II. Период активности ранних сарматов (IV в. до н. э. – первая половина II в. до н. э.) 5 страница

Таким образом, мы видим, что этнокарта Тацита в целом отличается высокой степенью достоверности. Поэтому с большим вниманием следует отнестись к тем памятникам, которые в I в. н. э. заполняют область обитания венетов. В рамках очерченной выше территории венетов и на ее пограничье действительно обнаруживаются достаточно однотипные памятники зарубинецкой культуры, существование которых в I в. н. э. не вызывает сомнений. Многие исследователи убеждены в славянской принадлежности этих памятников, а сопоставление зоны их распространения с очерченной нами областью венетов Тацита напрашивается само собой. Однако при внимательном сравнении письменных и археологических источников картина оказывается не столь простой и ясной.

В своих более ранних работах Д. А. Мачинский пытался показать, что первая волна того населения, которое появляется в Восточной Европе в конце III – начале II в. до н. э. и именуется бастарнами, может быть увязана с позднепоморскими и раннезарубинецкими памятниками Поднестровья и Попрутья III–II вв. до н. э. (Мачинский 1965а: 71–72; 1966а: 94–96; 1973а: 57–60). На сложный и, возможно, меняющийся во времени этнический облик бастарнов указывала М. А. Тиханова (1941: 271–273). В связи с этим надо отметить, что Тит Ливий, подробно рассказывающий о попытках восточноевропейских ранних бастарнов прорваться и закрепиться в Подунавье и на Балканах (Liv. XL, 5, 10; 57, 2; 58; XLI, 19, 4; 23, 2; XLIII, 11, 2; XLIV, 26, 2; 27), сообщает, что они говорили на языке, близком языку скордисков – мощного иллиро‑ кельтского союза племен на среднем Дунае. Возможно, речь идет лишь о некоторой «кельтизации» военной и жреческой верхушки бастарнов, однако это же сообщение можно рассматривать и как свидетельство присутствия в Восточной Европе во II в. до н. э. населения, родственного иллиро‑ кельтскому кругу. Вероятность участия в балканских походах бастарнов того населения, которое впоследствии оставило Полесско‑ Волынский и Среднеднепровский варианты зарубинецкой культуры, подтверждается следующими соображениями.

а) Бесспорна типологическая преемственность многих элементов позднепоморской культуры и раннезарубинецкой культуры Полесья и Волыни; несомненно, что вторая складывается на базе первой. Однако могильников, на которых была бы прослежена эволюция, пока не обнаружено. Конец поморских могильников отделен каким‑ то очень небольшим временем от начала зарубинецких. Подобная ситуация становится объяснимой, если предположить, что этот хронологический перебой падает на 170–160‑ е гг. до н. э., когда часть Полесско‑ Волынского населения могла принимать участие в неудавшейся попытке бастарнов закрепиться в Подунавье, а потом снова вернулась на свои места.

б) Складывающаяся во второй половине II в. до н. э. зарубинецкая культура Полесья и Среднего Поднепровья наряду с наличием позднепоморской основы насыщена и юго‑ западными элементами, восходя‑ щими к традициям культур кельто‑ иллирийского (миски на высоком поддоне, вертикальное рифление сосудов) и фракийского (луновидные налепы на сосудах) мира. Любопытно отметить, что сама зарубинецкая фибула с треугольной спинкой, являющаяся своеобразным символом одноименной культуры, имеет аналогии лишь на Балканах. В отличие от А. К. Амброза, подчеркивающего независимость и отличие друг от друга балканских и днепровских среднелатенских фибул с треугольной спинкой, мы склонны усматривать между ними определенную связь, тем более что типологически наиболее ранние балканские фибулы обнаружены в комплексах, датируемых еще среднелатенским временем, вероятно около середины II в. до н. э. (Амброз 1966: 19, табл. 18; Radimski 1895: 126–131, 137, 152, 154, рис. 327–332, 371, 453–462; Truhelka 1902: рис. 105–119), т. е. временем пребывания бастарнов на Дунае. Правда, для времени сложения в конце II в. до н. э. зарубинецкой культурной общности этноним бастарны уже не может быть, по данным письменных источников, распространен на три северных ее варианта.

