Место человека в истории отечественной психологии

МЕСТО ЧЕЛОВЕКА В ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ

Прошлое - хорошее ли, дурное ли - не уходит вовсе. Хотим мы того или нет, но именно оно - основа настоящего, залог будущего. Осознание, понимание прошлого - необходимое условие его преодо­ления. Попытки перескочить через него, произвольно забыть, отбро­сить заканчиваются часто противоположным результатом — прошлое остается, повторяется, навязывается. Оно как некая обидчивая и мни­тельная персона требует особой внимательности при расставании, прощании. Мы расстаемся ныне с целой эпохой - советским периодом в отечественной психологии, длившимся без малого три четверти века. Психология в России стоит перед выбором, перед новыми возможно­стями и путями. И прежде чем осознанно свершить этот выбор - оглянемся на пройденное. В контексте данной книги это представ­ляется совершенно необходимым - ведь выбор христианской психоло­гии как направления и пути должен быть всесторонне понят, обоснован и прежде всего соотнесен с реальной историей отечественной психоло­гической науки.

Задача данной главы - кратко рассмотреть представленность в этой истории в основном лишь одной проблемы - проблемы человека, точнее, посмотреть на историю науки через призму этой проблемы.

Вряд ли следует подробно обосновывать - почему избран именно этот угол рассмотрения. Любая наука подразумевает ту или иную взаимосвязь с проблемой человека. К психологии же это относится в наибольшей, пожалуй, степени, ибо она по определению, по самому своему названию претендует на познание (логос) столь значительного в человеке, как его душа (псюхе). Исследования, гипотезы, выводы психологии, какими бы отвлеченными или частными они ни казались, необходимо связаны, подразумевают определенное понимание сущно­сти человека. Причем они не только отражают, иллюстрируют это понимание, но и активно видоизменяют, строят и перестраивают его. Любой отрезок времени, любая эпоха в психологии - будь то увлече­ние психоанализом, появление бихевиоризма или советская психоло­гия - это, в конечном итоге, предлагаемые (и в известном смысле навязываемые) миру способы решения, восприятия проблемы человека, проблемы нравственности, общего назначения и смысла человеческой жизни. Итак, что же сталось с проблемой человека в ходе истории российской психологии?

1. ПОТЕРЯ ДУШИ

Официальной датой рождения научной психологии можно считать относительно близкую к нам по времени - это 1879 год. Место рож­дения - немецкий город Лейпциг, только что открытая профессором Вильгельмом Вундтом первая в мире Лаборатория экспериментальной психологии. Как было принято в то время, место наибольшего развития той или иной науки сразу привлекло ученых из других стран, приез­жавших туда учиться, работать, спорить, размышлять. Можно сказать, что к тому времени сложилась уже как бы единая мировая наука и ученые, вне зависимости от страны рождения, устремлялись в точки наибольшего напряжения и притяжения научной мысли. Лаборатория Вундта в те годы и стала такой точкой в изучении человека и, естественно, она была полна учеников, стажеров, визитеров из разных стран.

Далеко не последнее место занимали в ней русские гости и ученики Вундта. Достаточно назвать известные в России имена В. М. Бехте­рева, В. Ф. Чижа, Н. Н. Ланге, Г. И. Челпанова и др. Бехтерев стал основателем первой в России Лаборатории экспериментальной психоло­гии, открытой всего 6 лет спустя после вундтовской, в 1885 г. в городе Казани. Вскоре стали открывать Экспериментально-психологические лаборатории и другие ученики и стажеры Вундта: Ланге - в Одессе, Чиж - в Дерпте. Центральным, вершинным для всей дореволюционной психологии стало открытие в 1912 г. в Москве (официальное торже­ственное открытие в апреле 1914 года) при Императорском Москов­ском университете Психологического института имени Л. Г. Щукиной, построенного на пожертвования известного купца С. И. Щукина (един­ственным условием пожертвователя было название института именем своей рано умершей жены - Лидии Григорьевны Щукиной). Основа­телем и первым директором института стал профессор Московско­го университета Г. И. Челпанов. По общему признанию институт был по тем временам самым большим в мире и наилучшим образом оборудованным. Это было вообще первое в мире здание, построенное специально, по особому проекту для психологического учреждения.

Русская психология, как и вся тогдашняя мировая психология, существенной частью которой она являлась, исходила из ориентации на естественные науки. Многие русские ученики Вундта были невропато­логами, физиологами, психиатрами[1], и психология рассматривалась ими как область, на которую следует полностью распространить естествен­нонаучный метод. Собственно, все развитие психологии как науки на тот период опиралось на этот принцип. Ведь психология как знание, как слово о душе - область древняя, идущая в глубь веков на тысяче­летия - была частью философии, этики, теологии. Психология же как наука была вырвана из ослабевших рук тогдашней философии и тео­логии наступающим в XIX в. материалистическим, естественнонаучным мировоззрением.

