Сражение при бикокке130 27 апреля 1522 Г.

Шесть лет спокойно владели французы Миланским герцогством. Затем Карл V, в лице которого как правнука Карла Смелого, внука императора Максимилиана и сына испанской четы Фердинанда и Изабеллы сосредоточились все наследственные, враждебные французскому королевству тенденции, возобновил борьбу за господство в Северной Италии. Франциск набрал швейцарских наемников, но имперский главнокомандующий Просперо Колонна долго маневрировал около французской армии, не вступая в сражение, пока наконец казна Франциска не опустела, так что ему нечем было платить жалование швейцарцам, и последние вернулись восвояси. Тогда Колонна без сопротивления вступил в Милан, ибо французы возбудили против себя ненависть горожан, и последние открыли имперской армии ворота.

На следующий год французы снова появились с таким большим войском, что смогли предпринять осаду Милана. Пришедший на выручку имперский отряд в 6 000 ландскнехтов и 300 всадников побудил французов отойти от Милана и сосредоточиться на более скромном объекте - Павии. Но когда и эта осада не увенчалась успехом и подъем воды в Тичино стал затруднять доставку продовольствия, а попытка принудить имперское войско к сражению при помощи обходного движения тоже не удалась, дело снова дошло до того, что французское войско готово было растаять, ибо швейцарцы не хотели оставаться долее. В обычае у них было, как только они выступят в поход, тотчас отыскать неприятеля, напасть на него, разбить и уйти с добычей и жалованием домой. Осаждать города и истощаться в маневрах и в занятии позиций - противоречило их натуре и их взглядам на военное дело, особенно же в тех случаях, когда само жалование не выплачивалось им аккуратно. Поэтому последнее передвижение французского войска, вероятно, мотивировалось тем, что они пошли до Монцы навстречу военной казне, которая должна была быть доставлена из Франции через Симплон. Когда же деньги все же не прибывали, то швейцарцев нельзя было успокоить никакими новыми обещаниями; они хотели или драться, или идти домой131.

Французско-венецианское войско превосходило имперское раза в полтора или еще больше: около 32 000 против 20 000. Но Просперо Колонна, полководец императора, занимал почти неприступную позицию у охотничьего замка Бикокки: перед фронтом проходила рытвина, левый фланг был защищен болотом, правый - глубоким водяным рвом, на котором имелся только один узкий мостик. Его фронт, обращенный на север, протяжением около 600 метров, что как раз отвечало численности армии, был занят орудиями и расставленными в четыре рада стрелками, оружие которых было только что усовершенствовано и которых научили стрелять шеренгами: после того как первая и вторая шеренги выпустят свои заряды, они должны были лечь на землю так, чтобы третья и четвертая шеренги могли стрелять через их головы. Позади стрелков построены были в глубоких колоннах ландскнехты под начальством Георга Фрундсберга и испанская пехота с Пескарою во главе. Далее позади стояла кавалерия, дабы воспротивиться возможному обходу с правого фланга через мост.

Эта позиция была гораздо сильнее той, которую некогда занимали испанцы под Равенной. Уловку - выманивать противника при помощи артиллерийского огня из его позиции, принудить его или к отступлению, или к атаке, что так блистательно удалось тогда, - в данном случае нельзя было повторить, так как едва ли у французов был существенный перевес в артиллерии, а испанская кавалерия, по которой под Равенной так успешно действовала артиллерия, на этот раз была расположена не на фронте, а во второй линии. С другой стороны, совершенно обойти позицию имперцев или атаковать ее с тыла отдельным отрядом было чрезвычайно трудно, так как город Милан был расположен очень близко от позиции имперцев. Кроме того, когда замечено было приближение атакующих французов, Колонна побудил герцога Франческе Сфорца приказать ударить в набат и вывести вооруженных горожан в числе 6 000 для прикрытия тыла имперской армии.

В этих условиях командовавший французским войском Лотрек, естественно, предпочел бы избежать сражения и оперировать в том же духе, как и раньше, а именно осаждать и захватывать отдельные города герцогства в надежде когда-нибудь, во время контрманевров противника, найти случай использовать свое превосходство сил в сражении в открытом поле. Хотя за два месяца длительного похода благодаря бдительности и искусству противника ему и не удалось добиться сколько-нибудь значительных успехов, однако такая возможность не была окончательно исключена в будущем. Но нетерпение швейцарцев не дозволяло ему продолжать маневрирование. Сколько ни указывал им Лотрек на неприступность неприятельской позиции, самоуверенность и отвага их, по-видимому, ничуть не были подорваны опытом Мариньяно. Они напоминали французам, как они, уступая им в числе под Новарой, все же их победили и теперь также намеревались разбить испанцев, которые хотя и превосходили французов хитростью и коварством, но никак не храбростью.

Таким образом, для Лотрека не оставалось ничего другого, как направить их в атаку на фронт имперцев. Для этого все 15 000 швейцарцев построились двумя колоннами, каждая по 100 человек по фронту и 75 человек в глубину; колонны сопровождались стрелками; третья же колонна, составленная преимущественно из кавалерии, получила задание - обойти правое крыло неприятеля и ударить на него через мост. Все вместе составляло около 18 000 человек. Венецианцы же и прочие войска, до 14 000, оставались в резерве. Что побудило Лотрека избрать такой план сражения - источники умалчивают. По-видимому, так как разбушевавшиеся швейцарцы, ссылавшиеся на свою непобедимость, требовали боя, то им и предоставили разгромить с налета неприятеля; возможно и то, что на фронте уже не оставалось места для третьей или четвертой штурмовой колонны. Наконец возможно, что при образовании резерва у Лотрека был и положительный замысел; он мог рассчитывать, что если швейцарцы своим бурным натиском все же не одержат победы и будут отброшены, то неприятель перейдет в контратаку, и тогда представится случай напасть на него, расстроенного и вышедшего из-под защиты своей позиции, свежими войсками, и если швейцарцы снова обратятся на врага, то нанести ему удар значительно превосходящими силами.

В то время когда швейцарцы наступали, Лотрек пытался их задержать, чтобы по крайней мере его обходный отряд успел прибыть на место и вступить в дело. Однако швейцарцы, настроенные подозрительно уже потому, что вообще только они заставили Лотрека дать сражение, усмотрели в его уговорах - несколько задержаться - лишь последнюю попытку уклониться от сражения и стали требовать с диким криком сигнала к атаке; при этом дала себя знать подозрительность масс даже по отношению к собственному командному составу: капитаны, юнкера, пенсионеры, солдаты тройного оклада должны стать во главе, а не кричать из задних рядов. Так бушевала масса, продвигаясь сквозь град ядер и пуль из орудий и аркебуз, которые били почти без промаха в плотно сомкнутые ряды. Наконец, когда они дошли до рытвины, стрелки начали спасаться, и швейцарцы взбирались на противоположный крутой откос, около 3 футов вышины, чтобы добраться до неприятельских пикинеров.

Ландскнехты и испанцы, как того требовала тактика, стояли не непосредственно на краю рытвины, но на некотором расстоянии позади, так что стрелки, когда до них добрались швейцарцы, легко могли отхлынуть мимо них в обе стороны. Тут-то и произошла сшибка, причем обороняющиеся, не ожидая натиска швейцарцев, пошли им навстречу в то мгновение, когда они начали показываться из лощины и хотели броситься вперед. С алебардой в руке сам Фрундсберг стоял в первой шеренге своих войск, которые опустились на колени, чтобы прочитать молитву. "Вперед, в добрый час, во имя Бога!" - воскликнул вождь и бросился с ними на неприятеля. Там во главе швейцарской колонны сельчан шел Арнольд Винкельрид из Унтервальдена, который семь лет тому назад разнуздал бой при Мариньяно и когда-то уже сражался в имперском войске бок о бок с Фрундсбергом. "А, старый товарищ! Вот где мы встретились! Ты должен умереть от моей руки!" - воскликнул он. "Это случится с тобой, с божьей помощью", - ответил Фрундсберг. Фрундсберг был ранен ударом пики в бедро. Винкельрид пал, пронзенный пиками ландскнехтов.

Швейцарцы были вынуждены отступить; они устали от длительного пробега; многие из них пали, сраженные огнем имперских орудий и стрелков; их боевой порядок расстроился при переходе через рытвину, и "напор не удался", как потом писали домой аппенцельцы. Задние шеренги, отделенные от передних дорогой, не могли оказывать давления на передних, на чем, собственно, и была построена вся тактика глубокой квадратной колонны.

В то же время попытка французского рыцарства ударить через мост в правый фланг была отражена имперцами.

Пескара, который со своими испанцами таким же образом, как и Фрундсберг с ландскнехтами, отбил атаку другой колонны швейцарцев- "горожан" (S^dter), наступавшей под предводительством Альбрехта фон Штейна, предложил теперь завершить победу и броситься в погоню за швейцарцами; однако Фрундсберг это отклонил: "На сегодня мы достаточно добыли славы", и главнокомандующий Колонна присоединился к его мнению.

Между тем швейцарцы, несмотря на понесенные ими тяжкие потери, отступили в порядке, а за ними, как мы знаем, стояло 14 000 человек, подстерегавших тот момент, когда имперцы бросятся к ним навстречу в открытое поле. Но так как этого не произошло, то французам пришлось признать не только сражение, но и всю кампанию проигранной, так как швейцарцы ушли домой.

Впервые ландскнехты одержали победу над швейцарцами и немало этим гордились. Они распевали насмешливые песни насчет побежденных, на которые раздавались ответные песни, и в развитии этого песенного турнира различные сражения сливались между собою, так что в конце концов само сражение при Бикокке с сомкнутым строем ландскнехтов, пред которым погиб храбрый Арнольд Винкельрид, перенесено было за 136 лет перед этим и слилось с рыцарским сражением при Земпахе.

По самому скромному подсчету, швейцарцы потеряли под Бикоккой 3 000 человек убитыми, пожалуй не меньше, чем во всех их больших победах вместе взятых. "Однако потеря отваги превосходила их потери числом людей, - пишет Гюичиардини, - ибо можно с уверенностью сказать, что урон, который они понесли при Бикокке, настолько их ослабил, что много лет спустя они не проявляли уже прежнего своего мужества". Ведь их отвага покоилась на безусловной уверенности в своей непобедимости, воспитывавшейся в них в течение двухсот лет, а теперь, как полагали, эта уверенность была подорвана. Однако история последующих войн не подтверждает этого суждения. Если значение швейцарцев и начинает несколько меркнуть, то зависело это не от того, как мы увидим в дальнейшем, что их собственная боеспособность ослабела, но от общего развития событий, все более и более сужавших арену, на которой могла бы проявляться сила швейцарцев.

Ранке дает следующую характеристику швейцарцев при Бикокке:

"В них жил без какого-либо высшего воодушевления дикий боевой пыл, который дерзко рассчитывал только на самого себя и считал, что ни в каком руководстве он не нуждается. Они знали, что они наемники, но каждый из них должен был, да и хотел исполнять свой долг; все их мысли были направлены на то, чтобы добиться решительного исхода в рукопашном бою, заработать дополнительное жалование за атаку и одолеть своих старых противников швабов и ландскнехтов".