 

Рисунок 49. Размещение крупнейших этнических группировок славян и их соседей в 378–460 гг. н. э. Значение знаков – как на рисунке 46

 

В составе зарубинецкой общности хорошо различаются четыре группы памятников, выделяемых по материалу достаточно больших и постоянно действующих могильников, – Полесская, Средне‑ Днепровская, Верхне‑ Днепровская и Молдавская группы. Из них первая складывается на базе распространяющейся с запада на восток поздней поморской культуры, известной в IV–II вв. до н. э. на территории Польши, а также в верхнем течении Западного Буга, Горыни, Припяти и Днестра; вторая возникает в результате смешения различных западных (поморских и иных) пришельцев с каким‑ то местным восточноевропейским населением; сложение третьей также не обошлось без миграции и культурных импульсов с запада, хотя их пути, характер и соотношение с местными элементами еще не вполне ясны. Наконец, Молдавская группа создается пришельцами из междуречья средних течений Эльбы и Одера, несущих культуру, близкую, но не идентичную классическим вариантам поморской и ясторф культур и взаимодействующих в Молдавии с местным населением дакийского типа (Мачинский 1965б: 10–11; 1966а: 91–96; 1966б: 3–9). Молдавская группа, а также, возможно, и близкие к зарубинецким памятники в южной части Среднего Поднепровья, по Тясмину (типа могильника у с. Суботов) достаточно убедительно связываются с теми бастарнами, которые с конца II в. до н. э., по сообщению Страбона, населяли земли к северу от кочевников‑ сарматов в Причерноморье. В среде этого населения, которое, как и более раннее население Молдавии, именуется бастарнами, с конца II в. до н. э., по свидетельству Страбона, уже явно преобладал германоязычный элемент. Молдавская группа памятников, видимо, прекращает свое существование около середины I в. до н. э., и ее территория находится в стороне от области венетов Тацита, однако этническая атрибуция этой группы должна учитываться и при попытках определения этнического лица того населения, которое оставило три северные группы зарубинецких памятников.

На могильниках Полесской, Средне‑ Днепровской и Верхне‑ Днепровской групп (территория которых приблизительно соответствует области венетов Тацита) по меньшей мере в течение 150 лет (весь I в. до н. э. и часть I в. н. э. ) непрерывно производились захоронения сожженных останков. Но где‑ то в I в. н. э., в пределах очень короткого временного промежутка, с населением, оставившим эти группы памятников, происходит нечто, заставляющее его отказаться от захоронения умерших на прежних местах и по прежнему обряду. Связано ли это изменение с уходом или уничтожением местного населения – неизвестно. Даже если объяснять этот факт внезапным изменением условий жизни или религиозных представлений, все же ясно, что население, оставившее зарубинецкие памятники, испытало какое‑ то сильнейшее потрясение или воздействие со стороны.

Захоронения на зарубинецких могильниках Среднего Поднепровья прекратились где‑ то в пределах I в. н. э. Более точно определить дату этого события затруднительно, но проведенное М. Б. Щукиным (1972) сопоставление поздних зарубинецких материалов с сарматскими делает вероятным предположение, что где‑ то во второй четверти I в. н. э. зарубинецкое население Поднепровья между устьями Тясмина и Десны испытало сильный удар со стороны сарматов, в результате чего и прекратились захоронения на зарубинецких могильниках. Со второй четверти I в. н. э. по Тясмину и в Поросье обосновываются сарматы, однако в более северных районах Поднепровья, между устьем Трубежа и Припяти, обнаружены поселения I–II вв. н. э., в материалах которых прослеживается дальнейшее развитие зарубинецкой культуры Среднего Поднепровья. Видимо, именно в это время часть зарубинецкого населения передвигается на север и северо‑ восток, в частности в область между устьями Десны и Припяти, где пока неизвестны зарубинецкие памятники ранее рубежа н. э.