На всю Россию прогремели работы И. М. Сеченова, и прежде всего скандальная по тем временам брошюра " Рефлексы го­ловного мозга" (первое издание вышло в 1866 г. ), где мышление сводилось к физиологическим и рефлекторным процессам². Позже Сече­нов опубликовал статью, в заголовке которой прямо стоял вопрос: " Кому и как разрабатывать психологию? " Ответ Сеченова был одно­значным - разрабатывать психологию только физиологу, естествоиспы­тателю и только объективными методами. Поэтому и психологические •лаборатории того времени по своему оборудованию и виду часто не­многим отличались от физиологических (кимографы, хроноскопы и т. п. ). Впрочем, повторим еще раз, что это не было спецификой русской психологии, но общим направлением того времени, ее духом - недаром Первый всемирный конгресс психологов (созванный, кстати, по ини­циативе русского ученого) был назван Конгрессом по физиологической психологии (Париж, 1889 г. ). Эпитет " физиологическая" весьма точно отражает суть тогдашней психологии. ^[2]

Наряду с этим существовала в России и другая - не физиологи­ческая психология, опирающаяся на философские и религиозные тра­диции (Л. М. Лопатин, А. И. Введенский, Н. О. Лосский, С. Л. Франк и др. ), но общий дух времени был явно не на ее стороне. Материализм побеждал в науке и, безусловно, побеждал в психологии. Однако линия, граница между идеализмом и материализмом была еще очерчена не так жестко - материализм и физиологизм касались нижних слоев психики - ощущений, восприятий — тогда как высшие слои - мотивы, эмоции, личность - оставались во многом во власти философского, ча­ще идеалистического, подхода. Интересны в этом плане сами фигуры первых психологов, например Вильгельма Вундта с его сугубым мате­риализмом, физиологизмом в исследовании элементарных процессов и идеализмом в сочинениях по истории народов и философии или - если брать отечественную историю - Георгия Челпанова. С одной стороны, Челпанов - автор " Введения в философию", по которому тогдашние российские гимназисты и студенты знакомились с гносеологией, космо­логией, формами доказательства бытия Бога, а с другой стороны, он -автор " Введения в экспериментальную психологию", где подробно опи­саны виды тахистоскопов, кимографов, плетизмографов, ящиков сопро­тивлений, даны способы вычисления средних величин, квадратичных ошибок и т. п. Если бы не одно и то же имя на обложке, то нельзя было просто поверить, что эти сочинения написаны одним и тем же чело­веком.

По сути дела, рождение психологии совпало и во многом было следствием того явления, которое можно было бы назвать концом философии как области постижения тайн бытия человека. Место " тайны" заняла " проблема", которую всегда можно решить (не сегодня, так завтра) с помощью конкретных материальных средств и инстру­ментов, исследовать через обнаружение конкретных фактов.

Рождение психологии было связано и с тем достаточно длительным процессом, который можно условно обозначить как " снижение верти­кали бытия человека". Человечество теряло ориентацию на предель­ную высоту христианских истин, свершался постепенный переход на важный, но более низкий уровень - философию. Последняя многие века определялась как " служанка теологии", что не было, как многие думают, столь обидным: речь шла ведь в основном лишь о реальных приоритетах, соотношениях уровней, определении выше- и нижележа­щего. Философия, отделившись от своей " госпожи", стала самостоя­тельной, - но вскоре обнаружилось, что, утратив столь могуществен­ное и благодатное покровительство, она с необыкновенной быстротой скатывалась к нищенскому состоянию и новой зависимости - на этот раз от воззрений, достижений и хода развития естественных наук. На сцену вышел позитивизм, прагматизм, т. е. философия без философии, ставящая в основание рассуждения результат позитивного научного исследования. Философия, гордо ушедшая от теологии, стала служан­кой факта. Этот поворот ясно выразил Луи Пастер, который писал:

" Дело совершенно не в религии, не в философии, не в какой-либо иной системе. Малосущественны априорные убеждения и воззрения. Все сводится только к фактам" [1. С. 119].

