Дополнительные замечания о труде генерала Келера

В этом томе я больше всего вынужден был полемизировать с большим трудом ген. Келера103 и поэтому в заключение считаю необходимым дать о нем связный отчет.

Этот автор после 41 года практической работы в качестве артиллериста занялся изучением военной истории средневековья и с железным прилежанием овладел как огромным материалом первоисточников на разных языках, так и соответствующей литературой. Он знает требования исторического метода и в своем предисловии (а также в предисловии в т. 3, стр. XIV) развивает совершенно правильно тезисы и взгляды относительно значения и трактовки военной истории, он особенно подчеркивает, что не только историк нуждается в особой подготовке для анализа военно-исторического события, но и военный ни в коем случае не может на основании одних только знаний современного военного дела правильно понимать минувшие эпохи военного искусства и судить о них; он приводит целый ряд достаточно уважаемых военных имен, которые приступили к такого рода задачам, не имея правильной исторической перспективы, и поэтому - по безусловно правильной оценке Келера - потерпели неудачу. Он не впадает также, - ив этом заключается его особенная заслуга, - в естественную ошибку - переоценку значения военной истории для солдата и даже прямо говорит (т. I, стр. XXI), что для практического образования молодых офицеров она ничего не дает.

Но как ни удачна комбинация военного опыта, большой эрудиции и энергичного порыва овладения предметом изнутри, - он все же не достиг того слияния всех этих качеств, являющегося предпосылкой научной плодовитости По поводу сражения при Кортенуова (I, 212) он переводит "cum ad rem ventum est neutrum eligerunt" (т.е. когда дошло до дела, они отвергли и то и другое) "что сражение должно было происходить при равных условиях, даже в отношении ветра", так что можно даже усомниться, понимает ли он вообще по-латыни. Здесь, однако, мы имеем только случайную невнимательность; впрочем, только очень редко встречается мелкая ошибка в переводе, которая с лихвой искупается тем, что тот же автор сумел бесспорным образом исправить текст одного латинского документа - Вейсенбургского права министериалов (т. I, стр. 212, нем. изд.). Таким образом, он был отлично вооружен внешним аппаратом, но не обладал в достаточной степени ни силой критики, ни силой интуиции. У Вайца также не было никакой интуиции, но благодаря своей энергичной критике он дал многое. Иене имел, по существу, очень мало от обоих качеств - критики и интуиции, проявляя их, я бы сказал, только редко, но благодаря неутомимому усердию, легко обозримому расположению материала и блестящему изложению он создал столь радующие и полезные труды, как "Handbuch einer Geschichte des Kriegswesens von der Urzeit bis zur Renaissance" или "Geschichte der Kriegswissenschaften".

Келер задался более высокой целью, но ввиду ограниченных сил потерпел неудачу в основном. Правда, в отношении некоторых деталей его оценка была правильной. Его замечания относительно стрельбы из лука (II, 367, III, предварительные замечания) превосходны; его описание местности Танненбергского сражения образцово; его взгляды на вооруженную свиту рыцарей имеют значение открытия; его резкая критика труда104 Дельпеша обоснована, и можно было бы привести еще многое. Но достойное похвалы и ценное в его книге остается, к сожалению, в пределах такого рода деталей.

Уже самый план его работы ложен.

Келер говорит (т. I, стр. XXXIII), что труд его порожден "полным преобразованием военного дела, вызванным введением ленной системы, середина XI в., когда система достигла известного завершения, знаменует собой некоторый исторический рубеж".

Но к середине XI в. ровно ничего не было завершено. Феодализм завершил создание военной организации в IX в., а процесс образования замкнутого военного сословия из возникшего воинства завершился в XII в., после того как в XI в. этот процесс зашел уже очень далеко.

Ложный исходный пункт дал повод к установлению самых невероятных связей. Оружие и военное дело германо-романских народов исходят, якобы, из Византии. "Рипуарская правда знает в качестве оружия только меч, копье и щит. Это было обычным для того времени византийским оружием" (III, 1, стр. IV; III, 1, стр. 8). " Положением своего военного искусства в XIII в. Запад обязан только 800-летнему соприкосновению с Византией" (III, стр. I). "Средневековье не только усвоило основы ведения боя римских легионов, подобно тому как они в Византии были перенесены на сражение конницы, но, прогрессируя, оно в основном создало методы сражения, которые господствуют и теперь" (III, 3, стр. 1).

Недостаток исторического инстинкта, проявляющийся в этих замечаниях, все время находится в странном противоречии с критическим методом, значение которого автор теоретически хорошо понимает.

В 1302 г. фламандцы, по словам Келера, на основании какого-то источника были построены в форме щита с острием, направленным вперед, причем отдельные бойцы были связаны друг с другом, благодаря чему нельзя было прорвать их ряды (III, 2, 261). И при Фалькирке он изображает шотландцев связанными друг с другом (III, 2, 264). При Никополе храбрые французские рыцари так испугались главной массы турецкой армии, что не были даже в состоянии вытащить мечи (II, 650). Также и при Азинкуре французкие рыцари погибают почти без сопротивления (II, 771).

В т. III, 2, 266, Келер описывает, как Ричард Львиное Сердце с 80 рыцарями и 400 арбалетчиками устоял против армии в 20 000 конных, под начальством самого Саладина. Бой продолжался с утра до 3 часов пополудни, когда Ричард сам перешел к нападению.

Вагенбург Келер рассматривает как прикрытие во время марша (III, 3, 384).

"Предшественники ландскнехтов не смогли создать свои организации, так как были истреблены после войны". Спрашивается, почему сильные люди, которые истребили "свободу" после войны, не вели войну без нее? Освещению вопроса не помогает и следующее признание: "в 1386 г. герцог Рупрехт младший приказал бросить в печь для обжигания кирпича и сжечь 60 человек из этих своевольных кнехтов" (Кенигсгофен, 845). "После епископских войн страсбуржцев в 1393 г. была устроена форменная охота на них" (Кенигсгофен, 691).

Генезис всех этих противоречий ясен и поучителен. Келер делает ту же ошибку, которую часто делают и наши филологи при трактовке древней истории: он слишком зависит от отдельных случайно сохранившихся, случайно носящих ту или иную окраску показаний историков. Но если бы дело ограничивалось только этим, то его книга все же давала бы хорошо упорядоченную и очень ценную регистрацию. Но так как он, - по его мнению критически, а на самом деле очень произвольно и фантастически, - эти источники в то же время и толкует, то получается обычный в таких случаях результат.

По поверке с источниками в руках его изложений и анализов сражений, на которых должна быть построена всякая история военного искусства, мы должны их отвергнуть во всех случаях. Мы уже видели, что зачастую она представляет собой чистый продукт фантазии; нет смысла возвращаться к этому. Больше всего вреда он причинил тем, что новейшие швейцарские исследователи, опираясь на его авторитет, а также на Пенса, в противовес Рюстову и Бюркли снова приняли нелепое представление о боевом порядке в виде треугольника. Особенно В. Эксли (W. Oechsli) в своей статье, помещенной в "Schw. Monatsschrift for Offiziere aller Waffen" (1902 г.), пытался на основании источников выставить "острие" в виде треугольника. Поэтому я вновь кратко повторяю уже сказанное по этому поводу. Прежде всего нужно установить различие между пехотой и конницей. Конница вообще не может иметь глубокого боевого построения, по отношению к ним "острие" - не форма боя, а форма сближения и в качестве такового является просто надуманной тонкостью, не имеющей практической ценности, хотя и бывшей иногда в моде. Иначе обстоит дело с пехотой. Здесь глубокое построение имеет тот смысл, что задние ряды нажимают на передние, - у конницы это может не иметь места.

Если колонна имеет глубокое построение (и людской квадрат больше в глубину, чем в ширину, вследствие того, что расстояние от переднего воина больше, чем от соседа), то легко случается, что или оба передних угла настолько отстают, или задний в пылу сражения напирает, или одновременно имеет место и то и другое, и, таким образом, четырехугольная колонна при столкновении действительно принимает форму, напоминающую треугольник. Это может случиться даже с линией - пример чего приводит Фридрих Великий в сражении при Фонтэне в 1745 г. ("Hist. de mon temps.", II, 355). То же сообщают и относительно английского каре в сражении при Бель-Альянсе; иногда, - правда, очень редко, - эта информация изображается средневековыми рассказами о сражениях как преднамеренная105, а теоретики, начиная с Вегеция, с пониманием действительности которых мы познакомились, вновь и вновь возвращаются к представлению, что с таким острием можно, якобы, "рассечь" врага. Но это невозможно, потому что для рассечения неприятельской колонны воин, образующий острие треугольника, должен был сперва одолеть воина, с которым он сталкивался.

Этого он, однако не может даже в случае значительного превосходства над ним, так как во время боя его атакуют два соседа его противника, не имеющие никого непосредственно перед собой, а даже самый сильный человек не может устоять против троих. Даже в том случае, если в первом ряду треугольника стоит не один воин, а несколько, получилась бы та же картина: передние всегда были бы окружены. Только если острие клина достаточно широко, т.е. когда оно представляет собой не треугольник, а четырехугольник, то это неудобство так мало, что совсем пропадает (см. т. II, стр. 43 и 399 нем. изд.).

Слова "Spitz" и "cuneus" вовсе не могут служить доказательством треугольного построения. Слово "Spitz" в двуязычных документах просто переводится словом "acies", a "cuneus" уже у Ливия является обозначением фаланги и в древне-верхненемецких глоссах переводится словами "folcb" или "heriganoscaf" (как multitude), а немецком Вегеции Людвига Гогеиванга (отпечатано около 1475 г.) преведено "ain besamelte mengin der rittet"106 и в боевых песнях встречаем выражение: "ordenten ihr Heer in spitz und ordnung wie ein mur".

На одном уровне с треугольным построением находится представление Келера о 3 линиях рыцарства. Подумать только: каждая их этих линий состоит в свою очередь, из "Клиньев ", т.е. колонн в 20-30 лошадей глубиной; и таковы не походные, а боевые построения! Единственные бойцы, которые при таком боевом порядке в состоянии пустить в ход свое оружие, это бойцы первой шеренги в первой линии; следовательно, одна шестидесятая или девяностая часть армии. И это у всадников, где задние ряды даже не в состоянии нажимать на передние, тесня их вперед, и где естественная слабость флангов еще гораздо больше, чем у пехоты Ничего нет удивительного в том, что автор с такого рода представлениями верит в построение испанцев, при котором солдаты были связаны между собой ногами.

Венцом этих откровений являются "круглые" фаланги германцев, о которых сообщает Цезарь, и в которых аллеманы, якобы, рубились под Страсбургом (III, 2, 233, 235; III, 3, 136).

И саксы в сражении при Унструте, в 1075 г., будто бы сомкнулись в круг, "который, впрочем, после отважного сопротивления не выдержал повторных атак императорского войска" (III, 2, 257). Место, которое при этом цитируется, гласит у Ламберта, стр. 184: "Когда они, едва переведя дух от страха, внезапно остановились, то образовали весьма тесный круг, не ожидая сигнала, как это обычно у готовящихся вступить в бой" - здесь обрывается цитата у Келера; Ламберт же продолжает: "дают шпоры коням и во весь опор несутся на противников".

В конце концов, Келер не имеет права считать себя авторитетом в области история военного дела и не должен был позволять себе грубо и свысока третировать исследователей как Рюстов, Оман, Бюркли и Бальцер.

 

Глава VIII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

 

Место дисциплинированных легионов древнего мира и средневековья заняла военная каста, основанная всецело на личном мужестве и личных качествах воина. Одновременно с исчезновением тактической единицы древнего мира исчезла также резкая грань и обособленность между отдельными родами войск. Квалифицированный единоборец сражается на коне или пешком в зависимости от обстоятельств и попеременно употребляет пики, меч и лук. Постепенно вновь образуемые в средние века роды войск возникли путем дифференциации. Венцом единоборства является, с одной стороны, закованный в тяжелые латы рыцарь на закованном в панцирь коне и, с другой - вследствие односторонности и беспомощности этого рода войск - различные вспомогательные роды войск, конные и пешие, которые, однако, играют только вспомогательную роль и не развиваются до способности действовать самостоятельно.

Особенно пешие копейщики не могут в отрытом поле соперничать с рыцарями: наскок рыцарей, в случае нужды при содействии стрелков, рассеял бы их и лишил наступательной силы; одни стрелки также не могли выдержать рыцарской атаки в открытом поле.

Эти рыцари и эта пехота не представляют того, что мы называем кавалерией и пехотой. Несмотря на большую схожесть вооружения, они все же по духу, образу действий и по своему понятию в корне различны.

Остановимся сперва на пехоте с холодным оружием. Разница между баталий средневековых копейщиков и фалангой, легионом или когортой заключается в том, что баталия не образует тактической единицы, т.е. организма, в котором множество воинов сливается в одну единую волю. Только организованные подобным образом пешие бойцы могут действительно называться пехотой. Пробой для нее является бой с конницей в открытом поле.

При помощи вагенбурга гусситской пехоте удается одолеть рыцарские армии. Но это только эпизод. Вагенбург - слишком громоздкий инструмент, чтобы вполне удовлетворять требованиям войны. Сколько-нибудь длительных последствий гусситская военная организация не имела.

Настоящая пехота снова возникает только у швейцарцев. В сражениях при Лаупене, Земпахе, Грансоне, Муртене и Нанси мы снова имеем дело с пехотой, напоминающей фалангу и легионы.

Сочетание ряда моментов способствует возникновению нового искусства и силы в этой части германских альпийских стран. Горная страна сама по себе очень благоприятна для сохранения первобытной военной силы. Распад герцогства Швабии и гибель герцогского рода Штауфенов, вымирание Церингенского дома - все это помогло возникновению бесчисленных маленьких областей, подчиненных непосредственно имперской власти. Эти области, как некогда маленькие греческие кантоны, в постоянной борьбе между собой напрягали и упражняли свою военную силу. К тому же горная природа издавна давала крестьянским и городским общинам возможность искусным использованием местности не уступать рыцарским армиям и побеждать их.

В этих войнах они создали подходящее оружие и соответствующие боевые формы, сперва метание камней и алебарду, затем длинную пику, выставленную вперед многими шеренгами, и этим могли отразить нападение рыцарей. Ученые долго спорили о времени возникновения длинных пик, оспаривая даже изобретение их швейцарцами: это, мол, оружие не крестьянское, а городское. Вопрос не так легко разрешимый да и не столь важный. Длинные пики упоминаются уже в числе оружия древних германцев (Тацит, Анналы, II, 14; ср. т. II, стр. 41, нем. изд.), затем снова у квадов и сарматов (Аммиан, XVII, 12), у саксов (Видукинд, 1, 9; Космас IV, 27) и в Италии ("Annal Januenses", 1240)107. Одни из них во все времена должно быть выбирали длинные пики, дабы держать врага подальше от себя, другие - покороче, дабы лучше владеть ими. Слишком длинную, свыше 20 футов, пику носить неудобно (ср. т. I, стр. 435, нем. изд.), и она пригодна только для боя сомкнутой баталией (она не годится даже для охоты). Атаку тяжело вооруженных рыцарей можно отразить уже с помощью пики в 10 или 20 футов при условии, что баталия тесно сомкнута. Поэтому нет надобности полагать, что швейцарские крестьяне уже при Моргартене или до него употребляли длинную пику. Быть может, только когда эти бои повторились снова и швейцарцы поняли огромную важность отражения конницы, они стали в крайних шеренгах четырехугольной баталии выставлять воинов с возможно более длинными пиками. Опыт Лаупена, очевидно, способствовал возникновению мысли о том, что в будущем с удлиненными пиками можно будет стать еще сильнее. Однако, ни из источников, ни из хода сражения не видно, что такие пики применялись при Земпахе, а недавно высказано было даже предположение, что к очень длинным пикам перешли только после бургундских войн (т. IV. стр. 14, нем. изд.).

Щит непригоден ни при алебарде, ни при длинной пике, так как для владения им необходимы обе руки.

Воины с алебардами не носят также и панциря. Их защитой является то, что они составляют внутренние шеренги и ряды четырехугольной баталии. Только после того как сомкнутая баталия, "овладев натиском", раскидав врага, рассыпается и начинает преследование, только тогда начинается работа алебардщиков. Последние не нуждаются в особом оборонительном оружии, так как подлинная боевая сила противника уже сломлена. Пикинеры же, образующие крайние ряды четырехугольной баталии для отражения атак рыцарей, имеют панцирь и шлем, защищающие не только от копья и меча рыцаря, но и от стрел, дротиков и пуль стрелков. Пика и панцирь так тесно связаны друг с другом, что когда в источниках говорится о броне (Harnisch), то пика даже не упоминается отдельно, а подразумевается сама собой108.

Стрелки идут врассыпную подле баталии, а если их теснят, они вливаются в нее.

Чем больше сомкнута баталия, тем труднее коннице разбросать ее и тем сильнее ее натиск. Все же не советуется выстраивать все войско в одну баталию, так как такая баталия очень легко может попасть под двухстороннюю атаку, как это имело место со швейцарцами при Лаупене; в таком случае баталия становится беспомощной. Поэтому швейцарцы выработали следующий метод: вне зависимости от численности армии они строились в 3 большие, согласованно действующие баталии. Эти 3 баталии стояли не непосредственно рядом или одна за другой, а уступами, так что не мешали друг другу, и задняя баталия, вступавшая в бой несколько позже предыдущей, сохраняла некоторую свободу движений. Даже очень большая баталия в 10 000 человек, имея узкий фронт всего в 100 человек, располагала большой легкостью движений. Построение в 3 баталии можно с уверенностью доказать по источникам только начиная с XIV в.; при Моргартене и Земпахе в сражении ясно различимы только 2 баталии: одна, придерживавшаяся оборонительной тактики, и другая, совершавшая атаку во фланг. Не исключена, однако, возможность, что здесь имелась и третья баталия, а так как она действительно выступает на сцену при Лаупене, то вообще мы можем предположить существование трех баталий еще в XIV в.

Владея соответствующим оружием, имея подходящую форму боевого построения и опытных руководителей, умевших использовать преимущества горной страны, крестьяне и горожане наполнялись духом уверенности, превратившей весь народ в воинов.

Еще и поныне швейцарский патриотизм не хочет расстаться со сказанием о Телле и Винкельриде и с представлением, будто их праотцы были невинным народом набожных пастухов, - народом, взявшим в руки оружие только для защиты своей свободы от чужих тиранов, сперва Габсбургов, а затем герцога Бургундского, направивших несчетные полчища против этого маленького народца. Благодаря этим ложным представлением уничтожается всякая возможность понимания событий. Правда, народное понимание может, очевидно, орудовать только такими картинами: это мы уже видели на примере с греками, которые также сумели прославить свои персидские войны только тем, что изобразили их как победу очень малого войска над бесчисленным противником. И в том и в другом случае наука должна внести исправления в подобные представления, что вовсе не умаляет славы народных подвигов, а только перемещает их в другую сферу.

Швейцарские воины имеют тот же разбойничий, насильственный и жестокий характер, как и древние германцы. Швейцарские общины, - поскольку первый успех придал им самоуверенность, а снабжение в непосредственной близости от дома не представляло затруднений, - имели возможность против самой большой средневековой армии выставлять еще более внушительную армию; объясняется это тем, что рыцарские войска, даже включая кнехтов и наемников, по природе своей всегда были маленькими. Начиная от Моргартена и кончая Нанси, союзные армии всегда численно превосходили противников почти вдвое. Только благодаря этому они развернули всю свою колоссальную мощь; отдельные элементы, из которых складывалась эта мощь, максимально усиливали друг друга: в то время как повсюду в Европе профессиональными воинами становилась лишь очень малая часть народной массы, в швабских альпийских странах военный успех, практика, а также и сама природа придают всему войску профессиональный характер, а массы, которых при таких условиях легко призвать под ружье, удваивают, в свою очередь, самонадеянность и уверенность в победе. К тому же государственное правление сознательно стремилось к тому, чтобы всех обуял страх перед швейцарцами.

В то время как европейские профессиональные воины, - как рыцари, так в наемники, - до известной степени щадили друг друга и, если убийство не было безусловно необходимо, довольствовались тем, что брали в плен, швейцарцы сразу же стали убивать каждого настигнутого врага; они категорически запретили брать пленных и убивали уже взятых. Даже во время междоусобных войн между самими союзниками (Старая Цюрихская война), когда жители лесных кантонов вместе с бернцами и другими кантонами захватили замок Грейфензее, они казнили (1444 г.) гарнизон цюрихцев, вынужденный сдаться "на немилость". Кровожадное убийство всех граждан мирного городка Штеффиса, хотя и вызвало некоторое порицание среди самих союзников, по существу представляло собой лишь обычное толкование принципа, что в бою никто не должен быть пощажен.

Если щадили "юных мальчиков", то источники именуют это уже снисходительностью, а в первом общем военном уставе союзников - Земпахской грамоте, 1393 г., пришлось категорически предписать, чтобы, поскольку "благодаря женщине обновляется и размножается благополучие всех людей", никто не смел убивать, закалывать и насиловать жен и дочерей. Основной причиной военной жестокости швейцарцев была та опасность, которую грабеж и взятие в плен представляли для самих военных действий? Земпахская грамота была издана со ссылкой на то, что в бою можно было бы убить значительно больше врагов, если бы победители не слишком быстро бросались на добычу. Но так или иначе своим категорическим запрещением брать пленных они усилили страх в неприятельском лагере, и возможно, что паника, охватывавшая австрийский арьергард при Земпахе и бургундскую армию при Грансоне и Муртене, как только дело принимало - или даже казалось только, что принимает - неблагоприятный оборот, объясняется именно известным противникам обычаем швейцарцев не давать никакой пощады.

Когда Карл Смелый пошел против швейцарцев, то при выступлении из Нанси он обратился к своим капитанам с речью109 о том, что противник по своему обыкновению даст сражение у самой границы, в случае победы или нанесения ему даже самого незначительного поражения противник будет сломлен и его дело будет проиграно. Хотя выражения этой речи несколько утрированы, все же по своей идее она правильно выражает существо дела: храбрость швейцарцев основывалась на их успехе; успех вселял в них уверенность в победном исходе безудержного натиска, от которого рассыпались плохо спаянные отряды неприятельских армий, как бы ни была велика личная храбрость отдельных рыцарей или наемников.

Швейцарцев этой эпохи можно сравнить с древними германцами, а также с афинянами времен Перикла. По своей природе жители полуострова Аттики не были ни более храбрыми, ни более искусными мореплавателями, чем остальные греки. Но ход исторического развития и политика превратила все население в воинов на суше и на море, и это придало их мирной жизни основные черты военного профессионализма. Вот что заявил им их полководец Никий в своей речи перед сражением с сиракузцами. Сиракузцы представляют собой простое народное ополчение; они же являются отборными воинами, опытными в военном деле и понимающими войну110.

Подобно этому и швейцарцы отличаются от остальных германцев не природными задатками, а различным историческим развитием и политическим воспитанием. Большинство габсбургских воинов было такими же швейцарцами, как и жители лесных кантонов. Победители Грансона и Муртена - в большинстве своем те самые люди, которые побеждены были при Моргартене, Лаупене и Земпахе: поскольку эти побежденные частью добровольно, частью по принуждению вступили в ряды победителей, они переняли также и их качества.

Четырехугольные баталии швейцарцев имели мужество, будучи пешим войском, вести наступательные действия против рыцарских армий и даже атаковать укрепленные позиции. Это представляет собой нечто совершенно новое с момента окончания древних времен и возникновения ленной военной организации. Еще в 1475 г. в начале бургундских войн союзная пехота при отступлении из Франш-Конте (Franche-Comffi) прикрылась от бургундских рыцарей тем, что построила вагенбург. В дальнейшем об этом никогда не было речи.

Снова появляется пехота, являющаяся не простым вспомогательным оружием рыцарей и осмеливающаяся биться с ними только при наличии укреплений, а пехота, которая, вполне полагаясь на свою силу, вступает в любой бой с любым противником. Форма построения (четырехугольная баталия), оружие (длинная пика и алебарда), масса, представляющая собою народное ополчение, и военный дух, выкованный в продолжительных войнах, - все это действует сообща. Когда в 1444 г. Швейцарии грозило вторжение французских наемников - арманьяков, отряд швейцарцев численностью в 1 500 человек с беззаветным мужеством вступил с ними при Сен-Жакоб на р. Бирс близ Базеля (26 августа) в бой, окончившийся, правда, полным поражением швейцарцев, но проведенный с такой храбростью, что даже враги были в восхищении.

Все народы очень ценили швейцарских наемников и предъявляли большой спрос на них.

Победы над Карлом Смелым, хотя при этом большую роль играли случай и ошибки бургундского командования, до крайности подняли веру в боеспособность швейцарцев и усилили самонадеянность их самих. Союзники спускаются с гор и добиваются победы при Нанси уже не в качестве обычных наемников, а как своеобразная, совершенно новая военная сила. Эта победа при Нанси уже не единичный случай, как в свое время победа фламандцев при Куртрэ, нет - это начало новой эпохи в истории военного искусства. Средневековье военной истории закончилось в самый день Муртенского сражения, когда в лице герцога Бургундского и его армии в принципе побеждено было средневековое военное дело, причем побеждено было не случайно, не в момент слабости и упадка, а наоборот - на наивысшей ступени совершенства, когда оно вдобавок было подкреплено изобретением огнестрельного оружия. Нужно полагать, что при лучшем полководце, чем герцог Карл, победа досталась бы швейцарцам с гораздо большим трудом, но нет сомнения, что и в этом случае швейцарцы, в конце концов, все равно победили бы; никакие стрелки с луками, арбалетами и кулевринами не были в силах выдержать натиск этих вооруженных пиками и алебардами громадных сплоченных баталий, искусно руководимых своими начальниками; никакое рыцарское войско не было в состоянии рассеять или остановить одновременно все 3 баталии путем атаки во фланг.

Одни стрелки не могут устоять против холодного оружия, а одни рыцари не имеют такого тактического руководства, которое смогло бы сломить баталии комбинированным маневром. Швейцарская пехота образует тактическую единицу; у рыцарей, стрелков и копейщиков средневековья она отсутствует. Швейцарцы имеют не только оборонительную и наступательную силу, но и руководство. У фламандцев 100 годами ранее также были задатки к этому, но силы, как показало сражение при Розебеке, еще не хватало. Федерация горных кантонов путем постепенного прогресса в течение 150 лет развивала и укрепляла силы, которые теперь одержали окончательную победу и, выйдя за пределы гор, преобразовали военное дело всей Европы. Мы находимся здесь у такого же исходного пункта новых начинаний, как в свое время при Марафонском сражении. Как в персидских, так и в бургундских войнах пехота с холодным оружием победила армию рыцарей и стрелков. Эта победа должна была все изменить, так как военное дело каждой эпохи представляет собой нечто целое, и значительное изменение в каком-либо месте влияет и на все остальные части этого целого.

Мы признали, что естественным пополнением рыцарства в то время служила не пехота, а только пешие кнехты. Затем эти пешие кнехты стали пехотой и вскоре повсюду сделались таковой. Следовательно, и рыцарство должно было превратиться в кавалерию.

 

Примечания

 

1 Таково мнение Oechsli, Die Anfange der Schw. Eidgenossenschafit, стр. 121.

2 Oechsli, стр. 230; Durrer, Die Einheit Unterwaldens, "Jahrb, f. schweizer Gesch.", 1910, стр. 96, подтверждает предположение Эксли.

3 В 1252 г. их нанял аббат из Сен-Галлена, находившийся в раздоре с епископом из Констанцы. Oechsli, стр. 229.

4 Один из пленных монахов написал по этому поводу латинское стихотворение, представляющее большой интерес в культурно-историческом отношении: старый немецкий перевод этого стихотворения с пояснительными примечаниями издан Leo Wirth, "En Vorspiel der Morgartenschlacht", Aarau, 1909, стр. 114.

5 A. N^cheler, Die Letzinen in der Schweiz, Mitteil d. antiquar. Gesellsch. in 7ьпЛ, т. XVIII, вып. l, 7ьпЛ 1872; относительно Нефельса см. Dдndliker. Gesch. d. Schweiz, I, 531, прим.

6 Об этом прямо говорит Витодуран.

7 Моргартен - гора к востоку от озера. Шорно находится в 1 100 м южнее озера, Саттель - еще несколько южнее, на перекрестке дорог от Шорно и от Альтматта.

8 Можно было бы задать вопрос, почему же швицы построили затем (в 1322 г.) летцину при Шорно, поскольку отсутствие ее в 1315 г. не могло заманить герцога на опасную дорогу? Ответ таков: ни в коем случае нельзя было рассчитывать застать еще раз врага врасплох на том же самом месте, и поэтому они огородились и с этой стороны.

9 Сообщение Витодурана о 20 000 не имеет, понятно, никакого значения.

10 Вернер Штауффахер предводительствовал швицами при нападении на Эйнзидельн в январе 1314 г. и, по свидетельству источников, после этого сражения был главой страны, Oechsli, стр. 352.

11 Эксли исчисляет, как мы уже видели, тогдашнее население Швица, примерно, в 18 000 душ; если их даже было на несколько тысяч меньше, все же нужно полагать, что в данном случае при крайней опасности были призваны все мужчины. Безусловно их было не меньше 3 000 человек. К этому нужно прибавить жителей Арта, Ури и, может быть, Уитервальдена. Однако, некоторое число нужно откинуть за счет гарнизона летцины Арта, а может быть и Бруннена, для отражения нападения с озера.

12 В позднейших рассказах авангард называется "изгнанником", и это послужило поводом к самым различным предположениям; здесь, однако, дело в одном непонятном слове. Это недоразумение выяснено Г. Герцогом в "Schweiz Monatshefte f. Offiziere aller Waffen", 1906.

13 Все сообщения, которые вообще имеются, напечатаны в виде удобной для пользования сводки у Th. v. Liebenau, Mitteilungen des historischen Vereins des Kantons Schwyz, вып. 3, 1884. Ценны для критики те примечания, которые Дэндликер дал в 4-м изд. своей "Истории Швейцарии" после того, как он свое первоначальное изложение переработал в духе и с точки зрения Бюркли К своему первому труду "Die Entstehung der Schweizer Eidgenossenschaft und die Schlacht am Morgarten" (1891) Бюркли присоединил еще второй разбор под заглавием: "Ein Denkmal am Morgarten" в "Zuger Neujahrsblatt" (1895, Verlag von W. Anderwert). К этому разбору приложена хорошая специальная карта.

То, что за этим союзом, направленным против Берна, скрывалась Австрия, является недоказанным предположением, если бы династия Габсбургов действительно хотела нанести поражение Берну, то было бы очень глупо держаться в резерве, вместо того чтобы дать союзникам подкрепление, обеспечивающее победу. Я делаю это замечание для того, чтобы из тайной связи Австрии с противниками Берна не сделали вывода, будто и лесные кантоны, поскольку они были врагами Австрии, также были заинтересованы в войне.

В 1383 г. Ури и Унтервальден получили от Берна за оказанную в Кибургской войне военную помощь 4 445 фунтов.

Союзная грамота от 1353 г. предписывала, чтобы призванные Берном на помощь швейцарцы иди через Брюкинг до Нижних озер (Интерлакен) без вознаграждения, а с этого места каждый человек получал бы ежедневно по одному грошу. v. Elgger, Kriegswesen und Kriegskunst der schweizerischen Eidgenossenschaft im XIV, XV и XVI Jahrh., Luzern 1873, стр. 40. Когда аппенцельские крестьяне, безусловно малоимущие, позвали в 1403 г. швейцарцев на помощь против своего аббата, они также должны были уплатить им (Dierauer, Gesch. d. Schweiz. Eidgenossenschaft, I, 400, прим. 2).

14 Kqhler, Ritterzeit, II, 605.

15 Тем более, что это подтверждается краткой записью того же времени в Chronica de Berno, изд. v. Studer в "Anhang zu Justingen", стр. 300.

16 Очень правильно отметил и Studer (Archiv d. histor. Vereins Bern, т. IV (1858-60), вып. 3), что, согласно сообщению того времени, подлинным противником Берна был Фрейбург; лишь в дальнейшем эта война в соответствии с тогдашними противоречиями превратилась в борьбу против знати.

Епископ Лозаннский, как свидетельствуют документы, также имел под Лаупеном войска, являясь союзником Фрейбурга. Studer, гл. I, стр. 27.

17 Rbstow в "Gesch. d. Inf.". т. I, стр. 152 полагает, что бернцы вовсе не имели дальнобойного оружия. Это в высшей степени невероятно и даже невозможна; во всяком случае этого нельзя заключить из того факта, что дальнобойное оружие в повествовании об этом сражении случайно не упоминается.

18 Солотурн выставил 18 шлемов; кроме того, на стороне бернцев сражался барон фон Вейсенбург. В сражении при Гутвиле (1340 г.) упоминается эскадрон, состоявший из одних бернцев, шедший вместе с "вольными" отрядами (Freischaren) впереди главных сил. Юстингер, стр. 97 и 99. Позже бернская конница получила особенно большое значение. Elgger, стр. 302.

19 Justinger, стр. 99.

20 Я изложил эту интерпретацию также моему коллеге Танглю (Tangl), который счел ее вполне приемлемой: как раз в поздней средневековой латыни часто случалось, что "unus" писался в качестве простого неопределенного члена немецкого языка.

21 ВыкП, стр. 106, "Chronikon Helveticum", изд. Iselin. I. 359.

22 Что наступление герцога последует немедленно, стало швейцарцам известно, очевидно, уже за несколько дней, так как иначе их армия не смогла бы быть на месте уже в день его выступления. Вспомогательные войска кантонов, стоящие под Цюрихом, выступили оттуда самое позднее 7 июля. Это явствует из постановления Совета от 7 июля. Eidgen, Abschiede, т. I, стр. 72.

23 Ибо когда обе стороны сошлись в поле у города, часть бернцев, образовав круг и сплотившись, противостояла врагу с вытянутыми копьями. В то время как никто из неприятелей не решился напасть... один добрый рыцарь... устремился на них; встреченный копьями и растерзанный на куски, он нашел плачевную гибель.

24 ВыкП, стр. 90; Lorenz, Deutschland Geschichtsquellen, стр. 46; S^ssel, стр. 47

25 Oeschsle в "Allg. D. Biogr.". 44, стр. 446.

26 Источники, без сомнения, очень скудны, а главный источник - Кеннгсгофен - сказочен и ненадежен. Christ. Friedr. S^lin, Wьrttembergische Geschichte, III, 334; Paul Friedr. S^lin, Gesch. Wьrttembergs, I, 569; g. v. d. Au, Zur Kritik ^nigshofen, ^bingen 1881; "Die Annaless Stuttgartenses", abgedr. in Wьrttemberg, Jahrb, 1849, не содержит ничего, имеющего значения.

27 800 копий и 2 000 пехотинцев - по Кенигсгофену; 700 пик конных и 1 100 пеших - по Констанцской хронике.

28 550 копий и 2 000 крестьян - по Кенигсгофену ("S^dt. Chronik", IX, 839); 600 пик и 6 000 пеших - по Констанцской хронике; 1 100 пик и около 6 000 пеших - по Ульману Штромеру: 800 пик и 2 000 - по Юстингеру.

29 "Augsburger Chronik", I, 87 (ср. II, 40).

30 Rupp, Die Schlacht bei D^fingen, "Forsch z. d. Gesch.", т. XIV, стр. 551, считает рассказ об измене Хеннебергера достоверным и в этой измене видит причину поражения. Но его доводы для меня неубедительны. Также и Ау, гл. I, отклоняет аргументацию Руппа.

31 Кенигсгофен говорит: "und wart der erste drug des Suites den Heeren anngewunnen"; тогда пришли свежие копья - "da wart zehant den S^dten der Drug wieder anngewunnen, das sь underlogent".

32 Em v. Rodt, Gesch d. Bernerischen Kriegswesens, 1831, I. I. Blumer, Staats-und Rechtsgeschichte dei schweizerischen Demokratien, 1848, K. v. Elgge

⇐ Предыдущая145146147148149150151152153154Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: