 |
Выстрел Веры Засулич. А. Доденард
|
|
|
|
Выстрел Веры Засулич
А. Доденард
Самым же тяжелым последствием процесса было то, что террор, если так можно выразиться, вошел в моду. Очень горячих и очень холодных голов, готовых взяться за оружие, нашлось немало. Некоторые были связаны с подпольщиками, другие действовали по собственному почину.
Турецкая война закончилась, но началась война между государством и революционерами.
Вот краткая хроника основных ее событий (за исключением покушений на цареубийство, о которых будет рассказано отдельно).
30 января, то есть меньше чем через неделю после акции Засулич, в Одессе произошла перестрелка. Жандармы пришли арестовывать нелегалов, а те вместо того, чтобы сдаться, как бывало прежде, открыли огонь.
1 февраля в Ростове-на-Дону тамошние подпольщики убили полицейского провокатора Никонова.
23 февраля в Киеве трое террористов стреляли в товарища прокурора Котляревского.
25 мая в том же городе ударом кинжала был убит адъютант жандармского управления барон Гейкинг. Террорист скрылся, отстреливаясь.
Каждый из этих терактов сопровождался выпуском прокламаций о приведении в исполнение приговора, вынесенного некоей «русской социально-революционной партией», а вооруженное сопротивление при аресте или попытке задержания отныне становится обычным делом.
Обостряется ситуация и в столице. Чтобы не повторился казус с оправданием Засулич, правительство предает одесских арестантов военному суду – под предлогом того, что в январе в городе еще не было отменено военное положение, а нападение на жандармов было приравнено к нападению на солдатский караул. Благодаря этой казуистике суд прошел без сюрпризов, одного из обвиняемых расстреляли. Но в отместку, всего два дня спустя, среди бела дня, в центре Петербурга, землеволец Кравчинский кинжалом заколол самого шефа жандармов и начальника Третьего отделения Мезенцева, после чего благополучно скрылся. Безнаказанное убийство руководителя имперских спецслужб стало настоящей пощечиной для репрессивной машины, гордившейся своим всемогуществом.
|
|
|
Машина ответила так, как умела – еще бó льшими репрессиями. Притом не точечными, а массовыми, то есть наиболее бездарным и опасным образом. Правда, у нее не было другого выхода – полиция еще не научилась бороться с конспиративными организациями.
Прямо в день похорон Мезенцева в Зимнем дворце состоялось экстренное заседание Совета министров в присутствии императора. Постановили: подлежащих бессудной «административной высылке» (то есть кого угодно, по одному лишь подозрению полиции) отправлять «преимущественно в Восточную Сибирь»; за вооруженное сопротивление предавать военному суду с немедленным исполнением приговора; построить специальные тюрьмы и колонии для содержания политических.
По сути дела, государство решило ответить на террор террором. Людей по-настоящему отчаянных (а постнечаевские «обреченные» все были такими) запугать этим совершенно невозможно, они лишь лучше конспирируются. Общество при этом, подвергаясь полицейскому произволу, начинает горячо сочувствовать бесстрашным героям, сражающимся с несправедливостью, и не ставит им в вину проливаемую кровь. В самой, может быть, главной борьбе – за умы и сердца – правительство безнадежно проигрывало. Всякий передовой человек счел бы низостью помогать полиции и достойным поступком – помочь революционерам, даже если не разделял их взглядов.
Да что «передовой человек»! Вот разговор 1880 года. Участвуют два убежденных консерватора: Федор Михайлович Достоевский и Алексей Сергеевич Суворин, редактор благонамеренной газеты «Новое слово», которую демократы называют «Чего изволите? ».
|
|
|
«Представьте себе, – говорил он [Достоевский], – что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждет и все оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: «Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел машину». Мы это слышим. Представьте себе, что мы это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельств и своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли ли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы? » «Нет, не пошел бы…» «И я бы не пошел».
Потому что доносить на революционеров стыдно. Даже если они собираются взорвать Помазанника Божия.
«Ведь это ужас. Это – преступление, – вздыхает Федор Михайлович. – Мы, может быть, могли бы предупредить…»
Полиция свирепствует, но пожар разгорается лишь сильней. В 1879 году убийства, покушения, перестрелки становятся чуть ли не обыденным явлением. В феврале застрелен харьковский губернатор князь Кропоткин и зарезан полицейский агент Рейнштейн. В марте стреляли в нового шефа жандармов Дрентельна. В мае при захвате киевской подпольной типографии произошел кровопролитный бой – было произведено 60 выстрелов.
|
|
|