Такой взгляд, по сути, и был унаследован русской психологией. Это не означает, что не было других взглядов, - ведь одновременно шло развитие и иной философии, связанной в России с именами B. C. Со­ловьева, Е. Н. Трубецкого, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова и многих других. Однако психология в качестве общих ориентиров избрала именно позитивизм, т. е. резкое снижение " вертикали бытия" [3] и устре­милась в основном по этому пути. Причем поначалу ни идеалистическая философия, ни даже религия не отрицались вовсе, но как бы отда­лялись, рассматривались как то, что не должно приниматься ученым во внимание. Челпанов писал в 1888 г.: «Хотя психология, как обыкно­венно принято определять ее, и есть наука о душе, но мы можем приняться за изучение ее " без души", т. е. без метафизических пред­положений о сущности, непротяженности ее и можем в этом держаться примера исследователей в области физики» [2. С. 9]. При этом Чел­панов не отрицал существования души или трансцендентность личного бытия, но разводил это со своими научными занятиями психологией. Существовал еще как бы некий зыбкий, истекающий по времени договор, компромисс между двумя линиями познания, общество и люди не выбрали окончательно в качестве единственной ту или иную сто­рону; поэтому философский идеализм или личная вера в Бога могли вполне соседствовать, уживаться с сугубым материализмом в рамках научного мышления.

Однако время компромисса истекало, и ученый люд все более определенно и открыто становился на сторону материализма. Вот характерное свидетельство известного швейцарского ученого Августа Фореля, взятое из его речи на съезде естествоиспытателей в Вене (1894 г. ): «В прежнее время начало, и конец большинства научных трудов посвящали Богу. В настоящее же время почти всякий ученый стыдится даже произнести слово " Бог". Он старательно избегает всего, что имеет какое-либо отношение к вопросу о Боге, нередко даже в том случае, когда в частной жизни он является приверженцем того или иного ортодоксального исповедания... Гордая своими успехами наука на место Бога поставила себе материалистические кумиры (материя, сила, атом, закон природы), часто не более стойкие, чем осмеиваемые ею религиозные догмы, и начала преклоняться перед ними" [3. С. 5-7].

Факты эти известны, однако в истории психологии им не придается того значения, которое они заслуживают. Между тем значение это трудно переоценить. Кончался XIX век, кончался как эпоха и менталъностъ. Человек терял свой ореол " образа и подобия Божьего" и становился просто объектом, наряду с любым другим, который сле­довало изучать без трепета и благоговения. Началась эра развенчания человека, в которой психология занимала не последние ряды. В миро­воззрении все более утверждалась линия материализма. Она побеждала не только в баталиях на университетских кафедрах, в научных лабо­раториях и на страницах научных изданий (там она как раз могла терпеть и поражения), но как опорная идеология, как восприятие, мода, побуждение к действию у все большего количества людей.

Уже упоминалось, например, о повсеместном распространении и скандале в России с книгой И. М. Сеченова " Рефлексы головного моз­га", где давалось материалистическое объяснение сложным психичес­ким процессам. Еще более характерным для понимания духа того времени был похожий (но уже общеевропейского масштаба) скандал, который разразился в связи с книгой немецкого естествоиспытателя Эрнста Геккеля " Мировые загадки", вышедшей первым массовым ти­ражом в 1899 г., где с позиций сугубого материализма давались объяс­нения не только тайнам природы, но и таинствам религии. Книга к 1907 г. разошлась совершенно невиданным по тем временам тиражом -более миллиона экземпляров во всех основных странах Европы и Америки. И хотя у Геккеля появились яростные оппоненты (были даже покушения на его жизнь, вызовы на дуэль " за оскорбление святынь" и т. п. ), большинство приняло книгу с одобрением как проявление свободной мысли о человеке, как наступление науки на отвлеченную философию и идеализм[4].

Отметим ввиду важности еще раз, что ситуация вокруг книг Геккеля или Сеченова отражала не просто научные споры и полемику ученых. Она отражала перелом в сознании образованных людей[5]. Как некогда идеи Вольтера, Дидро, Монтескье, Руссо предуготовили духов­ную атмосферу, образ мышления и даже лозунги французской револю­ции 1789 г., так мыслители, публицисты, ученые (добавим - и психо­логи) готовили приход XX в. не как очередной календарной даты, а как новой ментально сти. И когда Ницше провозгласил, что " Бог мертв", это была уже не просто броская, эпатирующая фраза, а констатация того факта, что для человека, вступающего в новый век. Бог стал мертвым словом, ибо этот человек уже не воспринимал себя как Его отражение и образ, но желал светиться собственным светом, из себя лишь исходящим. Словом, завершилась подготовка к XX в. - веку испытания л наглядной демонстрации того, что творится с человеком и человечеством вне и без Бога.

И XX в. наступил - не по календарю, а в 1914 г., в августе, когда началась первая мировая война[6]. В нее вступали страны и народы, не зная, что переходят в невиданное доселе время. Поворот свершился окончательно примерно где-то в 1916 г. Тогда немецкое командование впервые использовало отравляющий газ на полях сражений, изменив все прошлые представления о допустимых способах ведения войны, и, по свидетельству очевидца, все вдруг почувствовали, что последняя грань перейдена и теперь " все дозволено" и ничто не свято. XX в. вступал в свои владения - Октябрьская революция, германский фа­шизм, сталинский террор стали неизбежны и ждали своей очереди.