3. РАЗГРОМ 1936 года

Послереволюционный подъем науки проходил отнюдь не при безоблачном небе. Уже с самого начала 20-х годов в стране стали нарастать диспуты, дискуссии, обсуждения, посвященные тому, какой должна быть марксистская психология. Это не была просто научная полемика или борьба школ. Дискуссии быстро приобретали все более выраженную политическую окраску с соответствующими штампами и ярлыками. В дело вступили " психологи с партийными билетами" - как правило, ничтожества в науке, но обладающие ощущением своей боль­шевистской непогрешимости. Вот, например, фрагмент резолюции, при­нятой партийной конференцией Государственного института психоло­гии, педологии и психотехники (сокращенно ГИППП)[9] в 1931 г.: " Стоит задача разгрома и уничтожения остатков буржуазных теорий, являю­щихся прямым отражением сопротивления контрреволюционных эле­ментов страны социалистическому строительству и служащих протаскиванию чуждых идей под видом якобы диалектико-материалистических". Мы подчеркнули в резолюции слова - " разгром", " уничтожение", " контрреволюционные элементы", " протаскивание чуждых идей". Все это из разряда ключевых слов эпохи, появление и употребление кото­рых в то время было грозным симптомом. Вообще, история этих дискуссий, во множестве распространившихся по стране, - лишнее и на этот раз печальное доказательство того, что вначале появляется слово, что со слов все начинается, посредством слов формируется, формулируется, а в последующем приходят уже действительные, не словесные разгромы и уничтожения.

Наконец, грянула гроза. Случилось это летом, в начале июля 1936 г., когда в газете " Правда" было напечатано Постановление ЦК ВКП(б) " О педологических извращениях в системе наркомпросов".

Название документа указывало на какие-то нарушения в области применения педологии (так называлась тогда наука о детской и педаго­гической психологии). Но за этим туманным названием крылось и нечто иное. Если перевести на язык более внятный, то постановление следовало бы назвать так: о разгроме и уничтожении (вот они - став­шие реальностью слова партийной резолюции) всей психологической науки в Советском Союзе.

Предлогом, непосредственным объектом критики в Постановле­нии, действительно, была педология, точнее - использование тестов в школьной практике. В тогдашней системе наркомпросов (народных комиссариатов просвещения) применялись тестовые исследования, по результатам которых должна была строиться та или иная тактика обучения, а также отбор детей во вспомогательные школы. Все это объявлялось в постановлении " вредными лженаучными взглядами", " сомнительными экспериментами", желанием " найти максимум отрица­тельных влияний и патологических извращений самого школьника, его семьи, родных, предков, общественной среды и тем самым найти повод для удаления школьника из нормального школьного коллектива". Исхо­дя из этого предписывалось вообще " упразднить преподавание педоло­гии как особой науки в педагогических институтах и техникумах", " ликвидировать звено педологов в школах и изъять педологические учебники", " раскритиковать в печати все вышедшие до сих пор теоре­тические книги педологов".

Постановление направлялось, однако, не только на педологию. Это была не пуля, а бомба, разрыв которой поражал все психоло­гическое поле страны. Были закрыты Институты труда, психотех­нические лаборатории (там ведь тоже применялись тесты), разогнаны различные психологические общества (уже вне зависимости от того - были там тесты или нет), ликвидировались психологические журналы и периодические издания, рассыпались типографские наборы книг, приго­товленных к печати, изымались из библиотек и уничтожались книги, имеющие отношение к педологии, тестологии, психологии и ко всему, что так или иначе могло о них напомнить[10], стали в изобилии появ­ляться разгромные статьи и брошюры против психологов. Через ко­роткое время (приближался страшный для страны 1937 г. ) начались выборочные аресты, высылки, расстрелы.

Здесь следует сделать небольшое отступление, имеющее, однако прямое отношение к обсуждаемой сквозной теме - проблеме человека в психологии советского периода.

Злодеяния того времени могут кому-то показаться не только чу­довищными, ужасными по своим масштабам и жестокости, но и весьма бессмысленными. Зачем надо было уничтожать кадровых военных на­кануне неизбежной войны, крестьян, которые кормили Россию? Сталин

к 30-м годам уже был диктатором, и тем не менее начал уничтожать своих верных соратников. Трудно увидеть в этом какую-то логику, ту конкретную задачу, для решения которой надо было все это делать и которая могла бы придать смысл калейдоскопу злодеяний.

