 |
Кирилл Григорьевич Разумовский
|
|
|
|
Кирилл Григорьевич Разумовский
П. Батони
К тому времени Кирилл Разумовский имел уже множество почетных званий (в том числе президента Академии наук), а гетманский титул возносил его на еще большую высоту, но молодой, блазированный вельможа, уже забывший, что в детстве пас на Украине коров, такой чести не обрадовался. Он попытался завести в своей резиденции европейские обычаи с балами и спектаклями, но все же очень томился в глухом Глухове по столичному блеску и при первой возможности надолго сбегал в Москву или Санкт-Петербург.
Восстановление гетманства нисколько не прибавило Украине вольностей и осталось не более чем временной аберрацией. Эволюция империи обратного хода не знает.
Если украинские события были скорее комичными, то в заволжских лесах в 1755-1756 годах развернулась настоящая трагедия.
Там вновь разгорелось башкирское восстание, более кровавое, чем в 1735-1740 гг. Причиной возмущения стали отмена права местных жителей на добычу соли, грубое миссионерство и попытки перевести часть податного населения в крепостные.
Восставшие убивали чиновников и солдат, жгли почтовые станции и казенные заводы.
Мятеж вспыхнул в разных местах, но не слился в единое движение, поэтому правительственные отряды гасили очаг за очагом – с крайней жестокостью. Из центральных губерний слали новые и новые войска, число которых в конце концов достигло пятидесяти тысяч (при том что всех башкиров с женщинами и детьми насчитывалось тысяч двести). В итоге примерно четверть народа попросту ушла от притеснений за границы империи – в казахскую степь.
Война начала затихать, когда правительство отказалось от самых непопулярных мер вроде принудительной христианизации или прикрепления крестьян к земле.
|
|
|
Героем башкирского восстания был мулла Габдулла Галиев по прозвищу Батырша. Главным его оружием было слово. Батырша выпустил воззвание ко всем башкирам и мусульманам не поддаваться власти христиан и объявить им священную войну. Этот идеолог сопротивления в конце концов был выдан врагу своими соплеменниками – теми, кто остался верен властям.
Поскольку милостивая Елизавета Петровна на смертную казнь никого не отправляла, Батыршу иссекли кнутом, вырвали ноздри и посадили в Шлиссельбургский каземат, а потом, чтобы не дерзил, еще и вырвали язык. Но мулла не смирился и онемев. Однажды он напал на тюремщиков, убил четверых и погиб сам.
Скоро башкиры станут одной из главных ударных сил Пугачевской войны.
Сибирские и американские экспедиции приостановились, но колонизация продолжалась, такая же непродуманная, как при Анне Иоанновне. На дальнем северо-востоке континента, на Чукотке, коренное население никак не смирялось с попытками завоевания. Все мужчины были охотниками и быстро научились владеть огнестрельным оружием. В отличие от Башкирии, отправить туда, на край света, большие контингенты войск было невозможно, и у империи не хватало сил справиться с упрямыми туземцами. Ожесточение было невероятное. Если чукотские воины видели, что враг одолевает и отступить некуда, они предпочитали убить собственных жен и детей, а самим «прирезаться», но не сдаваться.
В 1747 году главный русский каратель майор Павлуцкий был разгромлен в большом бою и убит. В 1752 году пленные коряки захватили здание тюрьмы в Охотской крепости, перебив охрану, и какое-то время выдерживали осаду, а потом сожгли себя, но не сдались. После этого солдаты на всякий случай перебили вообще всех коряков Охотска, потому что «их было слишком много, а русских слишком мало».
|
|
|
В начале 1760-х годов власти подсчитали приход-расход, и оказалось, что за время присутствия на Чукотке казна получила дани на 29 тысяч рублей, а потратила почти миллион четыреста тысяч. Овчинка явно не стоила выделки. После этого, уже при Екатерине II, произошло редкое в мировой истории колониальных захватов событие: конкистадоры оставили туземцев в покое, срыли свои форпосты и ушли. Империя проиграла.
Рост населения и доходов
Об экономическом развитии рассказывать почти нечего. Все двадцать лет правительство занималось почти исключительно финансами, чтобы как-то сводить концы с концами. Но и в этом отношении сделано было немногое.
Для оживления торговли помимо отмены внутренних таможен был еще учрежден заемный банк для негоциантов, который под небольшие проценты выдавал кредиты на проведение коммерческих операций, однако купеческое сословие по-прежнему оставалось малочисленным и даже еще не оформилось в отдельное сословие.
Как уже говорилось, государство проводило не слишком удачные эксперименты с ценами на два стратегических казенных продукта, вино и соль.
В 1746 году Елизавета велела в столице убрать все кабаки, находившиеся на «больших знатных улицах» – наверное, ее величеству было неприятно смотреть из кареты на пьяных.
Однако от этого запрета случился большой убыток, и кабаки вернули обратно. В целом по стране «пьяная торговля» приносила 1, 2–1, 3 миллиона рублей в год, а косвенные убытки от алкоголизма никто не подсчитывал.
Другая поощряемая сверху вредная привычка, табакокурение, пока не оправдывала надежд, которые возлагал на этот новый источник дохода Петр Первый. Русские потихоньку обзаводились трубками, и за 1750-е годы стоимость табачного откупа (монополия продавалась частным лицам) выросла почти вдвое, но это все еще были мизерные деньги – 70 тысяч за год.
Несравненно важнее был стабильный доход от казенной соли, приносивший миллиона три.
Но и он уступал по важности главной статье бюджетного наполнения – подушному налогу. В хозяйственном смысле Россия того времени фактически была моноэкономикой: ее основным финансовым ресурсом являлись крестьяне. Потому-то Петр Шувалов и прочие государственные мужи так заботились о приросте населения. Сколько душ, столько и денег.
|
|
|
В этом отношении народ охотно помогал правительству: плодился и размножался, чему способствовали улучшившиеся условия жизни. В царствование Елизаветы проводилось две переписи («ревизии»), поэтому демографическая динамика хорошо известна.
В 1743 году Сенат известил царицу, что за предыдущее царствование податное население сократилось на миллион человек, что привело к серьезному падению доходов. Мужских душ, с которых брали налоги, насчитали 6 миллионов 643 тысячи. С них собиралось пять миллионов триста тысяч рублей.
Перед самым концом царствования, в 1761 году, опять прошла ревизия, и оказалось, что теперь в стране 7 363 348 податных душ, что вызвало соответственное пополнение ежегодного бюджета на 11%. То есть ключевой сектор экономики – живые люди – благополучно расширялся.
Общее население России с учетом женского пола, инородцев и неподатных сословий в это время составляло что-то около 23 миллионов (по сравнению примерно с 15 миллионами на исходе петровского времени).
Высшее сословие, дворянство, насчитывало около полумиллиона человек, духовенство – тысяч триста, чиновников разного звания было тысяч двести, солдат и матросов перед началом Семилетней войны – под двести тысяч (по спискам; на самом деле значительно меньше). Стало быть, все неподатные сословия суммарно составляли 5% от общего числа россиян.
Курс на расширение прав дворянства за счет других классов сохранялся и при Елизавете. В 1746 году вышел новый указ, окончательно запретивший всем прочим сословиям покупать «души» как с землей, так и без земли. Процесс превращения дворян из государственных слуг, обремененных множеством обязанностей, в прослойку, обладающую особенными привилегиями, продолжался. Крестьяне же попадали во все большую полную зависимость от помещиков. Важной вехой стал указ 1760 года, давший право барину по собственной воле ссылать неугодных крепостных в Сибирь, то есть фактически наделивший его судебными полномочиями.
|
|
|
Смягчение нравов
Самым отрадным, да, пожалуй, и самым исторически значимым результатом елизаветинского времени был не рост населения и даже не некоторое облегчение народных тягот (к тому же закончившееся в 1757 году с началом большой войны), а довольно заметная гуманизация общества и некоторые успехи просвещения. До этой государыни Россия была страной очень жестокой, человеческая жизнь здесь стоила дешево, казни и изуверские истязания считались чем-то обыденным. И вот за двадцать лет не было исполнено ни одного смертного приговора! Лишение жизни как высшая мера наказания в законе сохранялось, но императрица неизменно миловала осужденных. Само прекращение публичных казней, доселе зрелища вполне обычного, было на пользу нравственному здоровью народной массы.
Неоднократно проводились амнистии, по которым заключенных выпускали на волю, а сосланных возвращали из дальних мест. Допросы с пристрастием не вовсе исчезли, но теперь пытка применялась гораздо реже. Сначала, в 1742 году, запретили пытать несовершеннолетних – большой прорыв для эпохи, когда малолетним преступникам не делали никакого снисхождения даже и в Европе. Затем пошли еще дальше. В указе 1751 года было вообще высказано сомнение в целесообразности пыток как способа выяснения истины, и рекомендовалось от них воздерживаться…
…чтобы, не стерпя пыток, не могли на кого и напрасно говорить, и те б, на кого станут говорить, и невинные не могли подпасть напрасному истязанию.
Нет, вовсе этот метод дознания не запретили, но на практике стали применять лишь в особо серьезных случаях.
Ты суд и милость сопрягаешь,
Повинных с кротостью караешь,
Без гневу злобных исправляешь,
Ты осужденных кровь щадишь.
Такими словами славил Ломоносов царицу в день ее тридцатисемилетия.
Столь милосердных времен Русь никогда не видела, но более существенно другое. Впервые – пока еще очень слабо, едва-едва – стало проступать доселе неведомое явление, которое С. Соловьев замечательно определяет следующим образом: «К человеку начинают относиться с бó льшим уважением». Для России это было чем-то невиданным.
На то имелись, конечно, и объективные причины. В Европе наступил Век Просвещения, его благотворный отсвет доходил до всех окраин континента, от Испании до России. Но все же первая заслуга несомненно принадлежала самой монархине. При всей своей поверхностности, безалаберности, комичности Елизавета Петровна безусловно была человеком милосердным и, как тогда говорили, добросклонным.
В сущности, от верховной власти зависит не столь уж многое. Даже если она безраздельна, пространство ее маневра всегда ограничено, а если правитель не понимает пределов возможного, наступает расплата. (Главный урок русского восемнадцатого века именно в этом, о чем пойдет речь в разделах, посвященных Екатерине Второй и Павлу Первому). Но верховная власть может задавать тон и подавать пример, создавать общественную атмосферу, поощрять один стиль поведения и порицать другой. Если она груба и жестока, такими же становятся и нравы; если великодушна и сострадательна, добреет и общество.
|
|
|
И вот в 1753 году уже не царица просит свой Сенат, а наоборот, Сенат просит царицу смягчить суровость законов – заменить калечащее наказание (отсечение руки у воров) клеймением. Елизавета охотно соглашается, а кроме того проявляет заботу о семьях осужденных, оставляя женам и детям часть имущества для пропитания.
Во многих указах царицы звучит искреннее печалование о неправдах и желание их исправить. Эти порывы отдают маниловщиной, и все же они прекрасны.
С каким мы прискорбием по нашей к подданным любви должны видеть, что уставленные многие законы для блаженства и благосостояния государства своего исполнения не имеют от внутренних общих неприятелей, – обращается Елизавета к Сенату в 1760 году. – …В таком достойном сожаления состоянии находятся многие дела в государстве и бедные, утесненные неправосудием люди, о чем мы чувствительно соболезнуем, как и о том, что наша кротость и умеренность в наказании преступников такое нам от неблагодарности приносят воздаяние. Повелеваем сим нашему Сенату как истинным детям отечества, …все свои силы и старания употребить к восстановлению желанного народного благосостояния; хотя нет челобитен и доносов, но по самым обстоятельствам, Сенату известным, зло прекращать и искоренять. Всякий сенатор по своей чистой совести должен представить о происходящем вреде в государстве и о беззаконниках, ему известных, без всякого пристрастия, дабы тем злым пощады, а невинным напрасной беды не принесть.
Внешние перемены были незначительны, поскольку в стране вообще мало что происходило, и сосредоточивались главным образом в новой столице, где находился двор. Там возводили пышные дворцы в стиле высокого барокко, строили каменные мосты, разбивали парки и сады, соседствовавшие с еще не осушенными болотами. Жизнь Санкт-Петербурга почти целиком зависела от того, где находится императрица. Когда она отсутствовала (Елизавета надолго, иногда на полгода уезжала в Москву), с нею отправлялся весь двор, и странный город будто замирал. Екатерина II в своих записках рассказывает: «В отсутствие двора петербургския улицы зарастали травой, потому что в городе почти не было карет».
Пренебрегая государственными делами, Елизавета очень заботилась о том, как выглядит ее столица. Я уже рассказывал, что царица пыталась придать «знатным улицам» приличный вид, изгнав оттуда питейные заведения, и чем это закончилось. Государыня вообще придавала большое значение благопристойности, что было очень невредно для общественных нравов после разгула и похабств предыдущих царствований, от Петра с его всепьянейшими празднествами до Анны Иоанновны с ее скабрезной шутовской свадьбой в Ледяном Доме. Вместо кабаков в Петербурге учредили «герберги», [155] устроенные по европейскому образцу: с кофеем, виноградными винами и бильярдом. Запретили старинный обычай, шокировавший иностранцев, – чтобы мужчины и женщины вместе мылись в бане. В городе все чаще появлялись с гастролями иностранные театральные труппы.
Возник наконец и русский театр, первоначально созданный в Ярославле купеческим сыном Федором Волковым, а затем по особому постановлению Сената переведенный в Петербург. Появились и первые авторы, писавшие комедии и трагедии для русской сцены.
|
|
|
