 |
Переписной лист
|
|
|
|
Грандиозная статистическая операция была тщательно подготовлена. За несколько дней 150 тысяч счетчиков произвели тотальный учет. Данные были обработаны на специальных электрических машинах с использованием перфокарт.
Правительство и прежде проводило подсчет населения, главным образом с податными целями, но те «ревизские сказки» были весьма приблизительны, и последняя по времени состоялась сорока годами ранее. За это время, как выяснилось, людей в стране стало на 70% больше – в основном за счет появления земской медицины и снижения детской смертности.
Россияне были очень молоды, медианный возраст составлял всего 21 год. Судя по среднему размеру «домохозяйства» нормой была семья, имевшая четверых детей.
По подсчетам современного историка Б. Миронова, среднестатистическая продолжительность жизни в конце века равнялась 29 годам у мужчин и 31 году у женщин, что даже по тем временам было для европейской страны очень мало (в Англии соответственно 45 лет и 51 год, в Германии 46 и 50).
Несмотря на стремительное развитие индустрии и рост городов в последние десятилетия, подавляющее большинство людей (87%) по-прежнему жили в сельской местности. В самом крупном городе Санкт-Петербурге обитало менее 1, 3 миллиона человек. На втором месте стояла Москва (1 миллион), других городов-«миллионников» не было. Для сравнения: в это время в Лондоне насчитывалось 5 миллионов жителей, в Париже – 2, 5 миллиона, в Нью-Йорке – 3, 5 миллиона.
Опросные листы были составлены таким образом, что два важнейших показателя – национальный состав и социальное положение – по переписи определяются с трудом.
Этническая принадлежность напрямую не выяснялась. Ее приходится вычислять, сопоставляя ответы на два вопроса: о вероисповедании и родном языке. То есть, скажем, крещеный городской бурят, не знавший языка предков, должен был засчитываться как русский.
|
|
|
Но и с русскими все было непросто. Всего их получилось 84 миллиона (65%), однако на «великорусском» говорили пятьдесят пять с половиной миллионов (то есть 43%), а сколько среди них было русскоязычных православных инородцев – бог весть. Двадцать два миллиона считали родным языком украинский («малорусский»), шесть миллионов – белорусский, но тоже приписывались к итоговой графе «русский язык».
Другими крупными языковыми группами (которые, повторю, нельзя приравнивать к этническим) были польскоязычная – 8 миллионов, идишская – 5 миллионов, «киргиз-кайсацкая», не делавшая различия между киргизами и казахами, – 4 миллиона и татарская – 3, 7 миллиона.
По конфессиональному критерию выходило, что в империи 70% православных (к ним, впрочем, причислили и униатов со старообрядцами), 11% мусульман, 9% католиков, 5% протестантов, 4% иудеев.
Еще путаней с современной точки зрения выглядит отчет о социальной принадлежности.
В опросных листах выяснялось «состояние, сословие или звание», то есть понятия очень разного смысла. Нужно было писать: «бывший владельческий (государственный, удельный) крестьянин», дворянин (потомственный или личный), «чиновник без дворянства», мещанин, почетный гражданин, купец такой-то гильдии и прочее.
Имущественное положение не учитывалось, поэтому определить классовый состав затруднительно. Крупный землевладелец крестьянского происхождения и батрак попадали в одну категорию. Графы «рабочий» вообще не было. В последующие годы публиковались целые исследования, чтобы высчитать размер этого класса, и у разных авторов цифры складывались разные.
На бумаге «состояния» (но не профессиональная и имущественная принадлежность) распределялись так: крестьян 77, 5%, 10, 7% мещан (куда входили и рабочие, хотя многие из них попали и в крестьяне, поскольку считали своим домом деревню), 1, 5% казаков и 1, 5% дворян. Шесть с половиной процентов значились как «инородцы», что обозначало не все национальные меньшинства, а лишь некоторые – ограниченные в правах: кочевники, малые народы Сибири, «население Закаспийской области» и, разумеется, евреи.
|
|
|
Современный проект «Профессии и занятия населения Российской империи конца XIX – начала XX века. Анализ данных Первой всеобщей переписи населения 1897 года» определяет основные виды занятости следующим образом:
87 миллионов человек жили земледелием;
3, 3 миллиона – состояли в прислуге;
3, 2 миллиона относились к рабочему классу (повторю, что из-за размытости критериев и неоднозначности данных эта цифра очень приблизительная);
на удивление мало людей зарабатывали на жизнь коммерцией (1, 3 миллиона) – из-за низкой покупательной способности населения и стойкости натурального хозяйства на селе;
зато военных было очень много – 1, 1 миллиона, и это еще без казачьих округов.
Государственных служащих – при вечных жалобах на засилие чиновников – в то время насчитывалось всего 225 000, что для нормального управления почти 130-миллионным населением вообще-то недостаточно. На местном хозяйственно-социальном уровне эту работу в значительной степени выполняли земские деятели.
У Б. Миронова приводятся данные на 1910-е годы, когда административный аппарат существенно увеличился, и все равно в среднем приходилось по одному чиновнику на 161 жителя, а, скажем, во Франции коэффициент равнялся 1: 57, и нужно ведь еще учитывать несопоставимость внутренних расстояний.
Россия была полна парадоксов. Бюрократическая империя с дефицитом бюрократов; земледельческая страна с недоразвитым институтом частного землевладения; дворянская монархия с быстро исчезающим дворянством; полицейский режим со скудным штатом полиции – по одному служивому на 2500 жителей (в сегодняшней России, например, этот коэффициент вдесятеро выше – 1: 240).
Культурный уровень народа
При революции степень «бессмысленности и беспощадности» народного бунта зависит прежде всего от цивилизационного уровня основной массы населения. Чем люди беднее и темнее, тем легче ими манипулировать, тем неистовей разгул хаоса и жестокости. Главная причина того, что в 1917 году страна не удержалась в рамках демократической республики и провалилась в тоталитаризм, заключалась в ментальной неготовности тогдашних россиян к более сложной форме государственного устройства.
|
|
|
Проблема культурной отсталости очень заботила лучших представителей русского общества первой половины и середины девятнадцатого века. Первой по важности задачей они считали просвещение простого народа, мечтали о прекрасном будущем, «когда мужик не Блюхера и не милорда глупого – Белинского и Гоголя с базара понесет». Дела, однако, обстояли еще хуже: мужик и «глупого милорда» не очень-то нес с базара, поскольку в основной своей массе вовсе не умел читать.
Когда после Крымской войны во власть попали либералы, они деятельно занялись развитием образования. О всеобщем обучении мечтать не приходилось, на это в казне не имелось денег и негде было взять столько учителей, однако делали что могли. Появились четырехклассные земские училища, в гимназию стали принимать детей низших сословий, и плата была невысокой. Культурной революции в стране это не произвело, потому что доступ к образованию все равно получил очень небольшой процент населения, но в высшие учебные заведения хлынул поток способных, любознательных, а стало быть, общественно активных юношей из народной гущи. Они видели, что в существующей сословной системе их возможности очень ограниченны, остро ощущали эту несправедливость – и радикализировались.
Власть тревожило, что среди революционеров высока пропорция выходцев из «разночинной» и крестьянской среды. Государственные мужи консервативного толка винили в этом образование. Их логика заключалась в том, что «в многих знаниях много печали» – не следует заронять в умы сословий, предназначенных для физической работы, слишком высоких стремлений, это опасно для государственной стабильности. Как говорилось в знаменитом «циркуляре о кухаркиных детях», детям простонародья «вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию».
|
|
|
В восьмидесятые годы были приняты соответствующие меры: элитизировано высшее образование и резко повышена плата за среднее. Это очень сократило приток «интеллигентов в первом поколении».
Естественно было бы ожидать, что государство вложится всей своей мощью в развитие хотя бы начального образования, дабы постепенно приготовить «кухаркиных детей» к более высокому уровню существования. Однако все время находились иные приоритеты, и народное просвещение финансировалось по остаточному принципу. Оно, конечно, развивалось, но темпами для XX века совершенно неудовлетворительными. За время царствования Николая II достижения в этой сфере были скромными. В основном дело ограничивалось обсуждениями и прожектами.
|
|
|