Все обретает свой смысл и логику, если мы примем идею, что в качестве такой задачи выступало разрушение (или знакомыми словами партийной резолюции - последовательный разгром и уничтожение) человека как образа и подобия Божьего и вообще как свободного суверенного существа. И тогда все выстраивается и становится на свои места. Кровавые кампании обретают свою страшную логику и смысл. Последовательно уничтожаются сословия, отличающие одних людей от других - дворянство, купечество, крестьянство, уничтожается ре­лигия как духовное прибежище человека, затем все самодеятельные организации, союзы общества. И наконец (и это было неизбежно), де­ло должно было дойти до науки. Какая же наука согласно этой логике, должна была быть уничтожена первой? Конечно же психология как наука (при всех ее оговорках и недостатках) о различиях, особен­ностях, своеобразии, неповторимости человека. Так оно и случилось. Постановление ЦК ВКП(б) " О педологических извращениях в системе наркомпросов" было первым в ряду дальнейших разгромов других наук. И не случайно, что острие его было направлено против тестов как объективных показателей человеческих различий и особенностей. Пси­хология в СССР в этом плане есть пример, модель развития науки о человеке в тоталитарном коммунистическом государстве. Как писал один историк советской психологии, " все существенные факты истории психологической науки в СССР следует рассматривать в свете борьбы Коммунистической партии". И, к сожалению, он совершенно прав в этом. Вот почему для того, чтобы понять эти " существенные факты", необходимо выйти за их чисто внешнее описание и констанцию и проникнуть в суть " борьбы коммунистической партии", которая есть не что иное, как определенное решение проблемы человека, а именно - ее " окончательное решение", когда она как проблема, вопрос, разно­чтение, вариант, тайна должна была просто перестать существовать[11].

Другое дело (и как ни печально, мы вынуждены это конста­тировать), что психология не была уж вовсе невинной жертвой ком­мунистических властей. Она отражала позитивистский дух эпохи, ко­торый способствовал возникновению последовательного материализма, каковым и является коммунизм. Психологи - сначала в теоретических исследованиях и стенах лабораторий - как бы отодвигали на второй план, а затем и вовсе отрицали у человека право на бессмертную душу и духовную жизнь, право на целостность и тайну бытия. Затем - и необыкновенно быстро - на смену теоретикам пришли практики и без особых затей и оглядок стали орудовать с людьми (и народами) как с бездушными объектами. Но сам приход злодеев не был, конечно, случайным, - он был подготовлен, предуготован предыдущим разви­тием, в котором свою роль сыграла и психология. Примитивному и жестокому Смердякову из " Братьев Карамазовых" (Ф. М. Достоевский) предшествует тонкий и умный Иван Карамазов. Иван Карамазов говорит слово, а Смердяков убивает. И главным аргументом против ученых речей Карамазова являются не логические ухищрения и эруди­ция возможных просвященных оппонентов, а действия Смердякова. Беспощадность в примитивах, в примитивных воплощениях соответ­ствующих идей. И реальные коммунисты были одним из таких во­площений.

Что же осталось после разгрома, учиненного Постановлением ЦК ВКП(б) от развитой, высокого мирового уровня и престижа советской психологии 20-х - начала 30-х годов?

Очень и очень немногое. Кто спасся тем, что заранее переехал в провинцию, подальше от столичного внимания (Харьковская группа А. Н. Леонтьева), кто тем, что вынужден был публично каяться в своих " ошибках" и " заблуждениях" ) (Л. В. Занков), кто тем, что срочно пе­решел в другую профессию. В целом же, если теоретические (разу­меется, строго марксистски ориентированные) и отдельные экспери­ментальные работы и направления еще оставались (А. Н. Леонтьев, С. Л. Рубинштейн и др. ), то прикладная психология, ее реаль­ное участие, распространение и применение в жизни перестало существовать. Оно ушло под крепнущий лед советской власти, чтобы вновь, неожиданно для многих вынырнуть в годы второй мировой войны.