Глава I. Преобразование рыцарства в кавалерию1.

 

Мы нашли, что эволюция военного дела при переходе от средних веков к новому времени зиждется на создании пехоты: пешие воины сплотились в тактические единицы.

В течение XVI века аналогичный процесс происходил и с всадниками - рыцарство превращалось в кавалерию.

Различие этих двух понятий, как мы неоднократно говорили, заключается в том, что в основе рыцарства находится квалифицированный одиночный боец, в основе же кавалерии - тактические единицы, составленные из всадников. Хотя, несомненно, это различие наблюдается также у всадников, как и у пеших воинов, однако напряженность полярной противоположности между единицей и организмом в коннице не так велика. Внешнюю сплоченность в конной части труднее установить и поддерживать, чем в пешей, и борьба один на один у всадников всегда практикуется в большем объеме, чем у пехотинцев, у которых за движением и давлением массы оно часто совершенно стушевывается. Поэтому мы и могли оставить открытым вопрос, смотреть ли на конницу Александра Великого как на рыцарство, или - как на кавалерию.

Изменение, которое мы прежде всего наблюдаем в переходную эпоху, - это более резко обозначающееся различие между отдельными родами оружия среди всадников. Основное построение в средние века заключалось в том, что рыцаря, как главного бойца, поддерживали легкие всадники и стрелки, и лишь в редких случаях мы видели, что отдельные рода войск оперировали сами по себе; а теперь мы гораздо чаще можем наблюдать, как каждый из трех родов войск объединяется сам по себе и сражается самостоятельно. В сражении при Равенне в 1512 г. сражались, например, с обеих сторон тяжелые всадники на одном фланге, а легкие - на другом.

У культурных народов не так-то легко было набрать более или менее значительное число хороших, боеспособных легких всадников. Первые - венецианцы - стали набирать с этой целью албанцев-страдиотов, которые потом поступали на службу к тому или другому государю и в общем встречаются вплоть до середины XVI столетия.

Подобно страдиотам, гусары-венгерцы появились уже в XV столетии и в XVI веке все чаще и чаще упоминаются и восхваляются в немецких войнах2; они вооружены копьями и щитами.

Таким образом, ручательством за боевые качества тяжелой конницы являлось рыцарское достоинство всадников, а легкую конницу набирали из полуварварских народов, которые по своей дикости выявляли природный воинственный дух.

Стрелки от лука и самострела постепенно перешли к огнестрельному оружию - аркебузе в 2S-3 фута длины. Первый, кто организовал отряд конных аркебузиров, был, по-видимому, Камилло Вителли в 1496 г. У Валльгаузена и у других мы позднее находим изображения всадников, которые стреляют из аркебузы на полном карьере; трудно себе представить, чтобы они при этом попадали в цель.

Инструкция Дюбелле ("Военная дисциплина") от 1548 г.3 различает 4 рода всадников: рыцари (hommes d'armes), легкие всадники (chevaux legers), страдиоты (estradiotes или ginffl^res), аркебузиры (harquebusiers). Не ранее достижения 17-летнего возраста мог человек поступить в конницу, добавляет автор, и только постепенно он повышается, переходя из одной категории в другую и служа в каждой из них от двух до трех лет. В той же последовательности требовались также все лучшие и лучшие лошади. Тяжелые, всадники (hommes d'armes) должны были оставаться на службе еще 3 или 4 года; после этого они могли отправляться в свое поместье, но всегда, должны были быть готовы последовать призыву.

Наряду с этим более резко проведенным различием между отдельными родами конницы мы встречаем также соединение в отдельные единицы рыцарей, стрелков и легковооруженных кнехтов (точно такое, какое было в старых ордонансовых ротах). По Дюбелле, в 1548 г. в одну единицу объединялись 100 жандармов, 100 легких всадников, 50 конных аркебузиров и 50 страдиотов и ставились под начальство одного капитана; когда французский король Генрих II в 1552 г. овладел Мецом, он устроил перед воротами этого города парад, который описал нам очевидец, некто Рабютен, в своем дневнике: "Жандармерия числом от 1 000 до 1 100 человек на рослых французских, испанских или турецких лошадях, с ног до головы одетая в латы, имея снаряжение цветов своих капитанов, с копьем, шпагой и кинжалом или чеканом; за ними - их свита из стрелков и кнехтов, начальники в роскошном уборе, в золоченых чеканных панцирях, с перевязями, расшитыми золотом и серебром, стрелки с легкими пиками, с пистолетами в седельных кобурах, на легких доброезжих конях, все и вся такие блестящие, как только себе можно представить".

В следующем 1553 г. тот же Рабютен сообщает нам, что особых конных стрелковых рот не было сформировано, но что король приказал каждому командиру роты жандармов набрать еще соответственное число конных аркебузиров. Они оказались весьма полезными в тех случаях, когда рыцари попадали на неблагоприятную для них местность. В сражении, однако, их отделяли друг от друга и соединяли в отдельные части.

Эти описания, если заменить аркебузы и пистолеты арбалетами, могли бы относиться к XIII веку, так же как и к XVI. Из них нельзя заключить о какой-либо дальнейшей эволюции.

Более резко проведенное различие между конными родами войск являлось лишь следствием усилившейся потребности в легких всадниках, которые могли причинить больше вреда на марше столь мощным родам войска, как пехота и артиллерия, путем нечаянных нападений и преследования, чем тяжеловесные рыцари. С увеличением их численности они смогли выступать и в сражениях более самостоятельно.

В противоположность наблюдаемому здесь более резкому проведению различия между отдельными видами конницы происходит другой процесс, а именно - процесс сближения рыцаря и его свиты в смысле более однородного их вооружения, причем кнехты, ожидающие посвящения в рыцари, и обыкновенные кнехты прочнее сплачиваются друг с другом в определенные формы. Эту эволюцию мы наблюдаем в войсках Карла V во время его последней войны с французским королем Франциском I (1543 - 1544 гг.).

Иовий передает, что в то время как имперцы штурмовали Дюрен, две немецкие пехотные колонны и две "квадратные колонны рыцарей" (quadrata equitum agmina) были построены для отражения войска, шедшего на выручку4.

В другом месте5 он отмечает медленный аллюр (вероятно, обусловленный сомкнутостью строя) немцев, а венецианский посланник Наваджеро докладывает своему правительству, что французы испугались ровного строя атакующей немецкой конницы (cavalleria)6.

В течение Шмалькальденской войны, три года спустя, это явление выступает еще отчетливее.

Венецианский посланник Мочениго, который сопровождал войска в эту войну, различает в имперской коннице два вида: жандармов и стрелков (archibusetti). Последние, пишет он, носят панцирь и вооружены легкими копьями и кремневыми пистолетами, они строятся тесными шеренгами и превосходно сохраняют порядок7.

Испанский историк Авила, повествующий об этих событиях, сообщает, что имперские рейтары строились квадратными колоннами (эскадронами), которые имели в глубину лишь 17 шеренг. "Благодаря этому, - говорит он, - фронт их был очень широк и выявлял большее число людей, что представляло очень красивое зрелище. На мой взгляд, если местность позволяет - это наилучшее и наиболее надежное построение, ибо широко развернутый отряд нелегко поддается охвату, что нетрудно сделать с узким. С другой стороны, 17 шеренг в глубину совершенно достаточно для производства шока (golpo), и такой отряд может успешно бороться с другим. Пример тому можно было видеть в бою, который нидерландская тяжелая конница дала клевской при Ситтарде в 1543 г.".

Указание, чтобы глубина достигала только 17 коней, подчеркивает, что раньше конница строилась еще глубже. В бою при Пилленрейте (1450 г.) мы видим, что рыцари со своими кнехтами при ширине фронта в 14 рядов имели в глубину 20 шеренг8, а в одном теоретическом сочинении 1532 г.9 рекомендовалось строить 6 000 всадников в 83 шеренги в глубину.

У средневековых всадников мы находили две основные формы построения: или рыцари строились в одну шеренгу, а за ними следовала их свита - кнехты и стрелки (поскольку их не выпускали вперед в качестве застрельщиков), или же строились глубокой колонной. Каким ни кажется фундаментальным такой контраст, на практике он не был таковым, ибо здесь мы имеем дело не с формой боя, а с формой подхода к неприятелю; в бою и глубокое построение само собою развертывалось в более широкое; при более значительных армиях построение рыцарей в одну шеренгу было вообще невыполнимо.

В ранее приведенном нами сочинении "Надежный советник и мысли старого, хорошо испытанного и опытного воина", написанном около 1522 г., автором которого является, пожалуй, не кто иной, как сам Фрундсберг10, рекомендуются "многочисленные колонны и широкие построения, дабы много людей могли поражать и сражаться и дабы атаковать противника спереди, сзади и с боков". Точно так же и прусский герцог Альбрехт, написавший большое сочинение о военном деле, "Военную книгу" (законченную в 1555 г.), требует в схожих выражениях "широкого фронта и много небольших колонн"11.

Можно было бы полагать, что эти указания скорее являются провозвестниками образования кавалерии, чем все еще поразительно глубокие построения колонн Карла V в 17 шеренг. Однако это не так. Многочисленные мелкие колонны Фрундсберга и Альбрехта все еще относятся к категории рыцарских построений, к строям только для подхода к неприятелю, между тем как эскадроны в 17 шеренг глубиной содержат уже зародыш дальнейшего развития.

Глубина в 17 коней основана на расчете, приписываемом герцогу Альбе12, что всадник в глубину занимает приблизительно втрое большее пространство, чем в ширину, и что, следовательно, ширина фронта в 100 рейтаров, построенных в 17 шеренг, будет вдвое шире, чем глубина всей колонны. Итак, от людского квадрата всадников (agmen quadratum), о котором говорит Иовий, уже дошли до гораздо более мелкого построения, и этот строй тщательно сохраняют, как о том свидетельствуют единодушно все источники. Чтобы этого достигнуть, несомненно, пришлось проделать ряд строевых учений, как то давно уже практиковалось в пехоте. А когда на этих учениях уже достигли известной твердости и уверенности, то стали еще более уменьшать глубину. У Таванна13 мы читаем о глубине в 10 коней, а де Ля Ну, по-видимому, смотрит на глубину в 6-7 коней как на нормальную14. С концом XVI века мы приближаемся, таким образом, к формам современной кавалерии15. Раз этого было достаточно, то почему же сразу не начали с такого мелкого нестроения? Вероятно, по той самой причине, по которой и пехота начала с очень глубоких колонн и лишь постепенно дошла в своем развитии до более мелких построений, а именно потому, что более глубокие массы легче сплачиваются. Лишь когда строевое учение и связанная с ним дисциплина достигают более высокой ступени, является возможным развертывать построения в ширину, не нарушая этой-то причине исходной точкой развития приходится считать, с исторической точки зрения, семнадцатишеренговые эскадроны Шмалькальденской войны, а не "многочисленные маленькие колонны" Фрундсберга.

В войсках немецких князей, которые выступили в Шмалькальденской войне против императора, еще фигурировал призванный вассал или завербованный дворянин со свитой разнородно вооруженных спутников16, а Филипп Гессенский дорожил тем, чтобы иметь среди своих всадников возможно большее число дворян в качестве кирасиров (kbrisser). Однако простые наемные всадники, соответствовавшие тем, которые служили в войске императора, все же составляли большинство, и сохранившийся феодальный фон не мешал тому, чтобы и о шмалькальденских рейтарах отзывались с большой похвалой в смысле их боеспособности и порядка; особенно же ставилось им в заслугу то, что они так хорошо слушались сигналов, подаваемых трубою17.

Все это казалось бы еще небольшим достижением, не дающим оснований к каким-либо дальнейшим заключениям, если бы мы встречались и в средние века с подобными заметками относительно тогдашней конницы. Однако дальнейший ход развития указывает на то, что мы в данном случае имеем дело с зародышами чего-то органически нового.

"Черные рейтары", как их уже называли во время Шмалькальденской войны, преемственно множились, как и дружины ландскнехтов.

Известные своими грабежами и склонностью к мятежу, они появляются в немецких войнах18 под начальством то Альбрехта Алквиада, то Эммануила Филиберта Савойского, то Гюнтера Шварцбургского. Преемниками этих "черных рейтаров" опять-таки являются во время религиозных войн во Франции выступающие в том и другом лагере "немецкие рейтары", коротко именуемые французами "reotres", а у итальянцев "raitri"; на них следует смотреть как на прародителей европейской кавалерии в том же смысле, как в немецких швейцарцах видят прародителей европейской пехоты. То были немцы, которые образовали новый род войска, но не на немецкой почве. В то время Германия наслаждалась шестидесятилетним периодом мира, самым длинным, какой когда-либо ей было суждено переживать за всю мировую историю; между тем Франция испытывала тридцатилетнюю смуту гугенотских войн, и подобно тому как в первой половине столетия войны, которые вела Франция, в значительной степени велись пехотой швейцарцев и ландскнехтов, так теперь и на стороне протестантов, и на стороне католиков сражаются преимущественно немецкие рейтары, вырабатывавшие здесь, на французской почве, новые методы кавалерийского боя.

По образцу этих рейтаров Испания также сорганизовала национальную конницу, получившую название "герерруэлос", или "ферраруоли", по коротким плащам, которые она носила, и заменившую страдиотов, которыми пользовались до того времени19.

В сражении на Моокерской равнине (1574 г.), сообщает испанский генерал Мендоса, являвшийся очевидцем, эскадроны рейтаров атаковали столь сомкнутой колонной, что нельзя было ничего видеть сквозь их шеренги20.

И средние века знали подход к месту боя в густых, глубоких колоннах; но значение эскадронной организации заключалось в той степени прочности спайки, которую приобретали эти тактические единицы; эта прочность существенно усилилась, хотя и косвенным путем, благодаря введению вновь сконструированного оружия - пистолета. Еще в 50-х годах эти "черные рейтары" появлялись с пиками, но затем последние исчезают, и немецкие рейтары вооружены лишь пистолетом и шпагой, в то время как французские жандармы продолжали по-старому пользоваться копьем.

Кремневый пистолет, который применяли рейтары, называвшийся также "кулачник" (Fдustling), был очень длинен и тяжел; воспламенение заряда было очень ненадежное; замок очень скоро покрывался нагаром, и чистить его было чрезвычайно трудно, а кремень быстро снашивался. Зато огромное его преимущество заключалось в том, что им можно было управлять одной рукой; ненадежность замка старались восполнить тем, что вооружались несколькими пистолетами. Рейтары носили пистолеты не только в седельных кобурах, но и заткнутыми за голенища сапог21.

Хотя стрельба с коня и не такое простое дело22, все же для этого требовалось гораздо меньше навыка, чем для владения рыцарским копьем, да и пистольеру не надо было иметь такой сильной лошади, как рыцарю.

Валльгаузен называет копье оружием наступательным, а пистолет - только оборонительным. Такая характеристика будет понятна для нас, если мы вспомним, что копье имело от 18 до 21 фута в длину23, пистолет же бил лишь на самую короткую дистанцию. Инструкции рекомендуют стрелять лишь тогда, когда это можно сделать почти в упор. Так как пробить панцирь не так легко, то надо стараться попасть всаднику в бедро или же в голову, либо в лопатку лошади. Де Ля Ну говорит, что пистолет бьет только на расстоянии трех шагов.

В бою под Зиверсгаузеном в 1553 г. между Морицом Саксонским и Альбрехтом Алквиадом Бранденбургским, сам курфюрст сообщает в своем письме епископу Вюрцбургскому, написанном в самый день сражения24, что рейтары обеих сторон сошлись так близко, что могли различать друг у друга белки глаз; тогда они разрядили свои пистолеты (sclopetos) и бросились в рукопашный бой; Шертелин фон Буртенбах в автобиографии говорит: "В этом сражении конные стрелки нанесли большой урон".

Для того чтобы пистолеты действовали с возможно большим эффектом" рейтары выработали собственный маневр, с которым мы уже познакомились у пехоты под названием "улитки" (limacon) и который у рейтаров большей частью назывался "караколе". В бою под Зиверсгаузеном его, по-видимому, еще не применяли; старейшее упоминание о нем мы встречаем 10 лет спустя в описании сражения под Дрё, 1562 г., в мемуарах маршала Таванна25. "С тех пор как при Карле V, - рассказывает он, - были изобретены пистолеты, немецкое дворянство, служившее до того в рядах ландскнехтов, село на коней и образовало эти эскадроны в 15 или 16 шеренг глубиной. Эти-то эскадроны и ходили в атаку, но не делали прорыва. Первая шеренга поворачивает налево, открывая дорогу второй, которая, в свою очередь, стреляет и т. д., образуя "улитку", чтобы снова зарядить свои пистолеты", "В бою под Дрё, - добавляет автор, - рейтарам совершенно незачем было производить этот маневр, так как их глубоко построенным эскадронам приходилось иметь дело лишь с тонкой цепью французских рыцарей. Если бы французы научились строиться поэскадронно, они легко разбили бы рейтаров, ибо они не караколировали бы и не возвращались бы назад, а атаковали противника, задние же шеренги рейтаров состоят лишь из кнехтов".

Эти рейтары, говорят нам далее, были обучены Морицом Саксонским и, Альбрехтом Алквиадом Бранденбургским26, а их шеф, ландграф Гессенский, как-то сказал, что "за плату идут в атаку один раз, за родину - два раза, за религию - три, а под Дрё за французских гугенотов рейтары ходили в атаку четыре раза".

Следующее упоминание о "караколе" я встречаю в описании сражения близ Монконтура в 1569 г., помещенном в "Истории гражданских войн", принадлежащем перу гугенота Попелиньера и напечатанном некоторое время спустя в Кёльне27. Против описания Таванна в нем мы встречаем то небольшое различие, что, в зависимости от условий пространства, по его рассказу, "караколе" производилось то влево, то вправо, в то время как Таванн (ввиду того что рейтар стреляет правой рукой) упоминает лишь о заезде влево, заявляя, что это и есть единственный возможный способ выполнения ее28.

Далее Попелиньер подчеркивает, что рейтары тщательно подбирали лучших людей для первых шеренг и что каждый выбывший из строя тотчас заменялся тем, кто стоял ему в затылок.

Еще в течение значительной части Тридцатилетней войны "караколе" играла известную роль. В руководствах по искусству строевого обучения, которые в это время разрослись в целую литературу, о ней говорят не так подробно, как того можно было бы ожидать, ибо невольно напрашивается предположение, что "караколе" должна была казаться очень красивой на учебном плацу, в серьезном же деле, как это часто бывает с искусственными эволюциями, она едва ли была выполнима29. Де Ля Ну замечает (18-я Речь), что одновременно с первыми шеренгами начинали обыкновенно стрелять и задние - а именно в воздух, "лишь бы греметь".

Поэтому я склонен предполагать, что значение пресловутой "караколе" приходится не столько искать в ее непосредственном, практическом применении, сколько в обучении ей, в дисциплине, которая вольно или невольно создается в процессе каждого регулярного упражнения.

Но вопрос дисциплинирования - как раз то самое, что нас интересует в этот момент развития, т.е. в момент перехода от рыцарства к кавалерии. Ротмистр, который довел свой эскадрон до того состояния, что он с точностью производит "караколе", очевидно, держит своих людей в руках и располагает действительно дисциплинированным отрядом. Ибо без большого старания и труда над каждым человеком, над каждой лошадью, без внимания и напряжения воли, без умения владеть оружием и навыка этого не добиться. Раз "караколе" с точно выполненным заездом и стрельбою - налицо, то налицо и тактическая единица, в которую вработался каждый рейтар как рядовой член ее, а глава и душа которой - вождь, ротмистр.

Узкие пределы практического применения "караколе" вытекают из следующих соображений.

Если караколирующий эскадрон натыкался на отряд конницы, который, со своей стороны, искал боя холодным оружием и атаковывал караколирующих, тотчас должны были прерваться искусственные смены эшелонов, и бой переходил в общее столкновение, свалку (тй1ие). О подобном случае рассказывает и Попелиньер, а де Ля Ну, насмешливо отзываясь о таком способе вести бой, говорит, что он больше напоминает карусель, чем настоящую войну (18-я Речь).

Если караколирующий эскадрон сталкивался с пехотой в сомкнутом строю, то он мог ей действительно нанести существенный вред; это, например, случилось в сражении близ Дрё с швейцарской квадратной колонной. Но ведь и квадратную пехотную колонну, в свою очередь, сопровождают стрелки, которые своими гораздо более дальнобойными и меткими пулями значительно превосходят пистолеты, бьющие лишь на крайне близкую дистанцию, и всегда удерживали рейтаров на почтительном расстоянии. Это нам подтверждает убитый в 1588 г. герцог Генрих Гиз, который говорил Брантому: "Чтобы победить рейтаров, надо иметь порядочный отряд хороших мушкетеров и аркебузиров... вот тот соус, которым им отбивают аппетит". Так он и победил их в 1575 г. под Дормансом (недалеко от Шато-Тьерри), хотя у него и не было много пеших стрелков30.

Наилучшее применение "караколе" имела тогда, когда рейтары проделывали ее с обеих сторон, и тогда успех, конечно, зависел от того, кто проделывал всего глаже и точнее этот маневр, следовательно - которая сторона была лучше обучена и вооружена наиболее надежными и содержимыми в должном порядке пистолетами.

Так как рейтар стрелял правой рукой, то караколе всего лучше было производить влево; поэтому Таванн и называет ошибкой ставить рейтаров на правом крыле, ибо в таком случае, караколируя влево, они расстраивают ряды войск, стоящих влево от них, в то время как на левом фланге они никого не задевают своей караколе.

Рейтары-пистольеры называются тоже кирасирами (kurisser31), и это слово, таким образом, меняет свое значение. Раньше оно обозначало рыцаря или солдата, вооруженного, как рыцарь; теперь кирасиром обозначают как раз легкого "рейтара", именно в противоположность тяжеловооруженному рыцарю на закованном в броню коне. Последних называют жандармами, и теперь армия строго подразделяется на жандармерию, кавалерию и пехоту32.

Кирасиры в значительной доле тоже состояли из дворян, однако большинство их - наемные солдаты и частью прежняя свита, сопровождавшая рыцаря, вооруженная панцирями, шлемами и пистолетами, включенная в тот же эскадрон, в котором дворяне и самые испытанные бойцы составляли первые шеренги и общее окаймление. Однако постепенно, путем спайки эскадрона различные его элементы выравнивались в одну однородную массу33.

Однако долго еще вербовочная грамота, которую выдавал государь, нанимающий войско, капитану или полковнику для набора солдат, оставалась иной для пехоты, иной для кавалерии. В пехоте каждый человек отвечал только за себя; в кавалерии же долго сохранялся феодальный характер: нанимался рыцарь с известным числом свиты34.

Подобно кирасирам формируются в эскадрон и караколируют конные аркебузиры, как мы уже видели то во время Шмалькальденской войны.

Как особый род войск мы встречаем в середине XVI века еще и драгун. Чтобы соединить преимущества огнестрельного оружия, которое ведь можно вполне использовать лишь на твердой почве, с быстротой коней, давали пехотинцам клепперов, малоценных, не пригодных для атаки лошадей, которых можно было потерять без особого сожаления35.

Таким образом, драгуны по своей идее - конные пехотинцы, и потому они носят до сих пор, хотя и превратились в кавалерию, пехотный шлем.

Резкого различия между отдельными родами оружия в кавалерии, конечно, нет, и в разное время те же наименования означают не всегда одно и то же, как мы могли убедиться на кирасирах36.

Валльгаузен в "Военном искусстве конницы" говорит, что тяжелой конницей были кирасиры и копейщики; легкой - аркебузиры и драгуны. Копейщики могли бы, однако, быть одинаково и легкой и тяжелой конницей.

Первое более крупное сражение, в котором нам сообщают о победе пистольеров, произошло недалеко от Нанси, близ Сен-Венсена, 28 октября 1552 г. Немецкие рейтары под начальством Альбрехта Алквиада столкнулись с французскими всадниками герцога Омальского. Легкая конница и аркебузиры, а наконец также и жандармы, должны были отступить перед пистолетными пулями немецких рейтаров. Убито было много лошадей, а в рукопашном бою много знатных лиц было или убито, или взято в плен. Сам герцог Омальский, будучи несколько раз ранен из пистолетов, в конце концов, попал в плен37.

В 1572 г. венецианский посол Контарини доносит на родину, что французская жандармерия ухудшилась; в бою с рейтарами-пистольерами она сначала старалась улучшить свое положение, усилив свои латы до тех пор, пока ни лошади, ни люди уже не могли выдерживать их тяжести; затем значительная часть жандармов усвоила себе приемы противников. "Немецкие ландскнехты, - добавляет Контарини, - прежде столь прославленные, очень понизились качеством, репутация же рейтарской кавалерии растет с каждым днем"38.

Пистолет как усовершенствование и новое применение огнестрельного оружия вызвал, так же как перед тем пушки и аркебузы, глубокое отвращение современников. Де Ля Ну называл их чертовщиной, а Таванн сетовал на то, что бой сделался гораздо более смертоносным. Прежде сражались 3-4 часа и из 500 человек не было десяти убитых. Теперь за час времени все кончается39.

Несмотря на это, рейтарские эскадроны пистольеров не сразу заменили рыцарей с их вспомогательными воинами путем простого упразднения последних; оба метода боя долгое время боролись друг против друга на практике и в теории. Дело шло о двух антитезах, сплетенных одна с другою: с одной стороны, о бое глубокой колонны эскадронов против построения в одну развернутую шеренгу, с другой - борьбы пистолета против копья. Писатели часто называют их для краткости французским и немецким методом боя40.

В конце XVIII столетия распространился новый род всадников, вооруженных копьями, - уланы. Так как они носят основное оружие рыцарей - копье, то в них можно было бы видеть их потомков. Однако это не так. Они - польского происхождения. Ход событий привел к тому, что в течение нескольких поколений конница совершенно отказалась от пики и снова взялась за нее при совершенно изменившихся обстоятельствах.

Теперь просмотрим важнейшие отзывы о переходе от рыцарских методов боя к кавалерийским, с которыми мы встречаемся как у повествователей гугенотских войн, так и в военно-теоретических сочинениях. Их разнообразие и противоречивость оставляют в нас яркое впечатление того, как нерешительно, ощупью, специалисты бродят вокруг этого вопроса.

Первый выдающийся человек, писавший о проблеме конного боя того времени, был Гаспар де Со Таванн (1505 - 1573), еще сражавшийся под Павией с Франциском I в качестве его пажа, а в гугенотских войнах воевавший как маршал на стороне католиков. Сочинение "Школа истинного военачальника", изданное его племянником по устным сообщениям, а может быть, и по письменным заметкам маршала, почти ничего нам не дает. Значение имеют мемуары, составленные его сыном Жаном по отцовским записям; к сожалению, передавая ряд военных замечаний, перемежающихся с рассказом, он не указывает, что принадлежит его отцу, а что - ему лично. Так как отец умер в 1573 г., когда развитие шло полным ходом, то этот пробел особенно чувствителен.

Таванн сообщает, что рыцари заказывали себе все более и более тяжелые латы, чтобы защищать себя от пистолетных пуль. Но против тяжелых лат и копье бессильно: легкое разлетается в щепки, без всякого эффекта, а тяжелое - настолько опасно для его владельца, что он предпочтет его выпустить из рук, чем дать ему сломаться. Лишь на полном карьере, когда и лошадь и человек свежи и бодры, а грунт ровный, - копье дает желаемый эффект. Чрезмерно тяжелые латы делают того, кто их носит, неспособным к бою. Поэтому Таванн против копья и стоит за вооружение конницы пистолетами.

Согласно мемуарам, он первый в 1568 г. реформировал тактическое построение католической армии, организовал экскадроны пистольеров по примеру рейтаров и потребовал, чтобы жандармерия образовывала более крупные роты, чем до тех пор, - не в 30, а по 80-100 человек, - и вместо построения цепью приняла построение эскадронами. Лучшим эскадроном он признает эскадрон в 400 человек. Построение рейтаров представляет колонну в 1 500-2 000 лошадей, но ее победят 3 эскадрона по 400 лошадей в каждом. Слишком большая численность колонны порождает смятение, и до применения оружия доходит чересчур мало всадников. Рейтары строятся очень крупными колоннами, так как s их - простые мужики. Стоит прорваться сквозь первые две шеренги, и остальная масса уже не представляет опасности.41

"Первоначально, - говорит Таванн, - рейтары били французских жандармов благодаря своему построению эскадронами. Но как только последние переняли, в свою очередь, эскадронное построение, они стали побеждать рейтаров, атакуя их энергично в то время, как они караколировали"42.

Следовательно, Таванн является сторонником введения поэскадронного построения и пистолетов, но не караколе, требуя, чтобы атака вела к рукопашному бою и прорыву фронта неприятеля.

Тем не менее он признал копье излишним, и только его темперамент (sa vogue), как добавляет его племянник, заставил его допустить вооружение им одной шеренги на фронте и одного ряда на правом фланге.

Далее Тавани ставит вопрос, как лучше вступать в бой, приближаясь ли к неприятелю на рысях, или же выжидая его атаку стоя на месте.

Движение вперед, говорит он, придает и лошадям и людям больше порыва, но зато тем, кто не хочет вступать в свалку, оно дает большую возможность уклониться от нее. Поэтому лучше по крайней мере с молодыми или не вполне надежными солдатами ожидать неприятеля в стройном порядке или переходить на рысь и галоп, но не ранее как на расстоянии 20 шагов, ибо тогда трусы не смогут покинуть своего места, и капитаны их заставят быть храбрыми даже против их воли43.

Неоднократно и многоречиво возвращается Таванн к высказанному им предупреждению против атак быстрым аллюром, ибо тогда остаются в строю лишь немногие храбрецы.

Капитан, который проскачет 15 шагов, не обращая внимания на своих солдат, рискует тем, что он атакует противника в единственном числе и похоронит себя среди неприятелей. Трусы задерживают лошадей на расстоянии 6 шагов от неприятеля. Если же двигаться шагам или мелкой рысью, их ловкий маневр будет расстроен, и задание шеренга будут на них напирать и подгонять вперед. Кто атакует на галопе - вступит в бой с немногими расстроенными солдатами; поэтому - продвигаться медленно, часто останавливаться - капитаны на фронте или на углах эскадрона окликают по имени своих солдат, вахмистры позади - подгоняют трусов (frappant les couards). Кто может положиться на своих людей, пусть переходит в галоп на расстоянии 15 шагов от неприятеля. Тот, кто атакует медленным аллюром и переходит на крупную рысь или короткий галоп лишь в 10 шагах от противника, ударит на него не один.

Как антитезу так наглядно изображенных Таванном преимуществ атаки плотно сомкнутым эскадроном передадим эпизод из сражения при Бикокке, который сообщает нам Рейснер в своем жизнеописании Фрундсберга; на нем мы убедимся, что Таванн вовсе не преувеличивал. "Один французский кирасир прорвался, уже после окончания боя, в колонну, которой командовал Фрундсберг, вплоть до третьей шеренги, и, когда ландскнехты направили на него свои пики и хотели его заколоть, Фрундсберг закричал: "дайте ему жить". Когда через переводчика спросили у француза, почему он с такой дерзостью въехал в их ряды, он им отвечал, что он дворянин и что их было 70 человек, которые все поклялись погибнуть с ним, но отомстить за поражение. Он ни минуты не сомневался, что остальные шли и поспевали за ним".

Таванн неоднократно дает совет и кавалерии становиться за каким-нибудь местным препятствием, хотя бы за рвом, и ожидать, не трогаясь с места, атаки неприятеля.

Во многом сходятся рассуждения католического вождя Таванна с соображениями, высказываемыми капитаном из лагеря гугенотов де Ля Ну.

Де Ля Ну (род. в 1531 г.) потерял в одном сражении левую руку и заменил ее железной, почему солдаты и прозвали его "железной рукой".

Во время своего пятилетнего (1580 - 1585 гг.) пребывания в плену у испанцев он написал свои прославленные 28 политических и военных речей, опубликованных в Базеле в 1587 г.

"Среди профессионалов - военных людей - считается бесспорно установленным, - говорит он, - что отряд, вооруженный пиками, должен разбить отряд пистольеров. На этом сходятся испанцы, итальянцы и французы.

Немцы, однако, держатся по этому поводу другого мнения. В эскадроне жандармов, даже если он состоит из дворян, мало храбрых людей, и когда атака производится развернутой цепью, то скоро в ней образуются пустоты: даже если храбрецы, которые, как правило, составляют меньшинство, атакуют энергично, все же отстанут остальные, у которых нет никакой охоты сцепиться с неприятелем: у одного пошла кровь носом, у другого оборвалось стремя или лошадь потеряла подкову, словом, пройдя шагов 200, широкий фронт поредеет, и в нем появятся большие пробелы. Это придает неприятелю значительную бодрость. Часто из 100 всадников едва 25 действительно дорвутся до неприятельского фронта, а заметив, что их никто не поддерживает, они, переломив свои копья, нанесут два-три удара мечом и повернут назад, если их еще не успели сразить.

Поэтому преимущество рейтаров заключается в их сплоченности; они словно спаяны между собою (collйs les uns avec les autres). Опыт их научил, что сильный всегда побеждает слабого.

Даже когда их опрокидывают, они не рассыпаются. Когда же они проделывают свою караколе и подставляют фланг в 20 шагах от неприятеля, чтобы дать залп, заехать назад, зарядить свои пистолеты или достать другие, - тут их не раз бивали. Ибо пистолет ведь поражает только на расстоянии трех шагов, и чтобы опрокинуть отряд, его надо решительно атаковать.

Правильного строя надо держаться не только во время боя, но и в походе. Этого-то и недоставало французам; между тем немцы и в походе строго следили за тем, чтобы каждый оставался на своем месте"44.

Если бы вздумали возражать, продолжает Таванн, что построение развернутым фронтом дает возможность зайти неприятельскому эскадрону во фланги, то этим мало что выиграешь, ибо в плотную колонну глубоко проникнуть нельзя.

Если же конных копейщиков построить более глубокой колонной, то пользоваться копьями смогут лишь первые шеренги; следующие за ними в общей свалке ничего со своими копьями не в состоянии сделать, и им ничего другого не остается, как бросить их и взяться за шпаги. Именно в рукопашном бою пистольер всего опаснее; в то время как копейщик может нанести только один удар своим копьем, пистольер выпускает свои шесть-семь выстрелов, и эскадрон как бы весь в огне.

Из всего этого можно было бы подумать, что де Ля Ну просто-напросто хочет рекомендовать упразднение копья, обеспечить относительно глубоким построением приближение к неприятелю сомкнутым строем и достигнуть решительного исхода без караколе в рукопашном бою при помощи пистолета. Однако результат его повторных и растянутых рассуждений далеко не так ясен и прост. Как он ни подчеркивает, насколько действие пистолета страшнее действия копья, он все же восхваляет и последнее и категорически оговаривается, что он отнюдь не стоит за окончательный отказ от копья. "Особенно, - говорит он, - нельзя рекомендовать пистолет для французского дворянина, ибо он, наверно, возложил бы заряжение и уход за ним на своего слугу, а тогда пистолет будет давать осечку в решительную минуту".

То, что де Ля Ну говорит о тогдашних доспехах (15-я Речь), передадим в переводе Якоба Ратгебена, изда<

⇐ Предыдущая158159160161162163164165166167Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: