Семейства средневековых городов

Западноевропейская модель города, которая сформировалась в XII—XIII веках, включала наделение определенными привилегиями как самого населенного пункта, так и его жителей. Процесс этот по определению требовал некоего автора, то есть господина. Это не означает, что в действительности содержание предоставляемых льгот всякий раз вырабатывалось заново и феодалом и его горожа­нами. К XII веку уже существовал стандартный набор нормативных положений. Если говорить в самом общем ключе, то имелись некие базовые принципы городских свобод, такие, как статус свободного города, освобождение от пошлин, наделение монопольными, до оп­ределенного предела, правами в экономической жизни. Все эти мо -менты были неотъемлемой составной частью понятия инкорпори­рованного города. Если говорить в более частном плане, то один город мог заимствовать у другого целые структуры, ведающие во­просами городского управления, гражданским и уголовным судо­производством и регламентацией хозяйственной жизни. Результа­том становилось рождение целых семейств городов, то есть групп городских поселений, чья жизнь регламентировалась законами по образу и подобию «матери городов», по крайней мере вначале.

Примером такой группы могут служить города, жившие по ко­дексу законов Куэнка-Теруэль. Эта достаточно разветвленная сис­тема законодательных актов насчитывала порядка тысячи статей, которыми регулировались всевозможные аспекты жизнеустройст­ва — от порядка наследования, рассмотрения дел об убийстве, не-

Роберт Бартлетт. Становление Европы

сения воинской повинности, отношений между иудеями и христиа­нами до вопросов орошения полей и выпаса скота, функционирова­ния общественных бань и даже наказания за кражу роз или лилий из чужого сада. Кодекс был пожалован Альфонсом VIII Кастиль­ским жителям Куэнки вскоре после отвоевания города у мусульман в 1177 году. Примерно в то же время, но с другой стороны от гра­ницы Арагона, Альфонс II пожаловал фактически идентичный ко­декс городу Теруэлю. От Куэнки и Теруэля этот свод законов рас­пространился на юг на волне Реконкисты и к 1220-м годам достиг Андалусии. Получается, что эта конкретная модель города не была ограничена какими-то политическими рамками. Она устраивала как Кастилию, так и Арагон, и с равным успехом могла насаждаться на всей отвоеванной у мусульман территории. Можно без труда обна­ружить и другие примеры семей городов, которые распространя­лись через границы королевства или феодального владения. Напри­мер, закон Бретейля в Нормандии, города, которому его лорд Виль­гельм Фиц-Осберн около 1060 года даровал самоуправление, после нормандского завоевания Англии был пожалован новому владению Фиц-Осберна — Херефорду. К 1086 году североваллийский горо-док-боро Рудлан получил «законы и обычаи, которые есть в Гере-форде и Бретейле»Н Среди англо-нормандцев, пришедших в Ир­ландию после 1169 года, было много подобных роду де Ласи, то есть выходцев из приграничных с Уэльсом областей, и когда они осно­вывали города, как де Ласи — Дрогеду, то даровали им законы Бре -тейляН Таким образом этот не слишком значительный норманд­ский город для многих новых боро в Уэльсе и Ирландии превратил­ся, благодаря серии феодальных завоеваний, в модель для подража­ния. Еще более разительным было значение великих городских ко­дексов Остзидлуига — законов Любека и Магдебурга, ставших фундаментом правовой и административной системы сотен поселе -ний в Восточной Европе, до Нарвы на Финском заливе и Киева на территории современной Украины.

Степень зависимости дочерних городов от материнских могла быть различной. Иногда новый город только получал обычаи «стар­шего», и на этом его зависимость заканчивалась. В других случаях «младший» город мог обращаться к «старшему» за разъяснениями, когда требовалось уточнить какие-либо аспекты управления или су­дебной практики. Еще более тесной была взаимосвязь внутри тех семейств городов, в которых, как в случае с Любеком, «старший» город рассматривал тяжбы, поданные в суды дочерних городов. Первым делом осуществлялась передача обычаев судопроизводства, часто это делалось в форме направления дочернему городу книги законов. Например, Геттингенский свод законов Любека содержит текст закона в том виде, как он был направлен в Данциг в ответ на просьбу тамошнего герцога и горожан. Он начинается словами:

Документ Вильгельма Сабины об учреждении епархий в Пруссии

Изображение Альбрехта Медведя (справа, с копьем и щитом) на одной из его монет

Замок Кэррикфергус

Тяжелый конник XIII века

Стенобитное орудие требюше, конец XII века

Крестьяне получают землю в обмен на расчистку пашни от леса

Цистерцианцы расчищают землю под пашню

Бременский ког (вверху: реконструкция; на соседней стр. вверху вид сбоку)

Венды (сорбы) и саксонцы не могли выступать в суд? друг против друга

7. Колониальные города и колониальные торговцы

Первые вендские монеты:

вверху Генрих Пржибислав Бранденбургский (реверс и аверс); внизу Яжа Кёпеник

«В год 1263 от рождества Христова, во имя чести и любви, а также по просьбе блистательного господина Самбора, герцога Померелии, и во имя любви и по просьбе жителей Данцига, консулы города Любека повелели оформить письменно закон, данный им славным господином Генрихом, герцогом Саксонским..., что подтверждено в его хартии. Сим начинается установленный закон города Данцига, переданный им порядком консулами города Любека» ¹⁵.

В 1282 году депутаты от чешского города Литомержице (Лайтме-ритц) послали в Магдебург за экземпляром Магдебургского свода законов. Депутаты Магдебурга отправили им книгу, а в сопроводи­тельном письме написали, в частности, что Литомержице, «как мы слышали, был заложен на основе наших законов» ¹°. Распростране­ние объемистого кодекса Куэнка-Теруэль было возможно только посредством книг. В Прибалтике и на Пиренеях практиковались переводы кодексов с латыни на местные языки, что лишний раз подтверждает тот факт, что передача правовых норм осуществля­лась посредством письменных текстов.

Едва какой-нибудь новый свод законов переносился на новую территорию, как дочерние города сами становились «старшими» для новых семей городов или их подсемейств. В начале XIII века, к примеру, закон города Галле, который сам по себе являлся дочер­ним городом Магдебурга, стал моделью для новых поселений в Си -лезии. Промежуточное положение занимал герцогский город Шрода (Ноймаркт), община горожан, находившаяся в 180 милях (9 днях пути) на восток от Галле. До нас дошел документ, в котором члены городского управления Галле подробно разъясняют депута­там Шроды, что именно подразумевают «городские законы, соблю­давшиеся еще нашими отцами»¹⁷. Положения этого документа ка­саются тонкостей уголовного и наследственного права, определяют периодичность судебных заседаний, приводят требуемые формы доказательств и структуру главных гильдий. Это сжатое описание в основных чертах немецкого города, коорое впоследствии получило хождение в восточных областях, Город Шрода вскоре превратился из прилежной «дочки» в плодовитую «мать». Когда в 1223 году епи­скоп Лаврентий Вроцлавский позволил своему местному представи -телю Вальтеру поселить немцев в торговом (рыночном) городе и де -ревнях на верхнем Одере, он начертал, что они должны подчинять­ся «тому же закону, что применяет герцог Генрих в Ноймаркте, иначе именуемом Шродой». В одном из недавних исследований перечислено 132 населенных пункта (в большинстве — между Оде­ром и Вислой), где в Позднем Средневековье применялось право Шроды-Ноймаркта¹⁸.

Понятно, что тот иной город становился тем более известен, чем лучшего «качества» были его вольности. Арагонский город Хака был тому примером, и в 1187 году Альфонс II Арагонский горделиво провозгласил: «Я знаю, что люди в Кастилии, Наварре и других землях привыкли приезжать в Хаку, чтобы изучать здешние обычаи

Роберт Бартлетт. Становление Европы

и свободы и затем их перенимать»¹⁹. Однако подобное восхищение не всегда означало отсутствие критического взгляда, и примеров модификации и усовершенствования существующих кодексов тоже можно найти немало. Когда в 1261 году герцоги Силезии пожалова­ли Вроцлаву законы Магдебурга, они внесли в них ряд усовершен -ствований, в том числе уменьшили наполовину суммы штрафов, на -латаемых судом²⁰. Подобные модификации создавали внутри круп­ных типов правовых систем множество подсистем, и толкование взаимоотношений между ними превратилось практически в само­стоятельную научную дисциплину. В частности, немецкая истори­ческая школа изучает семейства сводов городских законов метода­ми классификационной системы Линнея.

Некоторые города служили для других не просто моделью для воспроизведения, но и осуществляли постоянный законодательный контроль за «дочками». Например, городской совет Магдебурга (Schoffen, scabini) издавал регламентирующие инструкции для мно­жества городов, членов обширной «Магдебургской семьи», которые раскинулись далеко на восток и на юг. В 1324 году они направляли в свой дочерний чешский город Литомержице письма, в которых отвечали на запросы, полученные от тамошних судьи, присяжных и членов совета, и давали рекомендации по таким разным предметам, как условия мирного договора между Литомержице и его недруже­ственным соседом Уста (Аушиг), детали судебной процедуры и пре­делы юрисдикции, наказания за правонарушения; определяли поря­док наследования и даже давали советы торговцам мануфактурой, как резать ткань. Таким образом осуществлялась верховная или надзорная юрисдикция, точно так же, как сам Литомержице приме­нял Магдебургское право к многочисленным дочерним городам в своем регионе²¹. Аналогичную роль для немецких торговых городов в Прибалтике исполнял Любек. Консулы Любека издали свыше 3 тысяч апелляционных и разъяснительных документов, и это лишь небольшая часть оригинального материала²². Сходные правовые модели можно обнаружить и в Испании, где, например, в 1322 году Альфонс XI Кастильский повторно подтвердил апелляционную юрисдикцию Логроньо над «всеми местами, в которых действует закон Логроньо» ²-1

Такая трансрегиональная система городской судебной иерархии не всегда была по душе князьям, которые могли усмотреть в самом факте существования альтернативного и стороннего центра отправ­ления правосудия угрозу собственному могуществу, и некоторые правители предпринимали попытки нарушить целостность этой сие -темы. В 1286 году герцоги Ополе (Оппельна) распорядились, чтобы

«Все и каждый, кто селится в наших владениях по фламандскому закону, в случае если в отношении закона возникают сомнения, не должны искать никаких сведений о том законе за пределами нашей земли, а в пределах наших владений — нигде кроме как в городе Раци -буже (Ратибор), невзирая ни на какие привилегии городов и деревень,

7. Колониальные города и колониальные торговцы

которые могут на первый взгляд противоречить настоящему указу. Также отныне не должен означенный город Ратибор иметь какое-либо касательство, будь то от своего имени или от чужого, к любому насе -ленному пункту извне, но должен решать все дела, кои возникают там или по обычаю приносятся туда на рассмотрение, на месте, со страхом Господа, как велит их вера, и никакие апелляции не следует адресовать ни нам, ни в любые другие места»²⁴.

Целью герцогского указа было свести судебно-правовые отно­шения поселенцев к фламандскому праву с высшей инстанцией в городе Ратиборе, одному из главных в герцогстве. Это означало бы действие на всей подвластной им территории единой судебно-пра­вовой иерархии, с отсечением какого бы то ни было влияния внеш­них авторитетов. Здесь мы имеем классический пример той замкну­той и однородной судебно-законодательной системы, к какой стре­мится всякое суверенное государство. Однако в XIII веке и позднее это стремление имело мощную альтернативу в лице международ­ной сети городов. Распространение единых судебно-правовых норм от родительских городов к дочерним по торговым путям и дорогам переселенцев шло более активно, нежели внутри узких границ мо­нархических владений.

Города были нужны князьям как источник благосостояния, но в их вольности была заключена и своя опасность — они могли выйти из подчинения. Особый акцент на независимости города, характер­ный для закона Любека, пробуждал в некоторых правителях опре­деленное недоверие, и, например, Тевтонские рыцари отвергли применение этого закона в своих землях, отдав предпочтение соб­ственному, менее независимому кодексу — Хелминскому. Данциг и Мемель (Клайпеда), где вначале применялось право Любека, были принуждены отказаться от него под давлением Тевтонского ордена. Однако лишь к Позднему Средневековью наступление князей на городскую автономию приняло массированный и действенный ха­рактер. Между концом XV и серединой XVII веков апелляционной юрисдикции Любека был положен конец, поскольку окрестные го­рода в судебно-правовом плане объединились с территориями со­седних правителей либо оказались в непосредственной юрисдикции своих номинальных господ. И все же в эпоху Высокого Средневе­ковья больше, чем в наложении каких-либо ограничений на города, князья были заинтересованы в их развитии, даже если это разви­тие шло на основе заимствования каких-то моделей извне.

Сеть межгородских контактов — будь то торговые связи, семей­ные узы или судебно-правовое соподчинение — имела сердцевиной ключевые районы центральной части Западной Европы и в геогра­фическом плане расходилась от центра к периферии. Раньше всего городских вольностей добились области вокруг Рейна, причем в самом полном и известном виде — в Юи-на-Маасе²⁵. Во всех дру­гих областях города стали брать за образец модель Лотарингии и Рейнской области. Лучи этого влияния расходятся радиально во

Роберт Бартлетт. Становление Европы

7. Колониальные города и колониальные торговцы

всех направлениях — от Нормандии до Англии, Уэльса и Ирландии, от Вестфалии — через Гольштейн в Эстонию, от Новой Касти­лии — в Андалусию. Шотландское городское право изначально про -исходило от законов Ньюкасла-на-Тайне, а в Богемии первые го­родские конституции были созданы на базе саксонских моделей.

Аналогичная картина характеризует и распространение в языке связанной с городской жизнью лексики. Само слово «бюргер» (от латинского burgensis), которое, по-видимому, ведет начало из тех времен, служило обозначением человека, который получил новый юридический статус полноправного члена городской общины со всеми правами инкорпорированного города. Зародившись в центре Западной Европы, это слово распространилось на периферию. Впер­вые термин употребляется в XI веке в Лотарингии, Северной Фран -ции и Фландрии. Слово burgenses встречается в хартии города Юи 1066 года. На Британских островах это слово фигурирует в Книге Страшного суда 1086 года для Англии и Рудлана в Уэльсе, в Шот­ландии — в первой половине XII века и в Ирландии — в 70-х го­дах XII века. Здесь мы встречаем его в хартии Генриха II в отноше -нии Дублина. Это слово распространилось и в славянских областях Европы, причем в документах Богемии оно впервые появляется в 1233 году²". Имея германо-латинское происхождение, слово «бюр­гер» и его производные получают широкое распространение по­всюду, где развивается средневековая экспансия: греческий текст «Морейской Хроники» использует термин bourgeses, в Румынии го­рожан называют Ьигдаг или pirgar — от Burger, а в Уэльсе новые жители городов из числа переселенцев именуются bwrdais²⁷. Лати­низированный вариант немецкой лексики, относящейся к правово­му статусу городов и их граждан, оказался воспринят носителями кельтских, славянских и других языков благодаря тому, что форма­лизованная модель города как такового (с определенными правовы­ми особенностями) была привнесена сюда из романо-германского мира.

ИММИГРАЦИЯ ГОРОЖАН

Зародившись в XI веке в ходе экспериментов в Лотарингии, Фландрии, Вестфалии или Северной Испании, новые конституци­онные модели и лексика оказались в последующие столетия пере­несены или заимствованы в качестве образца городскими поселе­ниями Северной и Восточной Европы и Испании эпохи Реконкис­ты. Однако надо ясно представлять, что это распространение право­вых основ не было чем-то бесплотным. Для того, чтобы стать горо­дами не только в юридическом, но и в экономическом смысле, новым и растущим городским поселениям в эпоху Высокого Сре­дневековья явно требовался ощутимый приток иммигрантов для формирования и поддержания на определенном уровне их населе­ния. В центральных областях Западной Европы эта иммиграция

часто носила сугубо локальный характер, когда в города устремля­лись многочисленные сыновья и дочери крестьян из соседних дере -вень. Например, из 47 горожан Стратфорд-на-Эйвоне, чьи имена известны по документам 1252 года, 42 (то есть 89 процентов) были родом из деревень в радиусе 16 миль от города²⁸. В пограничных областях латино-христианского мира, таких, как Восточная Европа, Испания Реконкисты или кельтские земли, напротив, население го­родов тоже было иммигрантским по сути, но происходило из более отдаленных областей.

Как явствует из хартий «франкам», подобным той, что Альфонс VI пожаловал поселенцам Логроньо в 1095 году, уже ко второй по­ловине XI века малые города, лежавшие по окраинам Пиренейского полустрова либо на традиционных паломнических путях в Сантья­го, насчитывали большое число горожан, прибывших издалека, в первую очередь из Франции²⁹. «Саагунская хроника», составлен­ная, по-видимому, в начале XII века, рассказывает, как тот же ко­роль

«издал указ о том, что там надлежит основать город, собрав со всех сторон света горожан, представителей разных ремесел... гасконцев, бретонцев, германцев, англичан, бургундцев, нормандцев, тулузцев, провансальцев и ломбардцев, и многих других торговцев разных наций и языков; и таким образом он заселил и образовал город немалых раз -меров»³⁰.

В арагонский город Уэска, который в 1096 году был отвоеван у мусульман, поселенцы из Северной Франции прибывали на протя­жении целого поколения: есть документ 1135 года, в котором упо­минается собственник по имени Гумфред из Фалеза, жена и дети которого носили чисто французские имена — Оделина, Вильгельм, Иоанн, Гуго, Одетта и Аррамборж³¹.

В тех областях Пиренейского полуострова, которые были отвое­ваны у мусульман в XII—XIII веках, развитие городов происходило на фоне уже достаточно густой сети поселений городского типа. В X—XI веках исламская Испания была несомьенно наиболее урба­низированным регионом Западной Европы. Неудивительно, что здесь не наблюдалось того бурного роста числа новых городов, каким характеризовались, например, области Восточной Европы или Британских островов. Конечно, определенное число осознанно спланированных новых поселений или колоний имело место. Глав­ным образом они основывались на новом месте либо на месте насе -ленных пунктов сугубо сельского типа. Примером служит Сьюдад Реал, основанный Альфонсом X в 1255 году:

«Он повелел, чтобы люди из его владений пришли сюда, начертал, как надлежит заложить новый город, и приказал назвать его Вилла Реал; указал, как спланировать улицы, определил места, где должна пройти городская стена, и повелел установить каменные ворота в том месте, где в город входит дорога из Толедо» ³².

Роберт Бартлетт. Становление Европы

7. Колониальные города и колониальные торговцы

Затем король даровал новому городу законы Куэнки³³ План го­рода Сьюдад Реал, с его простой симметрией, дорогами, идущими через шесть ворот («Пуэрта де Толедо», «Пуэрта де Калатрава» и т.п.) и сходящимися на центральном рынке, к которому примыкает собор св. Марии, говорит не о случайном, а о спланированном ха­рактере его застройки. Однако в целом для Испании такие города были исключением³⁴.

С другой стороны, многие города для своего возрождения нуж­дались в притоке новых жителей после долгого периода пригранич -ных войн и завоевательных походов. Когда в начале XII века Тарра-гона была взята христианами, граф Барселоны даровал ее Таррагон-ской епархии, описывая ее при этом как «город Таррагона, кото­рый оставался разрушен и покинут на протяжении многих лет, не имея ни землепашца, ни жителей. Я жалую его вам... для восстанов­ления... Я даю вам свободу... собирать людей где только возможно и какого угодно ранга для заселения этой земли»³⁵. Когда Ферди­нанд III взял Хаэн, «он послал за поселенцами во все края, пообе­щав большие свободы всем, кто придет сюда жить»³⁶.

В других случаях христианское войско завоевателей могло встретить город с уже значительным населением, как было с вели­кими южными столицами — Валенсией, Кордовой и Севильей. Се­вилья в 1248 году отошла к королю Кастилии. Большая часть му­сульманского населения была изгнана. На протяжении последую­щего десятилетия королевские комиссары занимались распределе­нием земельной собственности в городе и окрестностях: 43 круп­ных земельных владения получили князья, феодалы, епископы и военные ордена; 200 малых поместий были пожалованы рыцарям, и даже рядовые воины получили небольшие имения. Свою долю по­лучили также король, вновь назначенный архиепископ и городской совет. Новые землевладельцы привлекали новое население. Имми­грация в Севилью эпохи Реконкисты затронула практически каж­дую часть Пиренейского полуострова, и поселенцы в большом ко­личестве прибывали даже из таких отдаленных областей, как Гали­сия и Старая Каталония. Большинство переселенцев были из Ста­рой Кастилии, многие также прибывали из Леона и Новой Касти­лии. Эти три региона образовывали большой массив земли в север -ной части центральной Испании, от реки Тахо до северных горных хребтов, и служили мощным источником людских ресурсов, постав -ляя городу новых жителей-христиан³⁷.

Такими путями протекало масштабное переселение, в ходе кото -рого в XI—XII веках в Испанию переместилось множество францу­зов, а испанцы с севера переселились в центр и на юг полуострова, в новые, оставленные или отвоеванные у мусульман города. В то же самое время иммиграционные процессы преображали и Восточ­ную Европу. Здесь развитие городов часто сопровождалось масси­рованной немецкой иммиграцией. Когда в 1228 году королева Боге­мии Констанца даровала южноморавскому городу Годонин (Гединг)

права города, она в своей хартии объявила: «мы призвали к себе достойных немцев и поселили их в нашем городе» ³°. Краков пред­ставляет собой хороший пример польского города, преображенного как немецкой иммиграцией, так и заимствованной у немцев систе­мой городского права. Эта древняя польская крепость получила новую жизнь в 1257 году, когда герцог Болеслав, местный прави­тель из династии Пястов, установил в городе порядок по образу и подобию магдебургского: «город Краков был преобразован на осно­ве германского права, и герцогские сановники изменили облик ры­ночной площади, домов и дворов»³⁹. Он намеревался «собрать здесь людей из многих краев», но особо оговаривал, что польское сельское население не может пользоваться правами граждан нового города⁴⁰. Основанием для такого ограничения был не националь­ный признак как таковой, а опасение, что это приведет к оттоку жителей из его владений или земель других сеньоров. В результате уже и без того достаточно немецкий по духу Краков стал еще более германским городом. Его бюргеры были немцы по имени, языку, культуре и присхождению, а правовой моделью для них также служил старонемецкий город. Таким же образом оказались германизированы многие крупные торговые города Восточной Ев­ропы, другие же (как, например, описанная ниже Рига) и вовсе це­ликом представляли собой поселения немецких иммигрантов.

Города типа Кракова и Риги специализировались на дальней торговле. Во внутренних же районах Восточной Европы того време -ни получил развитие еще один вариант урбанизации по немецкому типу — создание сети небольших рынков и торговых центров ло­кального масштаба. Хороший пример тому дают города Мекленбур-га. Помимо двух балтийских портов, Ростока и Висмара, города Мекленбурга были вызваны к жизни главным образом потребнос­тями близлежащих районов, и изучать их надо именно с точки эре -ния их локального значения. Великие торговые пути, сыгравшие столь важную роль для роста торговых городов на балтийском по­бережье и в устьях рек, не могут служить объяснением образова­нию многочисленных мелких городов в материковом Мекленбурге.

Первые города этой области, получившие самоуправление, были основаны в середине XII века немецкими завоевателями: Любек — *рафом Адольфом Голыптейнским, Шверин — Генрихом Львом Саксонским. Однако развитие городов под эгидой местной динас­тии началось только после 1218 года. Именно в тот год Генрих Бор-вин Мекленбургский даровал Любеку закон города Ростока. В хар -тии перечисляются десять консулов Ростока, все — с немецкими фамилиями, что заставляет думать о том, что иммигрантская оли­гархия пользовалась благосклонностью местных правителей. Рос-токская хартия сыграла роль стартового пистолета: в последующие Шестьдесят лет по всему Мекленбургу была создана целая сеть Малых городов, в среднем по городу в каждые два года. Наиболее ^тивными проводниками политики создания этих городов высту-

Роберт Бартлетт. Становление Европы

пали как раз правители Мекленбурга, которые щедро издавали в отношении новых поселений хартию за хартией. Например, Нико­лас Мекленбург-Верльский (1227—1277), внук Генриха Борвина, на­делил законом города Шверина — через посредство мекленбург-ского города Гадебуша — восемь населенных пунктов. Они соста­вили одну из трех доминирующих семей городов в этом регионе, наряду с семейством Любека, чья система права передавалась малым городам через юрисдикцию Ростока и Висмара, и Пархима. Последний получил статус города в 1225/26 году из рук Генриха Борвина:

«Мы отдали землю Пархима — неприютную, пустынную и лишен -ную дорог — христианским колонистам, которых пригласили издалека и из окрестных областей. Мы также построили в этой земле город и наделили его надлежащими правами и юрисдикцией, благоприятной и полезной для жителей и самого города.

И прежде всего мы даровали этому свободному городу и всем его гражданам все права»⁴¹.

Собственно, суть городского закона Мекленбурга в общем и целом мало отличалась от того, что мы видели в таких, к примеру, документах, как дублинская хартия 1192 года: освобождение от до­рожной пошлины, льготные суммы штрафов, свобода наследования и тому подобное. Здесь опять-таки за основу была взята конкретная модель, привлекательность которой отчасти и заключалась в легкое -ти воспроизведения.

Таким образом обрел новый облик ландшафт Мекленбурга, рас -кинувшегося на площади в 4,5 тысяч квадратных миль. К XIV веку, в противоположность тому, что было столетием раньше, повсюду стояли небольшие города, каждый со своей приходской церковью, рынком, тюрьмой и, возможно, зачатками оборонительных соору­жений. В конце XIII—XTV веках некоторые из этих центров уже имели свои монастыри, как, например, Рёбель, где был доминикан­ский монастырь и дом кающихся грешниц (в процессе развития го -родов появлялась новая специализация)⁴². Городская культура была по преимуществу немецкой, при том, что многие города были со­зданы на месте славянских деревень и даже имели славянские на­звания. Хороший пример тому дает Крёпелин: в этом городе со сла­вянским названием члены городского совета поместили на своей печати изображение калеки, поскольку слово «калека)) по-немецки (Кгирре!) созвучно старому названию города⁴³. Но и независимо от этимологии городов важно то, что их жители ощущали себя немец­кими гражданами. Германское колониальное заселение Восточной Европы в корне отличалось от мощной сети торговых центров Вы­сокого Средневековья в лице итальянских городов Восточного Сре­диземноморья именно в силу существования населенных пунктов типа Гадебуша, Пархима и Крёпелина, то есть небольших, тесно связанных с окрестными селениями торговых центров, жители ко-

торых были купцами и ремесленниками немецкого происхождения со своим, достаточно узким кругом интересов. Именно малые тор­говые города стали проводниками необратимого культурного преоб­разования обширных областей Европы.

7. Колониальные города и колониальные торговцы

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: