Художник Д. Левицкий нарисовал серию портретов смолянок

Девушки воспитывались так возвышенно, что казались современникам странноватыми. О попечителе Смольного института Иване Бецком даже ходил сатирический стишок, будто он «выпустил в свет шестьдесят кур, набитых дур». Однако число выпускниц всё увеличивалось, и многие из них оказались отнюдь не курами и не дурами. Как ни удивительно, эксперимент с выведением «новой породы» до некоторой степени удался. Бывшие смолянки очень цивилизовали и облагородили дворянское сословие, которое с конца XVIII века начинает становиться не просто самой привилегированной, но и самой культурной частью общества. Через каких-нибудь двадцать лет после запуска этого екатерининского проекта французский посол де Сегюр напишет:

Женщины ушли далее мужчин на пути совершенствования. В обществе можно было встретить много нарядных дам, девиц, замечательных красотою, говоривших на четырех и пяти языках, умевших играть на разных инструментах и знакомых с творениями известнейших романистов Франции, Италии и Англии. Между тем мужчины… большею частью были необщительны и молчаливы, важны и холодно вежливы и, по-видимому, мало знали о том, что происходило за пределами их отечества.

Пушкинские Татьяны Ларины и декабристки – дочери первых смолянок, прекрасные тургеневские девушки – их внучки.

Идея создания Смольного института и ряд других образовательных инициатив принадлежали одному из самых светлых деятелей екатерининского царствования Ивану Ивановичу Бецкому (1704-1795). «Бецкой» – усечение фамилии «Трубецкой». Иван Иванович был незаконным сыном плененного под Нарвой князя Трубецкого (будущего генерал-фельдмаршала) и родился в Швеции. Он учился за границей, много лет прожил в Париже и проникся там руссоистскими идеями воспитания. В Россию Бецкой переселился уже пожилым человеком и был сразу приближен только что взошедшей на престол Екатериной, которая увидела в этом идеалисте родственную душу. Иван Иванович до конца своей долгой жизни состоял при царице в роли «доброго ангела». С Орловыми, Паниным или Потемкиным она занималась всякими трудными, часто неприятными делами; с Бецким, который политикой не интересовался, – отдыхала душой и чувствовала себя хорошей. Иван Иванович совершенно справедливо почитал воспитание «корнем всего добра и зла» и все время докучал государыне своими новыми проектами. Екатерина называла его «детским магазином» и «гадким генералом», но любила, ценила и часто слушалась.

Помимо Смольного института Бецкой основал училище при Академии художеств, переменил программу обучения кадетских корпусов, чтобы юноши выходили оттуда всесторонне образованными людьми, и создал в столицах «воспитательные дома» для подкидышей, которые в прежние времена чаще всего просто погибали.

При Екатерине не произошло впечатляющего прорыва в области искусств, что особенно заметно на фоне расцвета тогдашней европейской культуры. Объяснялось это пока еще очень небольшой пропорцией художественно образованных людей. Но, увеличивая их число, XVIII век подготавливал почву для того взрыва, который произойдет в следующем, пушкинском поколении и прежде всего коснется литературы.

Почему именно ее, а не музыки или изобразительного искусства? Полагаю, дело в личности императрицы. Если б она любила музицировать или на досуге баловалась живописью, вероятно, вся дальнейшая отечественная культура пошла бы по иному, не литературоцентричному пути. Но Екатерина любила чтение и считала себя писательницей, заразила этой страстью верхнюю прослойку русского общества – и оно стало рождать прозаиков, поэтов и драматургов.

Между 1770 и 1800 годами в России вышло семь тысяч наименований книг общим тиражом семь миллионов экземпляров – настоящий бум книготорговли в стране, которая совсем недавно обзавелась привычкой к чтению.

Еще большее значение для созревания национальной литературы имела короткая, но бурная мода на журналы, побудившая многих взяться за перо. Публицистическая эпидемия, возникшая в конце шестидесятых годов, породила явление, к которому императрица вначале отнеслась без тревоги, даже покровительственно, но затем, поняв всю его опасность для самодержавия, очень сильно испугалась и дала обратный ход.

Речь идет о зарождении русской либеральной идеи и небывалого прежде сословия, которое потом назовут «интеллигенцией». При Екатерине это еще не социальная группа, а всего лишь умонастроение очень небольшой кучки тогдашних интеллектуалов, но они уже обладают главной видовой чертой всех будущих инкарнаций отечественной интеллигенции: социальной эмпатией и болью за униженное состояние человека. «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала», – написал в 1790 году, путешествуя из Петербурга в Москву, коллежский советник Александр Радищев. С этого момента в России появилась интеллигенция.

Предпосылки для формирования вольнодумной прослойки, которая в будущем доставит монархии столько хлопот и в конце концов станет ее гробовщиком, создал манифест о дворянской вольности.

Понадобилось соединение двух условий.

Во-первых, как я уже писал, у дворян появилось много досуга, который при желании можно было употребить на размышления. А во-вторых, освобождение от телесных наказаний и обладание некими неотъемлемыми правами вылились в идею личного достоинства, очень опасную для всякой тоталитарной власти.

Европейски образованные, высококультурные люди в России имелись и прежде, все же невозможно причислять к интеллигентам Василия Тредиаковского, считавшего за счастие высочайшую оплеушину, или льстивого в воспевании начальства Михайлу Ломоносова. Но ведущий журнальную полемику с «Патрикеем Правдомысловым» Николай Новиков и печатающий свою книгу-бомбу Александр Радищев – это уже принципиально иной стиль поведения.