Устойчивое и мимолетное в развлекательной музыке.

В нынеш­ней молодежной прессе, в теле- и радиоэфире часто говорят о «современной музыке». Подразумевается очередное модное поп-тече­ние Если с таким словоупотреблением трудно смириться пропагандис­там высокого музыкального авангарда, то ценителям исключительно эстрадной музыки, чутко улавливающим ее едва ли не ежегодные сегодня трансформации, может показаться странным отнесение про­фессионального развлекательного музицирования - менестрельства — к «медленным», традиционалистским культурам.

Между тем современность, например, стиля техно-поп «размазана» по его поверхности (тембр и инструментарий, соответствующая им аранжировка), тогда как конструктивный скелет мало чем отличается не только от предшествующих поп-течений, но и, если рассмотреть его в узловых сочленениях, от народной плясовой, скоморошьей погудки или жонглерской фротоллы (итальянской куплетной танцевальной песни, модной в XV веке). Повторение мелодико-фактурных фигур, танцевально-«заводящие» акценты на относительно сильных и слабых долях и т п. - все это известно многие века.

Функции развлекательной музыки подразумеваеют переплетение извечного и сиюминутного. Чтобы нравиться и создавать атмосферу отдыха, песня или танцевальная пьеса должны быть в общих чертах предсказуемы. Ведь развлечение мало совместимо с интеллектуальным напряжением, с усилием ради усвоения чего-то нового и непонятного. Но и знакомое вдоль и поперек, не обещающее никаких сюрпризов, редко кого развлечет. Невозможно развлечься анекдотом, услышанным в десятый раз. С песней или танцем дело обстоит получше - сегодняшний

эстрадный хит приедается в среднем через 4 месяца еженедельной трансляции по радио- и телеканалам.

Итак, развлекательной музыке приходится быть «свеженькими кон­сервами». Этого парадоксального качества она достигает, меняя кон­кретизацию устойчивых констант. Модель, позволяющая понять суть дела, известна каждому: модная аранжировка «вечно зеленой» (т.е. не теряющей популярности на протяжении десятилетий) песни. Мелодия напоминает о 30-х или 50-х, а фактурно-тембровый дизайн, манера пения, ритмические нюансы вводят старый образец в рамки актуально­го вкуса.

Как под константами, так и под конкретизацией необходимо пони­мать не просто мелодию и аранжировку Мода, заставляющая инстру­ментовщика поручить то, что раньше играли на баяне, синтезатору, входит в широкий стилевой комплекс «современного» - наряду с манерой общения, костюмерией, стандартами внешности мужчин и женщин, и т.д. Аналогично константы, слышные сквозь новую звуковую атрибутику, уходят на глубину, в феноменологию музыкального раз­влечения (и сращенного с ним увеселительного комплекса).

Глубина, о которой идет речь, имеет по меньшей мере два уровня. На наиболее фундаментальном располагаются факторы, отвечающие антропологически укорененным, общим для всех эпох, характеристи­кам развлечения. На уровне, более близком к поверхности, то есть к очередной моде, фундаментальные константы как бы пропускаются сквозь сито культурного контекста эпохи - конкретизируются, интер­претируются им.

Поясним сказанное на немузыкальных примерах. Винопитие сопро­вождает человечество на протяжении всей его истории. Были сухие законы, но не было трезвых эпох. Алкоголь дает эффект, входящий в извечный комплекс развлечения. Ведь он предполагает компенсацию утомления, напряжения, подчинения долгу и необходимости, «давя­щих» на людей в их непреложных занятиях. Психофизиологическое расслабление и эйфория - энергичная легкость не вполне контролиру­емых движений, речей, мыслей - снимают усталость и стресс, порождают ощущение свободы. Конечно, достичь такого эффекта можно разными способами, алкоголь же прочно прижился и потому, почему прием лекарств предпочитают физзаряде, и потому, почему большин­ство продолжает верить в бифштексы, несмотря на диетологические и вегетерианские проповеди. Иными словами, он действует быстро и прямо и в то же время входит в культурно -

символический комплекс «чревоугодия» как аспекта благополучной и красивой жизни.

В Средние века предаваться безоглядному пьянству считалось до­пустимым лишь в специально отведенное для разных излишеств время - время карнавалов. Пьянство имело значение ритуала, входящего в общий ритуальный баланс культуры. Карнавальное винопитие, обжор­ство, жонглерские представления, танцы, легкие знакомства и неожи­данные приключения уравновешивали строгую аскетичность повсед­невного поведения, сконцентрированную в периодах поста и офор­мленную религиозными символами.

В XX веке потребление алкогольных напитков неритуализировано. Поэтому многие превратили его в повседневную рутину, тогда как другие, немногие, считают его вовсе недопустимым. Выпивка стала аналогом ежеутреннего умывания или ежевечернего телесмотрения, и одновременно - самоубийственного насилия над природой. Таким образом, один и тот же способ развлекаться, отвечающий антрополо­гической потребности, имеет в разные эпохи совершенно различную интерпретацию.

Другой пример Сегодняшний человек вряд ли расценит публичную казнь как увлекательно-красочное зрелище. Между тем в Средние века на казнь созывали глашатаи (в том числе и музыкальные: менестрели-сигнальщики громко играли на зычных трубах и шалмеях, побуждая горожан стремглав бежать к месту четвертования), окна и балконы в домах вокруг площади, предназначенной для экзекуции, заранее покупали по ценам, отражавшим значимость казнимой персоны.

Нынешние гуманистические нормы заставляют осуждать даже со­бачьи бои. Однако публика на концерте, например, группы «Kiss», один из участников которой играет на гитаре, сделанной в форме средневе­кового палаческого топора, с восторгом отзывается на экстатическое свежевание кроликов или на то, как музыканты бьют и крушат инструменты и аппаратуру. Да и добропорядочные обыватели, осужда­ющие подобные эксцессы, затаив дыхание, следят за драками и погонями в вестернах, развертыванием пиратских и разбойничьих авантюр в классических приключенческих романах, рассказами о «бед­ной Матильде», чуть было не вмурованной заживо в стену, но спасен­ной благородным рыцарем из «готического романа» XVIII века.

Так что наслаждение ужасом в разных формах присутствует и в «цивилизованных» развлечениях. Оно выражает одну из фундаментальных констант развлечения

вообще: временный вывод из-под эти­ческого контроля инстинктов, - в данном случае инстинкта агрессив­ности. Созерцание насилия канализирует агрессивность, с одной сторо­ны, позволяя ей символически осуществиться, а с другой стороны, снижая ее давление на психику.

Итак, существуют как бы вневременные, «неподвижные» константы развлечений. Над ними - эпохальные, «малоподвижные», медленно меняющиеся константы. Те, в свою очередь, постоянно варьируются мимолетной модой.

Фактор моды особенно значим в XX веке. Но и в прежние времена, хотя мелкие изменения трудно различимы в очертаниях отдаленных эпох, мода определяла развлекательный стиль, в том числе музыкаль­ный. В XIII веке писали о «новых наигрышах», «новых каролах» (карола - вид танцевально-куплетной песни), «новой манере игры на виэле» (виэла - струнный смычковый, подобный скрипке). Имелись в виду как оригинальность переложения знакомых мелодий, так и заимствование незнакомых, иноземных манер пения и игры. В средневековом романе о Тристане говорится об игре в британской, валлийской манерах; в «Парцифале» упоминаются «новые танцы», пришедшие из Тюрингии.

«Иноземность» музыкально-развлекательной моды - ее постоянная черта. Свежие интерпретации канонов музыкального увеселения при­ходят со стороны, из культур и традиций так или иначе чужих, иноязычных. Иноязычие может быть как географическим, так и соци­альным. Модный экзотизм привлекается либо из иных стран, как правило, далеких от господствующей цивилизации, либо из иной социальной среды, как правило, далекой от истэблишмента. Другими словами, музыкально-развлекательная мода «играет на понижение». Она ориентирована на стиль аутсайдеров, будь то этнические «провин­циалы» или социальные парии. Тем самым она позволяет снять «усталость» от «асфальта» (или от «паркета», или от любого другого символа удобств цивилизации, оплачиваемых скованностью естества).

Вальс, невероятно популярный в высших и средних слоях городов Западной Европы с первой трети прошлого века, вырос из лендлера - крестьянского танца некоторых областей Южной Германии и Австрии. Европейцы начала XX века слышали в модном джазе американскую культурную провинцию, тогда как сами американцы в конце XIX столетия воспринимали джаз как искусство негритянских гетто. В танго, румбе и других модных в первой половине XX века латиноамериканских танцах в Европе ощущали атмосферу «банановых республик»,

знойного и авантюрного «Юга». В рок-музыке и связанных с нею поп-течениях второй половины XX века люди старших поколений слышат голос выпавших из истэблишмента хиппи; сами же поклонники рока ценят этническое своеобразие отдельных его течений. То, что стиль рэггей, например, сложился на Ямайке, существенно даже для северных его «фанов»; что рэп оттачивался на улицах негритянских кварталов, важно и для публию Богдана Титомира.

Многоязычие модного в развлекательной музыке многозначно. Во-первых, экзотизм входит в развлекательный комплекс нерутинных впечатлений. Речь идет о потребности того же плана, что заставляет путешествовать во время отпуска (или, на худой конец, смотреть телепередачи типа «Клуб путешествий» или «В мире животных»). Во-вторых, закрепленная за чужими стилями окраска нецивилизованности и аутсайдерства символически соответствует развлекательному высво­бождению подавляемых инстинктов и стремлений. Российские любите­ли цыганских песен о кочевье, таборах, кострах и безумной страсти в XIX веке воображали себя «на воле», вне условностей «света», службы, корпоративной чести или семейного уклада. Нынешние поклонники баллад об уркаганах, бесстрашно сражающихся с «ментами», пережи­вают героическое закононепослушание, как бы даже борьбу с властью, которая до недавнего времени регламентировала каждое их движение. Упиваясь клипами с Тиной Тернер, Ниной Хаген или Принцем, отечес­твенные подростки чувствуют себя вышедшими на широкий простор западного товарного изобилия и «делай, что хочешь». В-третьих, географическая или социальная чуждость музыкально-развлекатель­ной моды вызывает попросту эффект расширения жизненного про­странства, дополнительных измерений быта. В этом смысле она есть то же самое, что скандалы в доме королевы для британских читателей «желтой» прессы, реклама недоступных товаров на отечественном телеэкране, а также «барабашки» и «гуманоиды», «снежные люди» и «бермудский треугольник», очередной «живой Будда» или Кашпиров­ский, «клад Бормана» или «золото КПСС» - мифы и сказки, пестро раскрашивающие картинку жизни и придающие повседневности более радостный колорит.

Как устойчивое, так и мимолетное одинаково важны для осущес­твления менестрельной музыкой своих развлекательных функций. Вернемся, однако, к ее постоянному устройству.