 |
Парадный портрет Павла: он желал, чтоб его воспринимали таким
|
|
|
|
Парадный портрет Павла: он желал, чтоб его воспринимали таким
С. Тонци
Впрочем, по-настоящему важным Павел считал лишь один уровень власти – наивысший, то есть монарший. И здесь ему действительно удалось навести порядок в самом уязвимом звене – вопросе о преемничестве. Из-за отсутствия раз и навсегда установленного закона о престолонаследии империю трясло на протяжении почти всего XVIII века. Смена верховного правителя каждый раз сопровождалась политическим кризисом, а то и насильственным переворотом.
Проблема передачи власти – вообще слабое место «ордынской» системы, поскольку «великий хан» в принципе не может быть стеснен никакими законами. Кому пожелает передать престол – тому и передаст. Но со смертью владыки его власть заканчивается, и с этим ничего не поделаешь. Павел решил ввести закон, который единственный из всех будет выше даже монарха: власть передается от отца к старшему сыну или, при отсутствии мужского потомства, от старшего брата к следующему – и никак иначе, «дабы наследник был назначен всегда законом самим, дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать». Это было еще и местью матери и «веку цариц», поскольку корона теперь могла передаваться лишь по мужской линии, но у последующих Романовых проблем с наследниками не возникло, потому что младших братьев и сыновей всегда хватало.
«Указ о престолонаследии» от 5 апреля 1797 года, один из самых первых актов нового царствования, хоть и не спас от переворота самого Павла, но сохранял свою силу до самого конца монархии. Это, пожалуй, единственная полностью удавшаяся реформа усердного преобразователя.
Результат остальных реформ был неоднозначен.
|
|
|
Помимо сугубо административных новшеств, касавшихся бюрократической системы и ни к чему хорошему не приведших, Павел попробовал укрепить две другие опорные колонны империи: финансовую и военную. Любопытно, что финансовые проблемы он пытался решать военными методами, а военные – в основном финансовыми.
Как уже говорилось, после Екатерины российский бюджет остался в полном расстройстве. Несмотря на рост империи и ее доходов, еще больше возросли расходы. Правительство бездумно наращивало внешний и внутренний долг, беспрестанно допечатывало бумажные деньги, так что рубль очень упал в цене и котировался у иностранцев с половинным дисконтом от номинала.
Павлу казалось, что довольно приказать, и инфляция прекратится, а бюджетные расходы сократятся.
Курс рубля он повысил двумя указами: велел публично спалить пять с лишним миллионов ассигнаций и брать пошлину за ввозимые в Россию товары золотом или серебром, то есть возложил инфляционные потери на импортеров.
Результат получился невпечатляющий. Сожженные деньги составляли меньше 3% от всей наличной массы, и сильно повысить курс эта мера не могла, а от фактического 40-процентного увеличения тарифов пострадала торговля, и без того ослабленная затяжной европейской войной.
Так же решительно попробовал царь обойтись с бюджетом. Он лично занялся составлением сметы на следующий 1797 год и лихо сократил расходы более чем вдвое – до 31, 5 миллиона рублей (в 1796 году было потрачено 68 миллионов). Но потом за дело взялись финансисты и объяснили царю, что так не получится – государство не сведет концов с концами и развалится. Пришлось пересчитывать заново, и расходы вышли почти такими же, как при Екатерине: 63, 7 миллиона рублей. Оказалось, что экономика военных приказов не понимает.
В дальнейшем Павел уже не пытался экспериментировать, а просто покрывал дефицит теми же способами, что и мать: печатал деньги и брал займы. За четыре года выпустили 56 миллионов ассигнационных рублей, а внешний долг увеличили втрое.
|
|
|
Пускай Павел не разбирался в финансах, но он считал себя знатоком военного дела и собирался в корне перестроить российскую армию.
Самой большой проблемой была стоимость – вооруженные силы съедали львиную долю национального богатства. Поскольку расширять владения империи Павел не желал и воевать ни с кем не собирался, полумиллионная армия, доставшаяся ему от матери, представлялась императору излишеством.
Поначалу царь хотел кардинально урезать военные расходы, очевидно, надеясь, что тогда армия сама усохнет. Но в пересмотренной смете на 1797 год пришлось выделить на военный бюджет те же 25 миллионов, что и прежде. Одномоментно сократить армию было невозможно.
Этот процесс осуществлялся постепенно. В конце концов армия уменьшилась на треть – до 335 тысяч солдат. Уволены были 2200 офицеров и 333 генерала. Однако радоваться этим успехам не пришлось, потому что вскоре воевать все-таки понадобилось, и стало ясно, что армию сокращали зря.
Численное уменьшение Павел надеялся компенсировать повышением качества, для чего провел военную реформу. Кое-что действительно стало лучше. Появились новые уставы, прекратилось использование солдат в качестве домашней прислуги, усилился контроль за расходованием казенных средств. Благодаря тому, что инспектором артиллерии был царский любимец Аракчеев, этот род войск быстро развивался и усовершенствовался – по мнению военных историков русская артиллерия стала одной из лучших в Европе.
Однако в целом русская армия при Павле ослабела.
Ненавидя «потемкинский дух» и преклоняясь перед прусской концепцией армии как живой машины, император придавал чрезмерное значение внешнему виду войск, муштровке, строевой подготовке – в ущерб боевой выучке. Солдатам приходилось тратить много времени на уход за красивыми, но непрактичными мундирами, за буклями и косами. Павловская армия хорошо смотрелась в мирное время – на парадах и в караулах, но скоро ей предстояло столкнуться с закаленной в боях французской республиканской армией, в которой учили не чеканить шаг, а драться.
|
|
|
К тому же, сокращая офицерский и генеральский корпус, Павел сплошь и рядом выгонял самых лучших – «потемкинцев», начиная с Суворова. Оставались же «мастера шагистики и фрунта».
Впрочем, не всё было плохо. Например, улучшилось положение нижних чинов. Павел заботился о том, чтобы их хорошо кормили, не обворовывали, тепло одевали зимой, а по выходе в отставку обещал каждому ветерану 15 десятин, 100 рублей и звание однодворца (лично свободного мелкого землевладельца).
Надо сказать, что солдаты, в отличие от своих командиров, к царю относились неплохо – потому-то в ночь убийства и было так непросто заставить батальоны кричать «Да здравствует император Александр! ».
Вообще в начинаниях этого злосчастного монарха есть одна симпатичная черта: он очень хотел быть не дворянским, а народным царем. Его идеалистическому воображению рисовались умилительные картины страны как единой большой семьи, где отец-государь ко всем равно справедлив, и благодарные чада отвечают ему преданной любовью.
Сразу же после прихода к власти Павел велел учредить во дворце особое окно, куда люди любого звания могли опускать свои прошения и жалобы. Ключ от комнаты хранился у самого царя. Утро государя начиналось с того, что он спускался в заветный чертог и внимал там «голосу народа». Ответы на некоторые петиции потом печатались в газетах. Это был первый в России опыт «прямой линии» общения между правителем и населением.
Эксперимент, правда, продлился недолго. Нашлись неблагодарные, которые пользовались анонимностью, чтобы писать батюшке-царю гадости и даже рисовать на него карикатуры. Окно для обратной связи с народом упразднили.
Но совсем не комичной милостью был указ 1797 года об отмене гонений на старообрядцев, которым отныне разрешалось свободно строить свои церкви повсеместно, даже в столицах. Павлу, высоко ценившему преданность, нравилось в раскольниках сочетание верности старине с народностью, а также строгость нравов. Так прекратились почти полуторавековые гонения на довольно большой слой русского населения, впоследствии вспоминавший этого царя с благодарностью.
|
|
|
Чтили Павла и крепостные крестьяне, у которых новое царствование породило много надежд.
Русское общество при Павле I
В отличие от слишком много о себе понимавших дворян и горожан, к крестьянам император относился с идеалистическим умилением, которое, вероятно, впитал еще в детстве из чтения пасторальной литературы. В его представлении это были простые труженики, кормильцы державы, и он искренне хотел – нет, не дать им волю (Павел не считал волю благом), а облегчить их участь, защитить их от помещичьего произвола. Он видел в этом священную обязанность «государя-отца».
Немедленно по восшествии на престол царь издал несколько указов, действительно обрадовавших народ.
Во-первых, он отменил намеченный матерью рекрутский набор (что совпадало и с общей линией на сокращение армии). В тот же день была упразднена незадолго перед тем введенная «хлебная подать» – натуральный налог зерном, очень тяжелый для крестьян. Еще через месяц царь простил беднякам семь с половиной миллионов рублей недоимок по подушной подати – это стало огромным облегчением.
К «экономическим» пожалованиям скоро прибавились юридические, еще более важные.
Сначала крестьяне получили отнятое Екатериной право жаловаться на своих господ властям и даже государю, а также оспаривать в высшей инстанции судебные решения. Затем царь воспретил продавать без земли украинских крепостных – многие жители недавно присоединенных польских земель, раздаренные новым владельцам, продавались «на вывоз», как скот. Год спустя запрет был распространен на всех крестьян империи.
На Пасху 1797 года Павел сделал помещичьим крестьянам главный подарок: издал указ, ограничивавший барщину тремя днями в неделю, да еще за вычетом церковных праздников, которых набиралось несколько десятков в год.
Подобного потока милостей народ не видывал за всю историю Российского государства. Особенное впечатление произвел указ о том, что крепостные, как и вольные, обязаны приносить присягу новому царю. Это означало, что власть признает их полноценными подданными. По деревням разнесся слух, что государь повелел дать всем свободу, а господа это скрывают, и в семнадцати губерниях начались волнения.
Но, повторю, ликвидировать крепостничество Павел и не думал. Более того, за время его правления количество лично несвободных крестьян увеличивалось быстрее, чем при матери. Та раздарила дворянам 800 тысяч человек за 32 года; сын же всего за четыре года, награждая своих слуг, передал им во владение почти 600 тысяч государственных и удельных крестьян.
Некоторое – на самом деле очень незначительное – повышение правового статуса крестьянства сопровождалось серьезным урезанием привилегий дворянства. Это соответствовало представлениям Павла о справедливом государстве. Главный благополучатель предыдущего царствования, высшее сословие, должно было расстаться с целым рядом льгот.
|
|
|
