик стал местом массовой экзекуции афинских граждан. Тридцать Тиранов, воцарившихся в Афинах после поражения афинян в пелопонесской войне, казнили здесь неугодных им граждан. «Рассуждения свои он излагал, прохаживаясь взад и вперед по Расписной Стое…, потому что искал место малопосещаемого; а именно здесь при Тридцати тираннах было погублено почти 1400 граждан. Сюда стали приходить люди послушать его и за это были прозваны «стоиками», равно как и его ученики; а до этого они назывались «зеноновцами»…». (11, с. 249)
|
|
|
Зенон стал весьма популярным философом в Афинах. Его общества искал даже македонский царь Антигон, владевший Грецией.
«С мальчиками он имел дело редко, а с девками – раз или два, только чтобы не прослыть женоненавистником; а когда Персей, с которым он жил в одном доме, пригласил однажды для него хорошенькую флейтистку, то Зенон, не замедлив, препроводил ее к самому Персею. В обхождении, говорят, был он очень хорош, так что Антигон часто приглашал его на гуляния, а однажды он даже сопровождал царя на попойку к кифареду Аристоклу, однако быстро скрылся. Многолюдства, говорят, он все же избегал, и даже на скамье сидел с краю, чтобы не иметь соседей хотя бы с одной стороны. На прогулках его сопровождали два-три человека, не более. Иной раз он даже собирал медяки с окружающих, чтобы они не толпились вокруг хотя бы из скупости…» (11, с. 251 – 252)
«А когда Зенон умер, Антигон, говорят, сказал: «Какого я лишился зрителя!» Тогда-то он и поручил Фрасону просить афинян пожаловать Зенона гробницей на Керамике. Однажды его спросили, чем он восхищается в Зеноне; он ответил: «Тем, что, сколько он ни получал от меня дорогих подарков, я ни разу не видел его ни надменным, ни униженным»». (11, с. 252)
«Сам он был мрачен и едок, с напряженным лицом. Жил он просто и не по-эллински скупо под предлогом бережливости. Осмеивая кого-нибудь, он делал это незаметно и не с маху, а словно издали. Таковы его слова об одном щеголе, который с осторожностью перебирался через какой-то ручей: «Как же ему не сторониться грязи? Ведь в ней не видать своего отражения!» Один киник попросил у Зенона масла в пузырек, потому что свое у него кончилось; Зенон ничего ему не дал, а когда тот пошел прочь, то крикнул вслед: «Скажи-ка теперь, кто из нас бесстыднее?»» (11, с. 252 – 253)
|
|
|
«Одному любителю мальчиков он сказал: «Как школьные учителя выживают из ума от того, что вечно возятся с мальчишками, точно так же и ваша порода!»» (11, с. 252)
«Одному много болтавшему юнцу он сказал: «У тебя уши утекли на язык»». (11, с. 254)
«И он любил рассказывать, как флейтист Кафисий, увидев, что один его ученик силится играть погромче, стукнул его и сказал: «Не в силе добро, а в добре сила!»» (11, с. 254)
«…однажды Кратет схватил его за плащ, чтобы оттащить от Стильпона (академика – С.Ч.). «Нет Кратет, философов мало хватать за уши: убеди и уведи! – сказал ему Зенон. – А если ты оттащишь меня силой, то телом я буду с тобой, а душой со Стильпоном»». (11, с. 255)
Преемником Зенона стал Клеанф. «Он славился трудолюбием: так как был он очень беден, то ему приходилось работать поденщиком – по ночам он таскал воду для поливки садов, а днем упражнялся в рассуждениях; за это его прозвали Водоносом. Есть рассказ, что однажды его привлекли к суду – дать ответ, на какие доходы он живет в столь добром здравии; но он избежал суда, призвав в свидетели садовника, которому он таскал воду, и хлеботорговку, для которой он пек хлеб. Ареопаг (высший афинский суд – С. Ч.) признал эти свидетельства и постановил выдать Клеанфу десять мин, но Зенон запретил ему их принимать». (11, с. 296)
Преемником Клеанфа был Хрисипп, отличавшийся большим дарованием и всесторонней остротой ума. «Слава его в искусстве диалектики была такова, что многим казалось: если бы боги занимались диалектикой, они бы занимались диалектикой по Хрисиппу». (11, с. 300) Хрисипп написал свыше 705 произведений. Правда, он якобы при этом увлекался цитированием. Некоторые даже утверждали: «Если бы из книг Хрисиппа изъять все, что он повыписал из других, у него остались бы одни пустые страницы!»
«На попойках он вел себя мирно, хотя и нетвердо стоял на ногах. «У Хрисиппа пьянеют только ноги», - говорила его рабыня. О себе он был такого высокого мнения, что на чей-то вопрос: «Кому поручить мне сына?» - он ответил: «Мне: ведь если бы я считал, что кто-то есть лучше меня, то я сам бы пошел к нему за философией»». (11, с. 300 - 301)
Скончался Хрисипп в возрасте семидесяти трех лет после жертвенного пира, на котором выпил неразбавленного вина. «Впрочем, иные говорят, будто умер он от припадка хохота: увидев, как осел сожрал его смоквы, он крикнул старухе, что теперь надо дать ослу чистого вина, промыть глотку, закатился смехом и испустил дух. Был он, по-видимому, безмерно надменен: среди стольких своих сочинений он ни одного не посвятил ни одному из царей…» (11, с. 301)
|
|
|
Этих трех философов историки философии относят к так называемой Древней (Старшей) Стое - конец IV – середина II века до н.э. Средняя Стоя - II – I вв. до н.э. Новая Стоя - I – III вв. н. э. В числе других известных стоиков можно назвать Диогена из Селевкии, распространившего греческую философию в Риме, Посидония, Сенеку, Эпиктета, Марка Аврелия. Начиная с Сенеки, речь идет о так называемых римских стоиках.
Стоическая философия просуществовала почти шестьсот лет. Она была весьма популярна среди образованных людей Античности. Упадок стоической философии связан с упадком античного мира и античной культуры. Стоицизм оказал достаточно большое влияние на христианскую философию и был в итоге поглощен и заменен последней.
У меня нет возможности рассматривать учения отдельных стоиков, поэтому я дам лишь общий очерк стоической философии, делая акцент преимущественно на философии Древней Стои. Но, при этом, следует помнить, что у каждого из стоиков эта философия приобретала свои оригинальные черты.
Философия
Стоики делят философию на физику, диалектику и этику. Физика – это онтология, философия природы. Диалектика – теория познания и логика. Этика – учение о том, как жить в согласии с природой. Мы рассмотрим физику и этику стоиков. Диалектикой же пренебрежем из-за недостатка места и из-за излишней сухости таковой.
Физика.
Стоики благополучно прошли мимо метафизической философии Платона и Аристотеля. Они вдохновляются примером натурфилософов и мыслят в том же стиле. За основу своей физики стоики принимают философию Гераклита. Основные понятия они заимствуют у него. Главным первоначалом всего сущего является Огонь. Огонь порождает все остальные элементы, из которых созидается мироздание. Фактически стоики являются материалистами, поскольку все сущее, по их мнению, материально, вещественно. Материальна также и душа – особое тело, «теплая и огненная пневма» (пневма - дыхание, дуновение, дух).
Но стоики, вместе с тем, и теисты. Они считают огонь Богом. Огонь есть Логос, то есть, огонь есть мировой Разум, сверхмощный и сверхблагой. Огонь-Логос (Бог) не отделен от мира, но он фактически и есть сам мир. Из Огня возникают все элементы, созидающие мир; из Огня-Логоса исходят «осеменяющие логосы», которые и определяют природу отдельных вещей.
В лице стоиков мы наблюдаем весьма редкий случай сочетания материализма и теизма. Чаще всего материализм идет рука об руку с атеизмом, а теизм – с идеализмом. Но, подозреваю, что подобная уникальная комбинация не есть следствие принципиальной позиции. Скорее всего, она проистекает от общей интеллектуальной нечувствительности к метафизической философии.
Огонь-Логос создает мир и дает ему порядок и направление. В мире нет ничего случайного, все подчинено разумной власти Логоса, и все следует начертанному им пути. Причем, поскольку Логос есть сверхразумный и сверхблагой Бог, мир созидается им наиболее гармонично и хорошо. Все, что случается в этом мире есть часть божественного замысла и элемент всеобщей гармонии. То, что человек воспринимает в качестве судьбы (фатума) в действительности есть божественный замысел и божественный закон, полагающий миру определенный порядок и путь. Стоики – фаталисты, поскольку они знают, что все предопределено судьбой, то есть божественным замыслом и планом.
Мир возникает в огне, и в огне он гибнет, когда исчерпывает все возможности, заложенные в него. Точнее, он как бы растворяется в огне, распадается в огонь, поскольку в основе его этот огонь и лежит. Затем, Бог созидает мир вновь, и так бесконечное число раз.
Таким образом, миров множество – каждый новый мир возникает после гибели старого. Здесь уместен вопрос: а насколько отличаются эти миры друг от друга? Друг от друга эти миры ничем не отличаются. Они полностью идентичны. Мир № 1 точно такой же, как мир № 2, мир № 3, мир № 4 и т.д.
Связано это с тем, что мир создается Богом. Бог, как сверхразумная и сверхблагая сущность создает мир наилучшим, наисовершеннейшим образом. Но не может быть много сверхблаг и сверхсовершенств. Наивысшее благо и наивысшее совершенство одно. Если их много, то они должны отличаться друг от друга, поскольку, если они не отличаются друг от друга, то они совпадают. Если же они отличаются друг от друга, то среди них всегда можно выбрать наилучшее и наисовершеннейшее. Следовательно, мы вновь приходим к тому выводу, что высшее благо и высшее совершенство одно.
Но если мы предполагаем, что миры отличаются друг от друга, тогда мы должны придти к выводу, что из этих миров одни лучше, а другие хуже, и что среди них есть один наилучший и наисовершенный. Но это противоречит нашей исходной посылке - Бог создает мир наилучшим и наисовершенным образом. Если же мы откажемся от этой посылки, то тогда получится, что сверхразумный и сверхблагой Бог создает нечто не сверхразумное и сверхблагое. Но тогда создатель сам не является сверхразумным и сверхблагим, ибо несовершенство творения свидетельствует о несовершенстве творца.
Но если миры не отличаются друг от друга, то это означает, что все в мире повторяется по циклу. В следующем цикле будут существовать те же самые вещи, те же самые ситуации, те же самые люди, что и в предыдущем. В этом отношении, я должен огорчить читателя – он попал в чудовищную ловушку. В тот момент, когда Вы принялись за чтение этой книги, Вы безвозвратно оказались «схвачены» ею. Теперь эта книга будет сопровождать Вас в вечности, поскольку в каждом следующем цикле Вы вновь и вновь будете читать ее. Впрочем, попались не Вы один (одна) – я так же барахтаюсь в этой ловушке. В каждом новом цикле я буду вновь и вновь писать эту книгу. И все это необходимо для всеобщей мировой гармонии. Таким образом, повторяется все вплоть до деталей.
Идея «вечного возвращения» по факту оказывается своеобразной теорией бессмертия души. Человеческие души материальны, а потому смертны. Лишь души мудрецов могут существовать до конца цикла, но и они гибнут вместе с гибелью мира. Но это обстоятельство не пугает стоика, ибо он знает, что в следующем цикле он родится вновь и проживет свою жизнь заново.
Тезис о том, что мир устроен наилучшим и наисовершенным образом, требует настоятельного разъяснения существования зла, ибо подобное утверждение находится в серьезном противоречии с тем, что творится в этом мире. В самом деле, можно сколько угодно утверждать, что мы живем в наилучшем из всех возможных миров, но опыт любого человека будет свидетельствовать, что это не так и что не все ладно в мироздании.
Сталкиваясь этим противоречием, стоики знают, что оно мнимое – люди заблуждаются: в мире нет зла. Зло не субстанционально, то есть оно не имеет самостоятельного существования. Зло иллюзорно, поскольку по большей части то, что мы считаем злом, таковым не является. Зло относительно, поскольку то, что для одного является злом, для другого или для мира в целом, может оказаться благом. И, наконец, зло для нас часто является не злом, а благом. Например, зубная боль воспринимается человеком как зло, но если бы этого зла не было, то человек не узнал бы вовремя о болезни своих зубов и без своевременного лечения мог бы стать жертвой еще большего зла – тяжелой болезни или смерти.
Мнение людей о том, что зло существует, проистекает из их неспособности возвыситься до замысла Бога. Если бы они смогли это сделать, то обнаружили бы, что никакого зла не существует, но все направлено к всеобщей гармонии.
Этика
Детерминизм (здесь, учение о том, что все предопределено) и фатализм стоицизма приходят в явное противоречие с наличием в этой философии такого раздела как этика. Этика имеет своей целью обучение человека добродетели и отклонение его от зла и пороков. Этика предполагает способность человека свободно выбирать между добром и злом. Но если все предопределено, то, в таком случае, для свободы воли не остается почти никакого пространства - добродетель и порок не в состоянии что-либо изменить в человеческой жизни. Стоики ясно видели это противоречие и старательно пытались его устранить.
Они реализовали два варианта решения этой проблемы. Некоторые из них, например, Хрисипп, допускали возможность событий, определяемых человеческой волей. Человек может творить благо или зло, но Бог и создаваемые им боги приводят эти действия в соответствие с мировой гармонией и высшим замыслом. Человек может творить зло, но это зло всегда относительно, поскольку его ограничивает воля богов. В таком варианте место для этики сохраняется, поскольку есть смысл призывать человека к добродетели с тем, чтобы он не творил зла себе и другим.
Второй вариант предполагает сохранение жесткого фатализма с одновременным расширением свободы воли за счет пространства нашего Я. Мы мало что можем изменить в этом мире и в своей судьбе, но мы можем изменить свое отношение к происходящему.
Жизнь обычного человека полна радостей и горестей, и она вся пронизана страхом, тревогой и надеждой. У порочного человека жизнь отравлена гневом, ненавистью, жадностью и т.д. В итоге оказывается, что человека терзает не судьба, но он сам. Его терзают эмоции по поводу вещей, которые он в действительности изменить не в состоянии. Но если это так, то разумно принять эти вещи и жить в гармонии с самим собой и с миром. К тому есть много причин.
Во-первых, мир устроен наилучшим образом благим и разумным Богом. Хорошо и разумно принять волю этого Бога и вместе с ним двигаться по пути гармонии. Таким принятием мы избавляем себя от ненужных, тягостных страстей и обретаем счастье.
Мудрость стоиков гласит: «Разумного судьба ведет, неразумного – тащит». Что бы лучше понять это изречение, представьте следующую ситуацию. Повозка едет в Афины. К повозке привязана собака. Длина поводка – полтора-два метра. Если собака разумна, то она понимает, что ей также необходимо попасть в Афины. В этом случае она движется в том же направлении, что и повозка и при этом может совершать приятные прогулки по окрестностям, насколько ей позволяет длина поводка. Если же собака неразумна, то она протестует, поскольку желает двигаться в Коринф. Ее упорство вредит лишь ей самой. Повозка по-прежнему движется в Афины, и поводок тащит упирающуюся собаку в том же направлении. Собака несчастна, она полна отчаяния, злобы и обиды, она проклинает судьбу и испытывает массу страданий из-за движения повозки.
Разумный человек должен принять веления Природы (мира), ибо все направлено к всеобщей гармонии. Даже гибель человека, с этой точки зрения, есть благо. Например, когда солдат гибнет на поле боя, то это представляется ужасным ему и его близким. Кажется, что никакая мировая гармония не может оправдать этой гибели. Но если воин готов погибнуть на поле боя за Родину или за императора, то почему он не хочет погибнуть за мировую гармонию?! Такая цель выше всех прочих. И если близкие примиряются мыслью, что их любимый человек погиб за Родину или за повелителя, то мысль о том, что он погиб для мировой гармонии, должна примирить их еще лучше. Все предусмотрено и все согласовано так, что если бы этот человек не погиб, то мир был бы хуже, чем он есть, а, значит, и всем, живущим в этом мире, тоже было бы хуже.
Принятие божественного замысла позволяет человеку обрести гармонию внутри самого себя. С такой гармонией ему будет комфортно даже в тюремной камере. Если же в душе его тьма, то и пребывание в самом блистательном дворце не сделает его счастливее.
Во-вторых, знание о том, что все повторяется вплоть до деталей в каждом новом мировом цикле само по себе способно избавить человека от излишних, пагубных страстей. Если вас волокут на казнь, то вполне естественно, что вы пребываете в этот момент в недобром расположении духа и волнуетесь. Но если вы знаете, что в каждом цикле вас казнят, и это нельзя изменить без вреда всеобщей гармонии, а, значит, без вреда вам и вашим близким, то вы спокойны и уравновешены. Более того, на помощь вам приходит привычка.
Таким образом, уверенность в вечном возвращении порождает в стоике особое состояние невозмутимости, уравновешенности духа. Это состояние стоики называли апатией.
Такое состояние духа достигается в результате постижения философии и упражнения в добродетели. Философия открывает нам сущность мироздания и то, что все устроено в мире благим и сверхразумным Богом целесообразно и гармонично. Добродетель же научает нас жить в согласии с разумом и в согласии с Природой и избегать пагубных страстей. Страсть же, как полагал Зенон, «есть неразумное и несогласное с природой движение души или же избыточное побуждение». (11, с. 279) «Главные страсти составляют четыре рода: скорбь, страх, желание и наслаждение…» (11, с. 279)
Следование добродетели делает человека счастливым. Именно поэтому добродетель является высшим благом. Она учит нас различать важное и неважное, существенное и несущественное, хорошее или плохое.
По мнению Зенона: «Все существующее либо хорошо, либо плохо, либо безразлично. Хорошим является следующее: разумение, целомудрие, справедливость, мужество и все, что есть добродетель или причастно добродетели. Плохим – неразумие, необузданность, несправедливость, трусость и все, что есть порок или причастно пороку. Безразличным же является следующее: жизнь и смерть, слава и бесславие, страдание и удовольствие, богатство и бедность, болезнь и здоровье, и все тому подобное».
Для добродетели область «безразличного» неважна, но в реальной жизни мы все же вынуждены различать в этом «безразличном» «предпочтительное» и «непредпочтительное». Было бы глупо заявить, что такие вещи, как здоровье, богатство, бедность, нищета, страдание, наслаждение и т.д., не имеют никакого значения. Очевидно, что эти вещи значимы для нас в реальной жизни. Именно поэтому предпочтительнее быть здоровым, богатым, знатным, довольным, чем бедным, больным и приниженным. Но все это в действительности не может по-настоящему обеспокоить дух подлинного мудреца. Именно поэтому добродетельный человек может жить той же жизнью, которой живут остальные люди, но он, в отличие от них, остается дистанцированным по отношению к страстям, порождаемым этой жизнью.
Таким образом, мы видим, что если в физике стоики следовали за Гераклитом, то в этике они развивают сократическую традицию. Но вместе с тем, этика стоиков достаточно сильно отличается от традиционной этики древних греков.
Стоики жили и философствовали в совершенно иной исторической ситуации. Время стоиков – это время огромных империй и, прежде всего, Римской империи. Здесь человек оказывается «выбитым» из надежного и уютного мира древнегреческого полиса и помещен в «аквариум» огромной империи, где он подвержен различным невзгодам и опасностям. В этой ситуации этика делает акцент не столько на «правильной» жизни, сколько на жизни «несокрушимой». Сократовская идея самодостаточности в этике стоиков приобретает важнейшее значение. Человек все время подвергается ударам судьбы. Задача философии – научить его быть несокрушимым под этими ударами. Очевидно, что эта несокрушимость может быть достигнута посредством эмоционального дистанцирования от мира и сокращения человеческих привязанностей. Образно говоря, настоящий стоик подобен человеку, чей дом сгорает в пожаре ежедневно. Он настолько привык к этому, что при очередном пожаре не пугается и не ужасается, но спокойно и невозмутимо делает свое дело – тушит пожар или покидает, прихватив необходимое, дом - по ситуации.
Достижению подобной невозмутимости способствует и идея стоиков о вечной повторяемости всего в каждом новом цикле. Эта идея фактически уничтожает человеческий страх перед завтрашним днем. Будущее оказывается безразличным, поскольку оно предопределено и будет повторяться до бесконечности.
В этом отношении, уместно вспомнить американский фильм 90-х годов «День сурка». Фильм прекрасный и глубоко философичный. Подозреваю, что сценарист этого фильма был знаком с учением стоиков, поскольку в основе сценария лежит их идея о вечном возвращении. С той лишь разницей, что у стоиков все повторяется в каждом новом цикле, а здесь герой фильма застревает в одном и том же дне (2-е февраля). Все повторяется вплоть до деталей, и никто из окружающих героя (Фила Коннорса) не замечает этого. Лишь Фил Коннорс знает о бесконечном повторении. Наш герой застревает во втором февраля на десять лет.
Характерна реакция на эту ситуацию героя фильма. Сначала он пребывает в ужасе и паникует. Затем он понимает, что полностью свободен, ибо над ним не довлеет страх перед «завтра», поскольку «завтра» не принесет ему никакого наказания. Он начинает совершать преступления и наслаждаться жизнью. Но вскоре и это ему надоедает, и он впадает в отчаяние. Многочисленные самоубийства, которые совершает Фил Коннорс всегда заканчиваются одним и тем же – он вновь и вновь просыпается 2-го февраля. Наконец, герой успокаивается, принимает происходящее как данность и обращается к творчеству. Слово «творчество» здесь я использую в очень широком смысле слова. Фил творит не только в области искусств, но и в жизни, стараясь сделать жизнь свою и жизнь окружающих более счастливой, более насыщенной, более осмысленной. Изменившись внутренне, Филу Коннерсу удается вырваться из объятий 2-го февраля.
Фильм «День сурка» популярно и наглядно иллюстрирует идею стоиков о вечном повторении, а, значит, и об упразднении «завтра», упразднении будущего. Будущее является для нас устрашающим дамокловым мечом. Оно «нависает» над нами, пугая опасностями, пагубными последствиями, неотвратимыми наказаниями. Оно прельщает нас возможными благами и наградами. В итоге, человек оказывается подобен марионетке, дергающейся на нитях, которые сходятся в «руках» у будущего. Каждый человек хотел бы прожить свою жизнь. Но вместо этого, он проживает жизнь чужую, то есть он делает не то, что хочет, общается не с теми, с кем он хотел бы общаться, является не тем, кем он хотел бы быть. За примерами далеко ходить не надо.
Когда я излагаю эту мысль на лекции, то спрашиваю сидящих в аудитории студентов, что заставляет их сидеть в душной аудитории и слушать вздорного философа, в то время как они могли бы заняться вещами куда более приятными и полезными (впрочем, вряд ли они найдут дело более полезное, чем присутствие на моей лекции… шутка!). Очевидно, что многих моих студентов удерживает на лекции по философии страх перед будущим, в котором рисуются экзамен, неудовлетворительная оценка по философии, изгнание из ВУЗа, снижение социального статуса и т.д. Но страх сковывает нас. Он не позволяет нам быть самими собой, и лишает нас возможности реализовать все потенции, заложенные в нас. Совершенно прав основатель гештальт-психотерапии Фриц Перлз – современный человек не живет в настоящем, он живет либо в прошлом, либо в будущем. Фактически, жизнь современного образованного человека - добавлю я - виртуальна.
Философия стоиков стремиться заблокировать страх человека перед будущим. Будущее не в его власти. Оно повторится вновь и вновь. И будущее, каким бы оно ни было, по необходимости будет благим. Разумно и хорошо в этой ситуации делать то, что должно, и принять будущее таким, каким оно есть.
|
|
|