В Полесской группе наиболее поздней хорошо датированной вещью, которая, видимо, происходит из разрушенного зарубинецкого погребения, является сложнопрофилированная фибула из могильника у с. Отвержичи, относимая к 40–70‑ м гг. н. э. (Амброз 1966: 36). Обычно позднюю дату типичных зарубинецких могильников Полесья определяют как конец I в. н. э., указывая на отсутствие на них глазчатых фибул, которые А. К. Амброз датирует II в. н. э. (Амброз 1966: 35, 36). Проведенные нами хронологические сопоставления убедили нас, что некоторые типы глазчатых фибул, встречающихся в Восточной Европе (Almgren 1923: 53, 57–59), возникают не во II в. н. э., а еще в конце I в. н. э. Поэтому отсутствие этих фибул на классических зарубинецких могильниках Полесья говорит в пользу того, что использование этих могильников прекратилось несколько ранее конца I в. н. э. Учитывая все сказанное, а также близость фибул местных восточноевропейских типов из поздних зарубинецких погребений Полесья и Среднего Поднепровья, мы склонны предполагать, что захоронения на могильниках Полесья прекратились где‑ то между 40 и 70 г. н. э. Вероятно, в близкое время, во всяком случае не позднее конца I в. н. э., перестали хоронить умерших и на зарубинецких могильниках Верхнего Поднепровья.

Иными словами, тому периоду, когда были получены сведения о венедах, использованные Тацитом (конец 50‑ х – 98 г. н. э. ), соответствует не период расцвета зарубинецкой культуры, а отрезок времени, когда эта культура претерпела сильнейшие потрясения. Особенно важна для нас судьба зарубинецкой культуры Полесья, поскольку ее территория лежит как раз в центре области «реальных» венетов Тацита. Пока что отсутствуют какие‑ либо данные о том, что во II в. н. э. на территории Волыни и Полесья в сколько‑ нибудь выраженной форме продолжалось развитие Полесского варианта зарубинецкой культуры. На основной территории «реальных» венетов Тацита с конца I в. н. э. по конец II в. н. э. неизвестно ни одного убедительно датированного погребального комплекса, и, более того, в отличие от Поднепровья, в Полесье пока неизвестны даже поселения этого времени. Пока что единственным зарубинецким могильником, дающим комплексы конца первой половины II в. н. э., является могильник Рахны в верхнем течении Южного Буга, где достоверные зарубинецкие памятники более раннего времени неизвестны. Некоторые элементы зарубинецкой традиции прослеживаются на расположенном к северу от Западного Буга могильнике Хрыневичи Вельки, использовавшемся в конце I–II в. н. э., а также на так называемых позднезарубинецких поселениях северной части Среднего Поднепровья, Верхнего Поднепровья и Подесенья II–IV вв.

 

Рисунок 50. Размещение крупнейших этнических группировок славян и их соседей в 480–548 гг. н. э. Значение знаков – как на рисунке 46

 

Итак, область «обоюдного страха» между германцами и сарматами, к которой, по Тациту, относятся земли бастарнов и венетов, в южной своей части (бастарнской) соответствует зоне быстро сменяющих друг друга, существующих чересполосно и взаимодействующих культур Поднестровья I–II вв. н. э., а в северной (венетской) части – зоне внезапного исчезновения Полесско‑ Волынского варианта зарубинецкой культуры и существующей затем на его месте в конце I–II в. н. э. зоне археологической пустоты. Лишь на восточной (поселения типа Лютеж), южной (могильник Рахны) и западной (могильник Хрыневичи Вельки) границах этой «пустующей» области прослеживаются археологические памятники, продолжающие зарубинецкую традицию. Если прекращение захоронений на старых могильниках и отход к северу зарубинецкого населения Среднего Поднепровья легко объясняется непосредственным натиском со стороны кочевников, то сходные явления в Верхнем Поднепровье, и в особенности гибель зарубинецкой культуры Полесья и Волыни, навряд ли можно объяснять тем же. Скорее речь может идти о каких‑ то столкновениях и миграциях, произошедших в середине или в конце I в. н. э. в среде относительно оседлого населения лесостепной и лесной зон; возможно, что опустошительные набеги кочевников были лишь толчком, вызвавшим эти миграции.

После всего вышеизложенного навряд ли можно, при современном уровне наших знаний, отождествлять зарубинецкую культуру, и в частности ее Полесско‑ Волынский вариант, с венетами или безоговорочно считать ее славянской. Конечно, можно предполагать, что зарубинецкое население Полесья, пережившее какие‑ то потрясения в третьей четвер‑ ти I в. н. э., продолжает и дальше жить на своих местах, лишь как‑ то изменив формы жизни и обряд погребения, и что именно это население было известно Тациту под именем венетов. Однако с не меньшим основанием можно думать, что полесские памятники прекратили свое существование, а зарубинецкое население Полесья отступило на запад и на юг в результате вторжения в третьей четверти I в. н. э. с севера или с востока новых этнических групп, которые и отмечены у Тацита как находящиеся в постоянном движении и занимающиеся грабежами венеты.

С какими археологическими единствами можно связывать при таком решении вопроса венетов Тацита? Пока что единственным археологическим признаком этих венетов является отсутствие археологических памятников в зоне их обитания. Если кратковременные, почти лишенные культурного слоя поселения венетов, вероятно, просто еще не уловлены, то полное отсутствие каких‑ либо погребений, которые в Полесье обычно обнаруживаются быстрее и легче поселений, представляется странным. В связи с этим отметим, что для культур железного века, расположенных севернее и северо‑ восточнее Полесья (культура штрихованной керамики, Днепродвинская, Дьяковская, группа «зарубиноидных» памятников Подесенья I–II вв. н. э. и др. ), вообще, по‑ видимому, не характерны захоронения в земле на больших постоянно действующих могильниках. Видимо, в этой северной культурной зоне преобладали какие‑ то погребальные обряды, не оставляющие для археологов почти никаких следов. Не являются ли венеты Тацита пришельцами из южных областей этой зоны, принесшими с собой и археологически трудно уловимый погребальный обряд? В связи с этим отметим, что и в эпоху расцвета зарубинецкой культуры в I в. до н. э. – первой половине I в. н. э. между тремя ее группами существует также обширная зона «археологической трудноуловимости», охватывающая нижнее течение Припяти и бассейны Уборти, Ужа и Тетерева. Добавим, что если окраинные районы этой области в последующее время и заполняются кое‑ каким археологическим материалом, то центр пустует в течение не менее 600 лет, от времени прекращения существования в этих местах милоградской культуры (III–II вв. до н. э. ) до времени появления здесь славянских памятников типа Корчак (VI–VII вв. н. э. ). Пока эта пустующая зона, большей своей частью входящая в конце I–II вв. н. э. в более обширную зону «венетской пустоты», не изучена в археологическом отношении, многие поставленные в нашей статье вопросы останутся висеть в воздухе.

4. Венеды Певтингеровых таблиц. На карте, отражающей для интересующей нас области реальность II – первой половины III в. н. э., венеды отмечены к северу от Нижнего Дуная. Первый раз они названы венедами‑ сарматами и помещены где‑ то в пределах Карпатской котловины, во второй раз, под именем венедов, обозначены к северу от низовьев Дуная. Поскольку в более раннее время венеды в этих местах неизвестны, а начиная с 160‑ х гг. отмечается сильный натиск северных «варваров» в Подунавье, естественнее всего связать появление здесь венедов с движением на юг каких‑ то групп тех венетов, которых ранее описал Тацит. Западная группа венедов, видимо, проникла сюда через какие‑ то перевалы в Карпатах, а восточная группа двигалась на юг восточнее Карпат. Однако, поскольку эти венеды во II–IV вв. н. э. не играют сколько‑ нибудь заметной роли в истории Подунавья, видимо, численность их была незначительной, и трудно предположить, что все венеты Восточной Европы, характеризуемые Тацитом как очень крупная этническая группа, переселились в конце II – начале III в. н. э. в Подунавье; тем более что лишь полтора века спустя источники вновь фиксируют неких «венетов» примерно на той же территории, где помещал венетов Тацит.

5. Древнейшие венеты – славяне. По восходящим к готским народным преданиям сведениям Иордана, готы, появившись (около рубежа н. э. ) в нижнем Повисленье, разбили ульмеругов (ругиев Тацита) и вандалов (в Повисленье и междуречье Вислы – Одера) и затем через болотистую область (Западное Полесье) двинулись в сказочно‑ плодородную страну Ойум (украинская и молдавская лесостепь с ее мощными черноземами), затем вступили в борьбу с народом спалов (спалеи Плиния Старшего – одно из племен степной зоны, вероятно, аланского круга) и, наконец, достигли побережья Понта – Черного моря. Любопытно, что ни в Западном Полесье, ни в западных областях украинской лесостепи готы не встретили никакого сопротивления. Не сталкиваемся ли мы здесь снова с той областью «обоюдного страха» между германцами, венетами и кочевым миром, которая отмечена Тацитом и где в это время отсутствовало сколько‑ нибудь многочисленное постоянное оседлое население (Тиханова 1966; 1970; 1971; 1974: 72; Tichanova 1977)?. Любопытно, что Западное Полесье, где, согласно преданию, осталась часть готов, довольно выразительно описано как пустынная страна, где с трудом улавливаются признаки человеческого пребывания (Iord. Get. 27–28).

Позднее, описывая эпоху расцвета и экспансии остроготского союза племен, Иордан рассказывает о войне (около 350–370 гг. н. э. ) рекса Германариха с венетами – предками хорошо известных Иордану склавенов, антов и венетов VI в. н. э. (Iord. Get. 116–120). Из его повествования следует, что венеты непосредственно соседили с той областью, где доминировали остроготы, хотя и не были подчинены им до войны с Германарихом; что, по всей вероятности, они жили между остроготами и айстами (соответствует эстиям Тацита); что, переводя характеристику венетов, данную Иорданом, на современный язык, они по характеру вооружения и по типу военной организации относились совершенно к иной историко‑ культурной зоне, нежели германцы; что, наконец, венеты, были чрезвычайно многочисленны.

Территория, подчиненная остроготам, ко времени Германариха охватывала, по данным ряда источников (Иордан, Аммиан Марцеллин и др. ), степные области Северного Причерноморья (в основном по течениям больших рек) и большую часть черноземной лесостепи между Днестром и Днепром, а также, возможно, какие‑ то земли восточнее Днепра. Безусловно, в очерченной области жили не только готы, но они явно здесь доминировали. В районе Днепровского левобережья с севера и с северо‑ востока к ним примыкал ряд племен, относящихся, судя по названиям – Колдас, Голтаскифа, к балтам и занимавших место между готами и финноязычными племенами Поволжья – merens, mordens и т. д. Восточнее готов жили аланы, юго‑ восточнее, у Азовского моря, – герулы, к югу от готов находилось Черное море, западнее их, за Днестром, жили визиготы, а еще далее, в Карпатской котловине, – вандалы. На северо‑ западе, в районе Западной Волыни, готы сталкивались с враждебными им гепидами, большая часть которых в середине IV в. еще оставалась на севере, а также с другими германскими племенами Повисленья (остатки бургундов, вандалов, ругии и др. ). Возможно, в Повисленье в это же время проникают и славяне‑ венеты, однако, судя по всему, они не могли занимать там значительную территорию и являться сколько‑ нибудь ощутимой силой.

Таким образом, местом, где могли обитать венеты‑ славяне как самостоятельная этническая группа около середины IV в. н. э., является область, охватывающая Припятское Полесье, бассейн Тетерева, южную часть междуречья Днепра и Десны, южную часть Верхнего Поднепровья (севернее Киева) и верхнее течение Немана. Юго‑ западная часть очерченной области действительно находится на прямой линии между степными и лесостепными областями Северного Причерноморья, где господствовали готы, и Прибалтикой, где жили эстии‑ айсты.

При наложении этой этнокарты на карту археологическую оказывается, что области безусловного доминирования готов в общих чертах соответствует зона распространения классических памятников черняховской культуры (Тиханова 1957: 193–194; Артамонов 1967: 47–48), что на Волыни особенно сильно чувствуется влияние гото‑ гепидской культуры Повисленья, и что территории венетов IV в. н. э. соответствует зона, которая пока в одной своей части вообще не заполнена сколько‑ нибудь выразительными массовыми памятниками, а в другой части имеющиеся там памятники пока не объединены в достаточно отчетливые археологические единства. Мы не знаем, какие археологические культуры (или культура) были распространены во II–IV вв. н. э. в области, очерченной средним и нижним течениями рек Горыни и Тетерева, а также по обоим берегам Припяти в ее среднем и нижнем течении. Немногочисленные погребения, обнаруженные в отдельных районах этой территории и относящиеся к концу III–IV в. н. э., связывались Ю. В. Кухаренко с древностями гото‑ гепидского круга, но они не образуют здесь сколько‑ нибудь выраженного пласта археологических памятников[114].

 

Рисунок 51. Размещение крупнейших этнических группировок славян и их соседей в 548–593 гг. н. э. Значение знаков – как на рисунке 46

 

6. Древнейшее зафиксированное событие в истории славян‑ антов. Первые признаки возникновения внутри славянского («венетского») массива племен отдельных достаточно устойчивых этнополитических группировок выявляются в опирающемся на готскую историко‑ песенную традицию сообщении о борьбе в конце IV в. остроготского рекса Винитария с некими anti (Iord. Get. 247–249), в которых, скорее всего, можно усматривать обособившуюся группировку венетов, возможно связанную союзно‑ данническими отношениями с гуннами и занимавшими некую область в пределах лесостепной зоны между Карпатами и Днепром, скорее в западной ее части. В пользу подобной локализации ранних антов‑ славян говорит и известное место из Origo gentis Langobardorum, где среди местностей, пройденных лангобардами во время их длительного движения из Германии на средний Дунай, называется Anthaib, т. е. «область антов». Анализ этого свидетельства позволяет полагать, что путь лангобардов шел через Повисленье на юго‑ восток, а затем на юг вдоль восточных склонов Карпат к нижнему Дунаю (как раньше двигались бастарны и готы, а позже анты и склавены) и что где‑ то около северо‑ восточных склонов Карпат лангобарды и прошли около середины V в. область антов. В пользу связи ранних антов с Карпатами говорит и относящееся уже ко второй четверти VI в. сообщение Прокопия, что из посланных в Италию к Велизарию вспомогательных отрядов гуннов, склавенов и антов (живших на левом берегу Дуная) именно анты «лучше всех других умели сражаться в гористых < …> местах» (Procop. Goth. II, 27; III, 22–23), чему они могли научиться, лишь находясь длительное время в предгорьях Карпат.

 

7. Древнейшее зафиксированное событие, в связи с которым назван этноним sclaveni, – это прошедшая около 512 г. миграция большой части герулов, которые, потерпев в Среднем Подунавье поражение от лангобардов и гепидов, решили вернуться в свою северную «прародину» и на пути туда прошли «через все племена склавенов», затем через огромную пустующую область, потом через земли варнов (Северная Германия), данов (Ютландия) и прибыли на остров Туле (Норвегия? ) (Procop. Goth. II, 14–15). Представляется, что герулы могли пройти «все племена склавенов», лишь двигаясь сначала вдоль южных склонов Карпат на восток, затем вдоль восточных на север и далее через верхнюю Вислу на северо‑ запад. Однако вне зависимости от того, как конкретно представлять путь герулов, можно утверждать, что славяне‑ склавены около 512 г. в большом количестве населяли Прикарпатье, достигая на западе по меньшей мере верховьев Вислы (а возможно, и Одера). Любопытно, что примерно в междуречье Одера и Эльбы, где в начале VII в. славяне уже отмечаются как постоянное население, еще в 512 г. помещается некая «пустующая область». Создается впечатление, что зона грабежей и набегов, зона «обоюдного страха», как бы двигалась впереди волны славянской колонизации, по мере движения ее на запад (Godł owski 1970).

Хотя на территории Южной и Центральной Польши и обнаружены славянские памятники, суммарно датируемые VI–VII вв., однако пока что среди них мы не можем выделить какой‑ то археологический пласт, который, исходя из его собственных материалов, мог бы быть датирован временем около 512 г., т. е. концом V – первой половиной VI в. н. э.

 

8. Склавены и анты в Подунавье. Обычно весь VI в. рассматривается как единый и нечленимый этап в истории славян, тревожащих византийскую границу в Подунавье. Анализ источников, результаты которого в очень сжатой форме излагаются ниже, убедил нас, что история расселения придунайских славян в VI в. н. э. отчетливо делится на два периода.

Первый период охватывает промежуток от начала царствования Юстиниана (527 г. ) по конец 540‑ х гг. В это время анты и склавены выступают на нижнем Дунае уже как значительная сила, а некоторые косвенные данные говорят о появлении их здесь уже в первой четверти VI в. И склавены и, подчеркиваем, анты живут в это время на левобережье Дуная, причем на первых порах анты выступают в столкновениях с Византией как более активная сила, нежели склавены. Союзнические отношения между склавенами и антами сменяются военными столкновениями, в которых анты терпят поражение. Военная активность склавенов на дунайской границе нарастает, и Византия начинает заигрывать с антами, предлагая им союзнические отношения. Однако антам не удается удержаться в Подунавье, и с конца 540‑ х гг. жителями левого берега Дуная византийские писатели называют только склавенов; с этого времени только склавены, без участия антов, продолжают нападения на византийские земли и колонизацию их. Основными источниками по истории славянства этого периода являются первые три книги «Истории войны с готами» Прокопия Кесарийского, писавшиеся в 545–551 гг. и сообщающие о событиях славянской истории не позже конца 540‑ х гг., а также «Стратегикон» Псевдо‑ Маврикия, «славяно‑ антский» экскурс которого явно опирается на источники, отражающие реальность второй четверти VI в. н. э.

 

Рисунок 52. Размещение крупнейших этнических группировок славян и их соседей в 594–700 гг. н. э. Значение знаков – как на рисунке 46

 

На левобережье Среднего и на обоих берегах Нижнего Дуная уже хорошо выявлена археологическая культура середины VI–VII в. н. э., связываемая со славянами, однако однослойные поселения или могильники, которые бы убедительно датировались первой половиной VI в., т. е. периодом совместного пребывания на Дунае антов и склавенов, пока что еще не обнаружены (или не выделены из общей массы материалов).

Размещение славян в начале второго периода (конец 540‑ х гг. – начало VII в. ), выделяемого нами внутри «дунайского этапа» славянской истории, наиболее отчетливо зафиксировано около 550–51 гг. у Иордана (Iord. Get. 34–35). Начиная с конца 540‑ х гг. территория антского союза племен уже не достигает Дуная, а охватывает южную часть Днестро‑ Днепровского междуречья. В районе днепровских порогов и в южной части лесостепи отдельные группы антов, видимо, проникали и на левобережье Днепра, где их присутствие после разгрома кутригуров утигурами в 550–551 гг. отмечает Прокопий в наиболее поздней, законченной в 554 г. части своего труда (Procop. Goth. IV, 2–4). В этих же местах, как явствует из сообщения Менандра, их застают около 558 г. авары. В отличие от склавенов, анты поддерживают союзнические отношения с Византи‑ ей и враждебные – с аварами и с самими склавенами. При этом не надо забывать, что отдельные антские племена могли оставаться в Подунавье или вторгаться туда по наущению Византии. Видимо, о такой подунай‑ ской границе антов (как это явствует из сопоставления сообщений Симокатты и хроники Феофана), помогавшей византийцам в переправе на северный берег Дуная, и идет речь в рассказе об уничтожении «племени антов» во время византийско‑ аварской войны в Подунавье (Симокатта VIII, V, 13).

Соседи антов склавены к середине VI в. занимают все южные и восточные склоны Карпат до Нижнего Дуная на юге и Днепра на востоке, а на севере область их обитания достигает верховьев Вислы. Однако, поскольку сообщение Иордана о расселении склавенов и антов находится внутри этногеографического экскурса, повествующего лишь о «Скифии», западной границей которой и была Висла (Iord. Get. 30–37), постольку из его сообщения нельзя извлечь сведений о реальной северо‑ западной границе склавенов. Вероятно, она проходила западнее верховьев Вислы, в пользу чего говорят данные Прокопия о близком соседстве склавенов с жившими в области нижней и средней Эльбы варнами и о присутствии склавенов уже около 548–549 гг. на левом берегу Верхнего Дуная (Моравия и Южная Чехия) (Procop. Goth. II, 14–15; III, 35). В последней трети VI в. склавены (вместе с аварами) заселяют большими массами левобережье Среднего Дуная, переходят Дунай и селятся на землях к югу от него, а около 590 г. они зафиксированы как постоянное население на южном побережье Балтики (Симокатта VI, II, 10–16). Важно отметить, что территория, в пределах которой византийские авторы середины VI в. (Иордан и Прокопий) определенно помещают склавенов (Подунавье и земли, прилегающие с востока к верхней Висле), почти совпадает с той областью расселения словен до нашествия на них волохов, которую очерчивает «Повесть временных лет», – это Подунавье и, видимо, земли восточнее Вислы по Западному Бугу, где сидели словене‑ дулебы. С конца 540‑ х гг. склавены левобережья нижнего Дуная, вытеснившие отсюда антов, продолжают нападения на земли Византии, а с 578 г., после короткой войны с аварами, вступают в подчиненносоюзнические отношения с последними, сохраняя, однако, известную независимость, в отличие от склавенов Среднего Подунавья, полностью подчиненных аварами в последней трети VI в.

⇐ Предыдущая20212223242526272829Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: