 |
Часть первая: шок и отрицание 7 глава
|
|
|
|
Музыка. Я закрыл глаза.
Тяжёлые ударники, слова женщины... её голос беспокоил меня. Эмоциональный, с каждым словом переходящий от тёплого воркования к более жёсткому тембру. Мне это не понравилось. Слишком неустойчивый, непредсказуемый голос. Биполярный, я бы сказала. Я встала, чтобы выключить его. Если это была попытка Айзека приобщить меня к своей музыке, ему стоило попробовать что-то менее...
Слова. Они вдруг захватили меня и удерживали, качали в воздухе; я могла пинаться и извиваться, но была не в состоянии спрятаться от них. Я слушала, глядя на огонь, а затем слушала с закрытыми глазами. Когда диск закончился, я включила его и снова слушала то, что он пытался донести.
Вытащив диск из проигрывателя, я засунула его обратно в конверт. Мои руки дрожали. Я пошла на кухню и затолкала его вглубь своего ящика, отведённого для всякой ерунды, под каталог «Нюман Маркус» (Прим. ред.: американский элитный универмаг, в котором представлены бренды премиум-класса) и кучи квитанций, перевязанных резинкой. Я была взволнована. Мои руки не могли прекратить двигаться: я пропускала сквозь пальцы пряди волос, залезала в карманы, теребила нижнюю губу. Мне нужно очиститься, для чего я отправилась к себе в кабинет, чтобы впитать бесцветное одиночество. Я лежала на полу и смотрела в потолок. Обычно белый очищал меня и успокаивал, но сегодня слова песни нашли меня. «Я напишу!» — подумала я, встала и двинулась к своему столу. Но, даже когда пустой документ Word предстал передо мной — чистый и белый, я не смогла выплеснуть на него какие-либо мысли. Я сидела за столом и смотрела на курсор. Он казался нетерпеливым, моргая и ожидая, когда я найду слова. Единственные слова, что я слышала, были слова из песни, которую Айзек Астерхольдер оставил на лобовом стекле. Они вторглись в моё белое пространство мышления, пока я не захлопнула свой компьютер и не спустилась вниз по лестнице к ящику. Выкопала картонный конверт оттуда, куда его затолкала, и выбросила в мусорную корзину.
Мне необходимо отвлечься. Осмотревшись кругом, первое, что я увидела — холодильник. Сделала бутерброд с хлебом и холодными закусками, которыми Айзек продолжал заполнять мой отдел для овощей, и съела его, сидя по-турецки на кухонном столе. Вместе со всей его ерундой в стиле «спасти землю с помощью гибридов и переработки» он был фанатиком газировки. В моём холодильнике были пять видов пожирающих желудок и кишащих сахаром содовых. Я схватила красную банку и забралась на стол. Выпила её всю, наблюдая, как падает снег. Затем я выкопала диск из мусора. И слушала его десять раз... двадцать? Я потеряла счёт.
|
|
|
Когда Айзек вошёл через дверь, где-то после восьми, я сидела, завернувшись в одеяло перед огнем, обхватив руками колени. Мои босые ноги пританцовывали в такт музыке. Он остановился как вкопанный и смотрел на меня. Я не хотела смотреть на него, поэтому просто продолжала пялиться на огонь. Доктор прошёл на кухню. Я слышала, как мужчина убирал остатки беспорядка от приготовления бутерброда. Через некоторое время он вернулся с двумя чашками и передал мне одну. Кофе.
— Ты ела сегодня. — Он сел на пол и прислонился спиной к дивану. Айзек мог бы сесть на диван, но сел на пол со мной. Со мной.
Я пожала плечами.
— Да.
Айзек продолжал смотреть на меня, и я съёжилась под пристальным взглядом его серебристых глаз. Затем до меня дошло, что он сказал. Я не готовила себе с тех пор, как всё случилось. Я бы умерла с голоду, если бы не Айзек. Приготовление бутерброда – первый раз, когда я приняла меры, чтобы выжить. Значение слова казалось как тёмным, так и светлым.
Мы сидели в тишине и пили наш кофе, прислушиваясь к словам, которые он мне оставил.
|
|
|
— Кто это? — мягко спросила я. Смиренно. — Кто поёт?
— Её зовут Флоренс Уэлч (Прим. ред.: английская исполнительница, неизменная солистка группы «Florence and the Machine»).
— А название песни? — я украдкой взглянула на его лицо. Он слегка кивнул, поощряя меня продолжить расспросы.
— «Landscape».
На языке у меня вертелась целая тысяча слов, но я крепко держала их в горле. Я не очень хороша в разговорах. Но хороша в письменной форме. Я играла с углом одеяла. Просто спроси его, откуда он узнал.
Я зажмурилась. Это было так трудно. Айзек взял мою кружку и встал, чтобы отнести на кухню. Он был почти там, когда я крикнула:
— Айзек?
Он посмотрел на меня через плечо, его брови взметнулись вверх.
— Спасибо... за кофе.
Он сжал губы и кивнул. Мы оба знали, что это не то, что я собиралась сказать. Я положила голову между коленями и слушала «Landscape».
Сапфира Элгин. Какого мозгоправа зовут Сапфира? Это имя больше подходило для стриптизёрши. Со следами от уколов на руках и жирными, чёрными корнями отросших на дюйм тонких жёлтых волос. У доктора медицинских наук Сапфиры Элгин гладкие руки цвета карамели. Единственное украшение, которое можно увидеть на ней — толстые золотые браслеты, расположившиеся от запястья до середины предплечья. Этакое классическое проявление богатства. Я наблюдала, как она записывала что-то в своём блокноте. Браслеты нежно бренчали, пока ручка царапала бумагу. Я разделяла людей по одному из четырёх чувств, которое они проявляли сильнее всего. Сапфира Элгин подпадала под звук. Её офис тоже их издавал. Слева от нас в камине потрескивал огонь и поглощал поленья. За её левым плечом журчал небольшой фонтан с миниатюрными камнями. А в углу комнаты, за книжным шкафом из ореха и шоколадными диванами, была большая латунная клетка напротив окна. Пять разноцветных канареек щебетали и прыгали с одного уровня на другой. Доктор Элгин перевела взгляд от блокнота на меня и что-то произнесла. Её губы были цвета свеклы, и я вяло смотрела на них, пока она говорила.
— Простите. Что Вы сказали?
Она улыбнулась и повторила вопрос. Прокуренный голос. У неё был акцент, который выделял букву «р». Звучало так, будто она мурлыкала.
|
|
|
— Я спррросила пррро Вашу мать.
— Какое отношение моя мать имеет к моему раку?
Нога Сапфиры слегка подскочила на колене, создавая шуршание. Я решила называть её Сапфира, а не доктор Элгин. Таким образом, я могла притворяться, что не подвергалась психоанализу мозгоправа, которого выбрал Айзек.
— Наши встррречи, Сенна, не только из-за рррака. Они больше связаны с Вашей личностью, чем с болезнью.
Да, изнасилование. Мать, которая бросила меня. Отец, который делал вид, что у него нет дочери. Куча ужасных отношений. Обречённые отношения...
— Хорошо. Моя мать не только покинула семью, но, вероятно, передала заболевание мне. Я ненавижу её за то и за это.
Лицо женщины было бесстрастным.
— Она пррробовала связаться с Вами, после того как ушла?
— Однажды. После того как опубликовали мою последнюю книгу. Отправила мне сообщение по электронной почте. Просила о встрече.
— И? Как вы ответили?
— Никак. Я не заинтересована. Прощение для буддистов.
— Тогда кто же вы? — спросила она.
— Анархист.
Она мгновение изучала меня, а затем произнесла:
— Расскажите мне о Вашем отце.
Рррасскажите мне о Вашем отце.
— Нет.
Она чиркнула что-то ручкой в блокноте, что вызвало зуд. Или, может быть, я просто придиралась.
Я представила себе, как она пишет: «Не готова говорить об отце. Насилие?». Не было никакого насилия. Просто не было ничего.
— Тогда о Вашей книге. — Она достала из-под блокнота копию моего последнего романа и положила его на стол между нами. Я должна была быть удивлена, что у неё была копия, но не была. Когда роман был экранизирован, я не думала, что захочу увидеть фильм, но смотрела. Была вероятность того, что они превратят мою книгу в какую-нибудь извращённую голливудскую подделку. По крайней мере, книга получила хорошую рекламу. Они ожидали небольшой релиз, но на премьере фильм собрал в три раза больше ожидаемого, а затем держался в блокбастерах в течение трёх недель, прежде чем был нокаутирован супергероем в обтягивающем костюме. Моя книга за ночь стала сенсацией. И я ненавидела это. Все стали смотреть на меня, рассматривать мою жизнь, задавать вопросы о моём творчестве, что я всегда считала очень личным. Итак, я купила дом, сменила номер телефона и перестала отвечать на электронные письма. Какое-то время я была одним из самых востребованных авторов в книжном мире. Сейчас же я была жертвой изнасилования, и у меня был рак.
|
|
|
Я ненавидела Айзека за то, что заставил меня это сделать. И ненавидела его за условие моей операции. Я обратилась к интернету в поисках других хирургов, которые могли бы удалить опухоль. Их было в изобилии. Рак сейчас в моде. Я обнаружила сайты, где были их фотографии, какую медицинскую школу окончили, как их оценивали бывшие пациенты. «Пять звёзд доктору Стеттерсону из Беркли! Он уделил время, чтобы узнать меня, как человека, а не просто оперировал как подопытного кролика!» «Четыре звезды доктору Майсфелд. Его подход был жёстким, но рак исчез». Это было похоже на чёртов сайт знакомств. Ужасно. Я быстро закрыла окно и решила попробовать психолога, к которому Айзек заставил меня обратиться.
В этот момент только одно могло успокоить меня — знание, что именно он будет вырезать опухоль из моего тела. Не просто какой-то незнакомец, а незнакомец, который спал на моём диване и кормил меня.
— Давайте поговорим о Ваших последних отношениях, — произнесла Сапфира.
— Зачем? Почему мы должны анализировать моё прошлое? Я ненавижу его.
— Для того чтобы узнать, кем человек является в настоящий момент, полагаю, нужно для начала узнать, кем он был раньше.
Я ненавидела то, как она выстраивала свои слова. Нормальный человек сказал бы, что для начала нужно узнать, кем он был. Сапфира смешивала всё. Бросала в меня. Использовала своё произношение «р» в качестве оружия. Она как мурлыкающий дракон.
Женщина воспользовалась моим колебанием, снова царапая что-то ручкой в блокноте.
— Его зовут Ник. — Я взяла свой нетронутый кофе и развернула чашку в руках. — Мы были вместе в течение двух лет. Он писатель. Мы встретились в парке. Расстались потому, что парень хотел жениться, а я нет. — Немного правды. Это как посыпать искусственный подсластитель на горькие фрукты.
Я откинулась назад, удовлетворённая тем, что заполнила встречу достаточным количеством информации, чтобы удовлетворить дракона Сапфиру. Она подняла брови, что можно было счесть приглашением продолжить разговор.
— Вот и всё, — отрезала я. — Я в порядке. Он в порядке. Жизнь продолжается. — Я вытащила прядь волос и, погладив, вернула её обратно за ухо.
— Где сейчас Ник? — спросила она. — Вы поддерживаете контакт?
Я покачал головой.
|
|
|
— Мы пытались какое-то время. Это было слишком больно.
— Для Вас или для него?
Я безучастно посмотрела на неё. Был ли разрыв всегда болезненным для всех участников?
Возможно, нет…
— Ник переехал в Сан-Франциско после того, как опубликовал последнюю книгу. Последнее, что я слышала, он жил с кем-то. — Я посмотрела на канареек, пока она записывала что-то в своём блокноте. Для этого я должна была повернуться к ней спиной, хотя чувствовала себя хорошо, этакое пассивно-агрессивное неповиновение.
— Вы читали его книгу?
Я немного подождала, прежде чем развернуться назад; достаточно времени, чтобы изменить выражение лица. Я подняла руку к горлу, обхватив его под подбородком указательным и большим пальцами. Ник говорил, что это выглядело так, будто я пыталась задушить себя. Полагаю, подсознательно так и было. Я быстро отдёрнула руку.
— Он написал её про меня... про нас.
Я думала, этого будет достаточно, чтобы отвлечь её внимание и позволить мне дышать. Но она терпеливо ждала моего ответа. Вы читали его книгу? Её шоколадные глаза смотрели не мигая.
— Нет, я не читала её.
— Почему нет?
— Потому что не могу, — отрезала я. — Я не хочу читать о том, как разочаровала его и разбила ему сердце.
Мне было легко говорить об этом. Проблемы, которые у меня были два года назад с Ником, воспринимались лучше по сравнению с тем, что скрывалось в мелководных приливах моей памяти.
— Он прислал мне копию. Она так и лежит на прикроватной тумбочке в течение двух лет. — Я взглянула на часы... в надежде. И да! Наше время истекло. Я вскочила, и схватила свою сумочку.
— Ненавижу это, — произнесла я. — Но мой глупый хирург отказывается оперировать меня, если я не буду с Вами разговаривать.
Она кивнула.
— Увидимся в четверг.
Я сжимала пальто и открывала дверь, когда она окликнула меня:
— Сенна.
Я остановилась, одной рукой почти в рукаве.
— Прочитайте книгу, — сказала женщина.
Я ушла, не сказав ничего на прощание. Доктор Элгин что-то тихо напевала, когда дверь за мной закрылась.
Это был первый раз, когда я сама куда-то поехала. Я взяла с собой диск Айзека и слушала «Landscape» всю дорогу домой. Это успокоило меня. Почему? Хотела бы я знать. Может быть, в конце концов, Сапфира сможет мне объяснить. Это была единственная песня, которая была у меня, к которой на самом деле были прикреплены слова, и её темп не был особо успокаивающий. Наоборот.
Когда я вернулась домой, то захватила диск внутрь. Положила его на кухне и поднялась наверх. У меня не было намерения слушаться Сапфиру Элгин, но когда я увидела обложку романа Ника, лежащего рядом с моей кроватью, то взяла его. Это было скорее рефлекторно, мы говорили о книге, а теперь она передо мной. Сверху издание покрывал тонкий слой пыли. Я вытерла её рукавом и стала изучать обложку. Она не в его стиле, но авторы не очень влияют на обложки своих книги. Существует команда в издательстве, которая этим занимается. Они совещаются в конференц-зале без окон за чашкой дешёвого кофе, так, по крайней мере, сказала мне мой агент. Если бы я искала Ника в обложке, то не нашла бы. На обложке крупным планом был снимок птичьих перьев: серых, белых и чёрных. Название под короткими курсивными белыми буквами гласило: «Запутавшаяся».
Открыла её на странице посвящения. Это было большее, на что я решалась до сих пор прежде, чем захлопнуть её.
Посвящается И. К.
Я дышала через рот, сгибая пальцы на открытой странице, будто готовилась сделать что-то физическое. Мой разум снова возбуждался от посвящения.
Посвящается И. К.
Я перевернула страницу.
«ГЛАВА ПЕРВАЯ»
«Она купила меня словами, красивыми, обещающими и замысловатыми словами...»
Раздался звонок в дверь. Я закрыла книгу, вернула её на тумбочку и пошла вниз. Ни за что на свете не буду читать.
— Мы должны просто сделать тебе дубликат ключей, — сказала я Айзеку. Он стоял на моём пороге, его руки были нагружены бумажными пакетами. Я отошла в сторону, позволяя ему пройти. Это был колкий комментарий, но я сказала его по-дружески.
— Я не могу остаться, — сказал он, опуская пакеты на кухонный стол. Это ужалило, будто пчела забрела в мою грудную полость. Я хотела спросить почему, но, конечно же, не сделала. Это не моё дело, куда и с кем он идёт.
— Ты не должен больше этого делать, — ответила я. — Я виделась с доктором Элгин сегодня. Поехала сама. Я… мне лучше.
На нём была коричневая кожаная куртка, лицо обросшее. Не было похоже, что он пришёл из больницы. В те дни от него всегда исходил слабый запах антисептика. Сегодня был только лосьон после бритья. Он прошёлся пальцами по щетине.
— Я назначил твою операцию на понедельник через две недели. Таким образом, у тебя будет несколько встреч с доктором Элгин.
Моим первым инстинктом было поднять руку вверх, чтобы почувствовать свою грудь. Я никогда не была одной из тех женщин, которые гордились размером бюстгальтера. У меня была грудь. По большей части я игнорировала её. Но, теперь, когда она собиралась покинуть меня, я чувствовала, что должна защитить её.
Кивнула.
— Я хотел бы, чтобы ты продолжила встречи с ней... после... — Его голос понизился, и я отвернулась.
— Ладно. — Но я не имела это в виду.
Айзек постучал пальцами по мрамору.
— Ладно, — повторил он. — Увидимся позже, Сенна.
Я начала распаковывать продукты. Сначала ничего не чувствовала. Только коробки макарон и пакеты фруктов, уложенные рядами... укомплектованные. Потом я почувствовала что-то. Зуд. Он грыз меня, дёргая и вытягивая, пока я не была так расстроена, что бросила упаковку крекеров через комнату. Они попали в стену, и я смотрела на то место, где они приземлились, пытаясь найти звук своего волнения. Звук. Я побежала в гостиную и включила Флоренс Уэлч. Она пела мне песню без остановок в течение нескольких дней. Её реальный голос устал бы сейчас, но записанный голос неизменно взывал ко мне. Сильно.
Как он узнал, что эта песня, эти слова, этот измученный голос будут говорить со мной?
Я ненавидела его.
Я ненавидела его.
Я ненавидела его.
Я увиделась с Айзеком за пару дней до операции. Зато часто встречалась с доктором Элгин. Я ходила к ней три раза в неделю по требованию своего хирурга. Это напоминало попытку впихнуть целую жизнь в шесть сеансов терапии. Она приказывала мне говорить глазами и звоном браслетов: «Расскажи мне больше, расскажи мне больше». Каждый раз, опускаясь на её диван, моё достоинство опускалось чуть ниже. Это была не я. Я выворачивала нутро, как некоторые люди это называли; разглашала правду. Это была словесная рвота, и Сапфира Элгин была пальцами в моём горле. Я обнаружила, что личная информация была довольно скисшей. Она сидела и портилась в углах вашего сердца так долго, что к тому времени как её раскрывали, вы сталкивались с чем-то протухшим. И вот что я сделала — обрушила на неё всю гниль, и она поглощала всё без исключения. Казалось, что чем больше Сапфира Элгин высасывала из меня, тем меньше меня оставалось. Иногда я пыталась быть забавной, именно так я могла услышать её скрипучий смех. Она смеялась невпопад, иногда в полнейший. Были дни, когда женщина мне нравилась, а в другие я её ненавидела.
Под конец каждой встречи дракон мурлыкал одно и то же:
— Прррочитайте книгу Ника. Она подарррит Вам перррспективу. Заверрршённость. — Я возвращалась домой, решительно настроенная её прочитать, но как только добиралась до «Для И.К.», быстро закрывала.
Страница посвящения стала выглядеть изношенной и замусоленной, заляпанной отпечатками пальцев.
Я дождалась нашей последней встречи, чтобы рассказать об изнасиловании. Не знаю почему, за исключением того, что помимо рака, изнасилование было последнее, что случилось со мной. Может быть, у меня был хронологический способ борьбы с неприятностями, писательский способ решения проблем. Её безразличное отношение к данному вопросу было тем, что, наконец, подкупило меня. Как будто всё время, встречаясь с ней, я отсчитывала дни, пока не должна буду рассказать об изнасиловании, опасаясь жалости, которую увижу в её глазах. Но её не было.
— Это жизнь, — произнесла она. — Плохие вещи случаются, потому что мы живём в мире со злом. — И тогда женщина спросила о самом странном. — Вините ли Вы Бога? — я никогда не обвиняла Бога, так как не верила в него.
— Если бы я верила в Бога, то винила бы. Полагаю, легче не верить, так мне даже не на кого злиться.
Она улыбнулась. Кошачьей улыбкой. А потом всё закончилось, и я вышла свободной женщиной, отслужив своё в собственном чистилище. Теперь Айзек прооперирует меня. Я освобожусь от рака, буду свободно, без страха, двигаться вперёд. Без крупинки страха.
Той ночью мне снова начали сниться кошмары — руки толкающие и терзающие меня. Острая боль и унижение. Чувство беспомощности и паники. Я проснулась с криком, но Айзека не было. Я приняла душ, чтобы смыть сон, дрожа под кипятком. И не могла вернуться ко сну, картинки ещё были свежи в моей памяти, поэтому я сидела в своём кабинете и делала вид, что пишу книгу, которую ждала мой агент. Книга, для которой у меня не было слов.
В полдень, за пять дней до операции, я собралась ехать в больницу для предоперационных процедур. Был март, солнце боролось с облаками всю неделю. Сегодня оно было ясно-синим. Я была обижена на солнце. Эта мысль заставила меня подумать о том, что Ник говаривал обо мне.«Ты вся серая. Всё, что ты любишь, то, как видишь мир». Я вышла к машине, обходя лужи после вчерашнего дождя. Они были окрашены как раковины устрицы, радужные от пятен масла, оставленные моей машиной или Айзека. Когда я добралась до двери водителя, то обнаружила картонный квадрат под щёткой стеклоочистителя. Бросила взгляд через плечо, прежде чем выудить его. Айзек был здесь. Прошлой ночью? Этим утром? Почему он не позвонил в дверь?
Я села в машину немного взволнованная и вытащила диск из конверта. На этот раз он написал название песни на диске красным перманентным маркером. «KillYourHeroes» (Прим. ред.: песня, написанная вокалистом Аароном Бруно и музыкантом Брайаном Уэстом для дебютного студийного альбома группы «Megalithic Symphony», где она выступает в качестве восьмого трека) группы «Awolnation» (Прим. ред.: (обычно стилизованный под «AWOLNATION» ) — американская альтернативная рок-группа, сформированная и возглавляемая Аароном Бруно). Мои руки дрожали, когда я нажала на «play».
Я слушала с закрытыми глазами, задаваясь вопросом, все ли слушают музыку со словами подобным образом. Когда прозвучала последняя нота, я завела машину и поехала в больницу, борясь с улыбкой. Я ожидала чего-то оголяющего, как это было с песней Флоренс Уэлч. Названия и её связь с великим Оскаром Уайльдом было достаточно, чтобы заставить меня ухмыльнуться, но слова, которые любому, кто борется с раком, показались бы бесчувственными, взбодрили меня. Этакое славное безобразие.
Я нажала «play» и прослушала ещё раз, барабаня пальцами по рулю, пока ехала.
Я сидела в палате в больничном халате, когда вошёл Айзек, сопровождаемый медсестрой, доктором Акела и пластическим хирургом, с которым я виделась несколько недель назад, думаю, его зовут доктор Монро, или, возможно, доктор Мортон. Айзек был одет в чёрное под белым халатом. Мгновение я изучала его, пока он рассматривал мою карту. Доктор Акела улыбалась мне, стоя слишком близко к Айзеку. Это что, собственничество? Доктор Монро-Мортон выглядел скучающим. По телеку таких называют манекенами.
Наконец, Айзек поднял голову.
— Сенна, — сказал он. Доктор Акела посмотрела на него, когда доктор назвал меня по имени. Интересно, у неё ли он скрывался, когда не был со мной. Если бы я была мужчиной, я бы тоже скрывалась у доктора Акела. Она была красивым убежищем. Её чувством было зрение, решила я. Всё в ней громко взывало к глазам: как она двигалась, смотрела и говорила посредством тела.
Айзек попросил меня сесть.
— Мы собираемся осмотреть тебя. — Он нежно развязал тесьму моей больничной сорочки сзади и отошёл, чтобы я сама смогла её опустить. Я заставила себя ничего не чувствовать, глядя прямо перед собой, когда холодный воздух коснулся моей кожи.
— Ложись, Сенна, — сказал он мягко. Я сделала это. Сосредоточилась на потолке, почувствовав его руки на себе. Он осмотрел каждую грудь, пальцы задержались вокруг уплотнения на правой стороне. Его прикосновение было нежным, но профессиональным. Если бы кто-нибудь другой трогал меня, я бы давно уже вскочила и выбежала из комнаты. Когда Айзек закончил, то помог мне сесть и поправил мою сорочку. Я заметила, как доктор Акела снова смотрела на него.
— У тебя хорошие результаты, — произнёс он. — Всё готово для операции на следующей неделе. Доктор Монтоль здесь, чтобы поговорить с тобой о хирургическом восстановлении. — Монтоль! — А доктор Акела хотела бы обсудить с тобой процесс облучения.
— Мне не нужно говорить с доктором Монтоль, — ответила я.
Лицо Айзека дёрнулась верх.
— Ты хочешь обсудить восстановление после…
— Нет, — сказала я. — Не хочу.
Доктор-манекен Монтоль вступил в игру, уже не выглядя таким скучающим.
— Мисс Ричардс, если мы получим экспандеры сейчас, Ваше восстановление…
— Я не заинтересована в восстановлении, — ответила я пренебрежительно. — Я пройду мастэктомию, а потом отправлюсь домой без экспандеров. Это моё решение.
Доктор Монтоль открыл было рот, чтобы ответить, но Айзек оборвал его:
— Пациентка приняла решение, доктор. — Он смотрел прямо на меня, пока говорил. Я плотно сжала губы в знак благодарности.
— Ели мои услуги не нужны, вы меня извините, — сказал доктор Монтоль, прежде чем уйти.
Я смотрела на свои руки. Доктор Акела села на край кровати. Мы говорили в течение нескольких минут о лучевой терапии, которую мне придётся пройти после операции. Шесть недель. Я восхитилась её подходом к больным; он был тёплым и личным. Уходя, она слегка коснулась тыльной стороны руки Айзека. Мой.
Айзек подождал, пока дверь не закрылась, прежде чем сделал шаг вперёд. Я приготовилась к потоку вопросов, но вместо этого он сказал:
— Ты можешь одеться. Пообедаешь со мной?
Я моргнула, глядя на него.
— Разве это не конфликт интересов? Ланч с пациенткой?
Он улыбнулся.
— Да, мы должны пойти в другое место, а не в больничный кафетерий.
Я хотела сказать «нет», но услышала слова песни, которые он оставил мне утром, они проигрывались в моей голове. Кто дарит песню, в которой говорится: «Не нужно беспокоиться, всё равно все умрут», когда у кого-то рак?
Мне понравилось. Особенно его честность.
— Ладно, — ответила я.
Он взглянул на часы.
— Встретимся на стоянке через десять минут?
Я кивнула.
Я оделась и направилась вниз.
— Я припарковался там, — сказал Айзек, когда я нашла его на парковке. Он переоделся, надел белую рубашку и серые в тонкую полоску брюки. Я последовала за ним к его машине, и доктор открыл мне дверь. Это было слишком. Я запаниковала.
— Не могу это сделать, — ответила я. И отошла от автомобиля. — Прости. Мне нужно попасть домой.
Я не оглядывалась, когда шла к своей машине.
Он, вероятно, думал, что я сошла с ума. Скорее всего, так и было.
Айзек ждал меня, когда я вернулась домой спустя несколько часов, прислонившись к машине и задрав лицо вверх. «Наслаждайся, Айзек», — подумала я. — «Завтра мои облака вернутся». На долю секунды, я подумала, а не развернуться ли мне на подъездной дороге и не отправиться ли в Канаду. Но я разъезжала в течение нескольких часов, и стрелка бензобака теперь указывала на «Е». Я хотела попасть домой. Я прошла мимо него к двери. Мы едва зашли в прихожую, когда я бросила:
— Почему ты не спрашиваешь, почему я не хочу восстановления после операции хирургическим путем?
— Потому что, если ты захочешь сказать мне, то скажешь.
— Мы не друзья, Айзек!
— Нет?
— У меня нет друзей. Разве ты не видишь?
— Я вижу, — ответил он. Я ждала, что мужчина скажет что-нибудь ещё, но доктор этого не сделал. На мне был тёмно-синий пиджак поверх рубашки. Я сняла его и швырнула на кушетку. Затем собрала волосы на макушке и завязала их в узел.
— Так зачем ты здесь?
Он посмотрел на меня.
— Я хочу, чтобы ты была в порядке.
Это слишком. Я побежала наверх. Я действительно сошла с ума. Я знала это. Нормальные люди не бросают разговоры прямо посередине. Нормальные люди не дают чужакам спать на их диване.
Два года назад я купила велотренажёр у восьмидесяти восьми летней вдовы с розовыми волосами по имени Дэлфи. Она поместила объявление в «Penny Saver », потому что, по её словам, после замены коленного сустава не могла «чертовски хорошо его использовать». Я забрала тренажёр в тот же день, когда и позвонила. После всех хлопот с поднятием его вверх по лестнице, я так ни разу не села на него. Я подошла туда, где он стоял, собирая пыль в углу моей спальни, и залезла на тренажёр. Пришлось корректировать настройку Дэлфи для высоты мягкого сиденья. Я крутила педали, пока мои ноги не стали похожи на желе. Задыхалась, когда слезла, босые ноги болели из-за пластиковых педалей. Я прошла к тумбочке, наступая на края ступней. Раскрыла «Запутавшаяся» мизинцем.
«Посвящается И.К.»
Я закрыла книгу и пошла вниз, чтобы увидеть, что Айзек готовил на ужин.
«Фортуна любит смелых». Вот что я твердила про себя, пока меня готовили к операции. Только я говорила не по-английски, а на латинском: «Fortesfortunajuvat... fortesfortunajuvat... fortesfortunajuvat». Мантра звучала на латыни лучше. Повторите любую фразу на выпендрёжном языке большинства древних философов, и вы будете звучать, как чёртов гений. Повторите ту же фразу на английском, и вы будто ненормальный. Кто написал эту фразу? Философ. Я должна была вспомнить его имя, но не смогла. «Нервы », — сказала я себе. Искала, на чём можно сосредоточиться, что сможет поддержать моё решение. Я знала, что в Библии сказано что-то о выкалывании себе глаза, если это оскорбляло тебя. Я вырезала свою грудь. Думаю, это как смелый шаг, так и обиженный. Как правило, неважно, что храбрость сводится к сильному чувству долга, которое спекулировало ещё более сильным безумием. Все храбрецы были немного сумасшедшими. Я попыталась сосредоточиться на чём-то другом, чтобы мне не пришлось думать о том, насколько безумна я. Медсестра брала у меня кровь.
|
|
|
