2. Социал-демократическая и коммунистическая идеология 3 страница

Последние реформы в СССР уже не были связаны с концептуальным развитием марксизма-ленинизма. Идеология «перестройки», основанная на общечеловеческих ценностях и реформаторском прожектерстве, все больше напоминала либеральный вариант социал-демократии. Показательно, что в докладе Горбачева на XIX конференции КПСС, состоявшейся в 1988 г., содержались лишь сугубо формальные ссылки на «ленинские традиции», а необходимость «перестройки» объяснялась лишь «деформациями и застоем прошлых лет». Попытки некоторых партийных идеологов и общественных деятелей доказать социал-демократическую направленность «подлинного» ленинизма (периода НЭПа) только подчеркивали глубину идейного кризиса коммунистического движения. Показательна с этой точки зрения и идеологическая трансформация Российской Коммунистической партии, взявшей на вооружение идеи патриотизма и православной духовности.   

В целом, после краха реального социализма в мире в конце 1980-х – начале 1990-х гг. коммунистическая идеология оказалась вытеснена на периферию общественной жизни. Современные прокоммунистические группировки в странах Запада являются одной из разновидностей протестного движения и в большинстве своем ориентируются на идейные принципы троцкизма – противопоставление революционной активности масс институтам парламентаризма и многопартийной демократии, недоверие к государственной элите и отказ от «классовых компромиссов», агрессивное неприятие «буржуазных ценностей» и «оппортунистического реформаторства». По-прежнему популярны в среде современных леворадикальных движений и философские идеи неомарксизма, зародившиеся в конце 1960-х гг. (Г. Маркузе, Э. Фромм, Т. Адорно). Впрочем, к наследию К. Маркса они имеют весьма опосредованное отношение, равно как и современный интеллектуальный постнеомарксизм (И. Валлерстайн, У. Бек, Э. Гидденс, Ю. Хабермас).

Эволюция социал-демократической идеологии в ХХ в. Социал-демократическая идеология претерпела в ХХ веке не столь радикальную эволюцию, чем коммунистическая. Ее основу составили реформистские идеи Э. Бернштейна. Но первоначально в среде европейских социал-демократов сохранялось и влиятельное центристское движение, пытавшее предложить альтернативный большевизму вариант революционного марксизма. Ключевую роль в консолидации этого течения сыграли лидеры австрийской Социал-демократической партии Макс Бауэр, Карл Реннер, Фридрих и Макс Адлеры (« австромарксисты »), а также Карл Каутский, возглавлявший германскую Независимую социал-демократическую партию.

Австромарксисты считали, что пролетарская революция является длительным процессом, состоящим из трех фаз: политической, национальной и социальной. Политическая революция должна уничтожить сословные государственно-правовые институты и создать систему парламентской демократии. Под национальной революцией подразумевалось не решение «национального вопроса», а складывание новой государственности в пределах «экономически эффективного региона» (так, например, для развития центрально-европейского региона предлагались два варианта – объединение Австрии и Германии или создание Дунайской конфедерации). Социальная революция, в отличие от политической и национальной, рассматривалась австромарксистами как классовая по своему характеру. Но революционный опыт большевиков ими совершенно отвергался. Австромарксисты считали, что социализация общественного строя не может осуществляться политическими методами. Ее основой должна быть не экспроприация капитала, а постепенная ликвидация социальной несправедливости и эксплуатации. Причем, решена такая задача может быть не за счет бюрократического контроля, а только благодаря сотрудничеству предпринимателей, рабочих, потребителей и государства. Учет интересов каждой из сторон в сочетании с приоритетом общенациональных задач мог стать залогом примирения различных классов и социальных групп. Ликвидация же института частной собственности, по мнению австромарксистов, противоречит духу социализации.

Важнейшей частью социальной революции австромарксисты считали культурную революцию, под которой подразумевали не воспитание классового сознания пролетариата, а повышение его образовательного и духовного уровня. Австромарксисты доказывали, что рабочий класс может стать авангардом общества благодаря своей готовности взять на себя ответственность за решение общенациональных задач, а не подавлению «эксплуататорских классов» и диктатуре «партии нового типа». Тезис о диктатуре пролетариата австромарксисты не отрицали, но считали классовую диктатуру лишь социальной характеристикой государственной власти. Преобладание в обществе того иного класса, по их мнению, и создает диктатуру, то есть право определять пути общенационального развития. Политической же формой как буржуазной, так и пролетарской диктатуры вполне может быть парламентская демократия.

Идеологические разногласия австромарксистов и бернштенианцев не носили принципиального характера. Рабочие партии и профсоюзы во Франции, Великобритании, Нидерландах, Бельгии, Швеции все более явно отказывались от революционной стратегии. Их массовую опору составляли уже не пролетарские слои, а квалифицированные, хорошо организованные рабочие, готовые бороться за свои права в рамках законности и существующего социального порядка. В условиях демократизации конституционного строя социал-демократические партии получили возможность активно включиться в парламентскую жизнь. В последующие годы опыт участия в парламентской и правительственной работе, осознание ответственности государственных решений, поиск общенациональных приоритетов политики гораздо быстрее способствовали утверждению социал-реформистских взглядов, нежели идеологические дискуссии и фракционная борьба. Социал-демократия Германии, Австрии, Италии оказалась в иной ситуации. Ни социальная опора этих рабочих партий, ни степень демократизации государственного строя, ни правовая культура общества не способствовали отказу от идей революционного марксизма. Но в условиях нарастающей социальной напряженности социал-демократическое движение в этих странах оказалось вовлечено в ожесточенную полемику и быстро распадалось на противоборствующие группировки и партии. Часть немецких, итальянских, австрийских марксистов переориентировалось на социал-реформистские идеи, а часть – примкнула к коммунистическому движению под эгидой III Интернационала.

По мере спада революционной войны в Европе возникли предпосылки для окончательного объединения всех социал-демократических фракций, не поддержавших платформу Коминтерна. В мае 1923 г. в Гамбурге состоялся Учредительный конгресс Рабочего Социалистического Интернационала (РСИ). Принятые резолюции и Устав РСИ опирались на концепцию демократического социализма. Основными целями социал-демократического движения были объявлены борьба за демократизацию политической системы и улучшение условий труда, противоборство с любыми формами политического экстремизма, включая большевизм и фашизм. Особая значимость придавалась укреплению системы международных отношений под эгидой Лиги наций. Под влиянием центристов в программных документах РСИ был сохранен тезис о классовом характере социал-демократического движения и его направленности на построение социализма. Однако, в целом, концепция демократического социализма оказалась гораздо ближе к идеям Бернштейна, нежели австромарксистов.

Первым председателем РСИ был избран лидер британской лейбористской партии А. Гендерсон. Полномочия руководящих органов Рабочего Социалистического интернационала оказались ограничены лишь самой общей координацией деятельности национальных партий.

Основной сферой влияния социалистического движения остались развитые страны Европы, где рабочие партии пользовались поддержкой значительной части электората и активно участвовали в парламентской жизни. На Марсельском в 1925 г. и Брюссельском в 1928 г. конгрессах РСИ основной темой дискуссий стала борьба за мир. Источником военной угрозы были объявлены авторитарные государственные режимы, в том числе Советская Россия. РСИ ориентировал рабочие партии и на дальнейшую борьбу за укрепление «хозяйственной демократии» – расширение прав профсоюзов, ввод 8-часового рабочего дня, расширение системы социального страхования, ограничение деятельности монополий. Попытки выработать позицию по отношению к проблеме фашизма не привели к успеху. Фашизм интерпретировался либо как «звериное лицо капитализма», возрождаемое «наиболее реакционной частью буржуазии», либо как особая разновидность бонапартизма. Разразившийся в 1929 г. мировой экономический кризис и наступление фашизма в Европе стали для социал-демократов полной неожиданностью.

Обострение политической ситуации в Европе вызвало новый раскол в рядах социал-демократии. В руководстве РСИ сформировались три фракции, отстаивавшие разные пути выхода из кризиса. «Правая» группировка, возглавляемая английскими лейбористами, шведскими и датскими социалистами, ратовала за сохранение прежней программы РСИ, укрепление сотрудничества с либерально-демократическими партиями в борьбе за сохранение конституционной законности. «Левые», главным образом из Польши, Испании, Франции, Германии, выступали за проведение активных массовых акций протеста, сотрудничество с коммунистами в создании коалиций Народного фронта. В явном меньшинстве остались сторонники умеренной линии.

На Венском в 1931 г. и Парижском в 1933 гг. конгрессах РСИ преодолеть разногласия не удалось. В ходе дискуссий возобладала мысль о том, что Европа раскололась на «демократический Запад» и «авторитарный Юго-восток». Руководство РСИ призвало вырабатывать политическую стратегию рабочего движения исходя из специфики той или иной страны. К насильственным акциям пролетариат призывался лишь в тех случаях, когда фашизм уже закрепился у власти. В странах, где лишь существовала подобная угроза, РСИ считал достаточной мерой политическую консолидацию рабочего движения под демократическими лозунгами.

В 1934-1935 гг., признавая уже свершившийся раскол европейской социал-демократии, наиболее влиятельные фракции РСИ (английская и скандинавские) выступили за ликвидацию политических полномочий Исполкома и организационную децентрализацию РСИ. Такой курс привел к окончательному распаду РСИ весной 1940 г.

После окончания Второй мировой войны социал-демократические партии окончательно превратились в одну из ведущих политических сил общества. В Великобритании, Франции, Италии, Швеции, Норвегии и других странах Европы социал-демократы неоднократно входили в правящие коалиции. В 1951 г. для координации социал-демократического движения был создан Социалистический интернационал, объявивший себя правопреемником II Интернационала. Он оказался еще более децентрализован в организационном отношении, чем предвоенный РСИ, и формировался как «ассоциация партий». Лидеры Социнтерна К. Бевин, К. Шумахер, К. Реннер, Дж. Сарагат не только отвергали идею диктатуры пролетариата и революционную стратегию рабочего движения, но и сам классовый подход к анализу общественных проблем. Программные установки социал-демократии все больше сближались с неолиберальной концепцией «государства благосостояния». По сути, европейские социал-демократы образовали левый фланг «либерального консенсуса» в 1960-х гг.

Заметное влияние на идеологию послевоенной социал-демократии оказала теория плюралистической демократии. У истоков этой концепции стояли представители английского фабианского движения и «гильдейского социализма» начала ХХ в. В развернутой форме теория плюралистической демократии была представлена в 1930-х гг. в трудах английского лейбориста Гарольда Ласки, а впоследствии развита Е. Фрэнкелем, Р. Далем, Д. Стречи. Идея «плюралистической демократии» опиралась на представление о существовании в обществе множества социальных групп, образующихся на самых различных уровнях и гибко меняющих свой состав. Поэтому никакого устойчивого большинства, способного создать ту или иную форму классовой демократии, не существует. Демократия, по мнению «плюралистов», представляет собой динамичный процесс «борьбы интересов», в результате которого власть переходит к тем группам, которые способны достичь компромисс и взаимодействовать в ходе конкурентной борьбе с другими группами.

В 1970-х – 1980-х гг. деятельность Социнтерна и его идеологическая программа претерпели новые изменения. В. Брандт, У. Пальме, Б. Крайский, Ф. Миттеран, Ф. Гонсалес попытались придать социал-демократическому движению более современный, динамичный характер. Нарастающий кризис «государства благосостояния» в странах Запада, снижение активности рабочего профсоюзного движения, изменения на мировой арене заставляли искать новые формы и цели политической деятельности. Партии Социнтерна все большее значение начали придавать поддержке национально-освободительных движений в странах «третьего мира», укреплению международно-правовой системы, проведению политики разоружения. Активизировались контакты Социнтерна с ООН, ЮНЕСКО, Движением неприсоединения и другими международными организациями. Обновленная идеологическая платформа была закреплена в программных документах – Уставе, принятом на конгрессе в Лиме в 1986 г., и Декларации принципов, принятой на конгрессе в Стокгольме в 1989 г.

Концептуальную основу Стокгольмской декларации составил последовательный синтез понятий «демократия» и «социализм», что в свою очередь позволяло декларировать демократический социализм как сбалансированное сочетание идеалов свободы, справедливости и солидарности. Впрочем, подобная риторика была совершенно обычна для социал-демократических документов. Важнее, что Стокгольмская декларация продемонстрировала явный крен социал-демократической политики в сторону глобализма. В этом документе подчеркивалось, что, уважая национальные особенности различных стран и их исторический опыт, международное социал-демократическое движение опирается на единое понимание своих принципов и целей. К тому же практически все актуальные общественные проблемы имеют глобальный характер – от интернационализации экономики и широкого доступа к информации до безудержной урбанизации и индустриализации, деградации биосферы и иррациональной эксплуатации жизненных ресурсов. В такой ситуации, подчеркивается в Стокгольмской декларации, «мечта о единой семье всех народов перестала быть утопией, но все более становится практической необходимостью». В области практической политики подобная установка порождала два вектора. С одной стороны, задачами социал-демократии объявлялась борьба за продолжение международной разрядки, ограничение вооружений, снижение противоречий в отношениях мирового Севера и Юга, упрочение принципов справедливости и равенства в межгосударственных отношениях, укрепление институтов международного сотрудничества и координации. Но, с другой стороны, был поставлен вопрос и о выработке своего рода универсальных рецептов для политики XXI века – программных установок, позволяющих социал-демократическим партиям бороться за власть и проводить актуальные общественные преобразования в своих странах. В этом смысле принципы «демократической политики» недвусмысленно противопоставлялись «силам хаоса, которые могут разрушить нашу планету», и ориентировались на «создание интегрированного общества, обеспечивающего всеобщее благосостояние». В частности, подчеркивалась приверженность модели смешанной экономики, обеспечивающей социальный контроль над производством и инвестициями, а также приоритет общественных интересов благодаря национализации и государственной собственности. Шла речь и об усилении международного контроля за действиями транснациональных корпораций, включая «обеспечение общих прав для всех профсоюзов в рамках таких корпораций». Стратегической целью экономической демократии провозглашалось не решение ситуативных задач, а последовательное обеспечение каждому человеку возможности влиять на использование и распределение средств производства. Равным образом, как утверждалось в Стокгольмской декларации, «правительство должно функционировать не просто как “ремонтная мастерская” для устранения ущерба, нанесенного рыночными диспропорциями или неконтролируемым применением новых технологий, а обязано регулировать рынок в интересах людей и обеспечивать рабочим выгоду от использования технологий, содействовать приобретению необходимого производственного опыта, проведению досуга и дальнейшему совершенствованию личности».

Все эти принципы должны были сформировать «новую модель роста», противостоящую ультралиберальной глобализации и направленную на сбалансированное развитие всего человечества. В развитие идей Стокгольмской декларации XXI Конгресс Социнтерна, прошедший в ноябре 1999 г., принял программную «Парижскую декларацию». В ней содержался призыв к левым силам сплотиться в решении проблем безопасности, угрозы терроризма, деградации окружающей среды. Конгресс вновь осудил действующую модель глобализации, основанную на принципах «неолиберализма и неоконсерватизма». Была высказана озабоченность «угрозой насаждения культурной однородности», действиями спекулятивного международного финансового капитала, проповедующего «рыночный фундаментализм».

Идея «третьего пути» в программных установках социал-демократии конца XX в. На рубеже 1980-х – 1990-х гг. стала очевидной возможность резкого усиления общественной роли социал-демократии. Распад СССР и последовавший вслед за этим кризис коммунистического движения в Европе избавил социал-демократов от серьезных противников «слева», а спад популярности неоконсерваторов, доминировавших в странах Запада в 1980-х гг., обеспечил бесспорное лидерство почти на десятилетие. Принятие Стокгольмской декларации 1989 г. наглядно продемонстрировало стремление многих идеологов международной социал-демократии возродить классические программные установки своего движения и приспособить их к новым условиям. Не случайно, что в этом документе напрямую провозглашалось: «Концепция демократического социализма сегодня опирается на те же принципы, на которых она была основана». Но среди лидеров национальных социал-демократических партий постепенно утверждались иные настроения. Исходя из реалий экономического и социального развития стран Запада в 1970-1980 гг. становилось очевидным вернуться к стратегии «государства всеобщего благосостояния» уже практически невозможно, а политическая демократизация отнюдь не является инструментом решения макроэкономических проблем. Как отмечал новый лидер британских лейбористов Энтони Блэр, «после коллапса коммунизма стало очевидно, что только этическая база социализма выдержала испытание временем. Этот социализм основан на моральном постулате, гласящем, что индивиды взаимозависимы, что наряду с обязанностями по отношению к самим себе они имеют обязанности по отношению друг к другу, что полноценное общество поддерживает усилия индивидов и каждый член общества должен иметь возможность отстаивать свои интересы». В этих рассуждениях просматривается отказ не только от принципа классовой политики, но институционального подхода к проблемам общественного развития. Основным субъектом в обновленной социал-демократической концепции становился именно человек, тесно интегрированный в общество, но рассматриваемый как независимая, рефлексирующая личность с собственными потребностями, мотивами и стремлениями. В такой версии социал-демократия окончательно разрывала с традицией социал-реформистской идеологии, претендующей на системное изменение общественного строя, и приобретала черты прагматичной политической стратегии, ориентированной на решение актуальных общественных проблем с учетом существующих социальных интересов.   

Первой попыткой выработки новой идейно-политической доктрины европейской социал-демократии стала разработка в 1989 г. «Программы принципов» Социал-демократической партии Германии. Под руководством своего нового лидера Герхарда Шредера СДПГ взяла курс на построение «принципиально нового экономического и общественного порядка», при котором «справедливо распределяются доходы, в котором работающие по найму увеличивают долю своего участия в производственном капитале и в котором гарантируется надежность системы социального обеспечения», общества, которое «при меньших темпах экономического роста, при сокращении оплачиваемого труда и увеличении личного труда мно­жит свое благосостояние, улучшает качество жизни людей, оздоравливая окружающую среду, уменьшая страх, создавая более гуманные трудовые отношения и условия труда, а также предоставляя людям больше свободного времени».

В новой программе СДПГ основными ценностями демократического социализма назывались свобода, справедливость и солидарность. Свобода трактовалась как естественное призвание каждого человека, требующее «освобождения от унизительной зависимости, от нищеты и страха» и предполагающее «возможность развивать индивидуальные способности, а также ответственно участвовать в общественной и политической жизни». Особо подчеркивалось, что шанс на свободу может использовать только человек, который уверен в своей социальной защищенности. Поэтому борьба социал-демократов за обеспечение справедливости и равных возможностей является не ограничением индивидуальной свободы, а ее гарантией.

Принцип справедливости, в соответствии с новой программой СДПГ, предполагает равенство граждан в правах на уважение их достоинства и социальную защиту, возможностях участия в общественно-политической жизни, требованиях закона, а также равную доступность образования, профессиональной подготовки и культуры. Подчеркивалось, что «равные возможности не означают единообразия, а представляют собой простор для развития индивидуальных способностей всех людей». Основной гарантией утверждения справедливого общественного порядка считается солидарность – «готовность людей поддержать друг друга, выходя за рамки правовых обязательств», совместное стремление всех обеспечить свободу каждого. Немалая роль в обеспечении социальной справедливости отводится и демократическому государству.

Демократия рассматривалась немецкими социал-демократами как «форма существования свободы», предполагающая готовность и способность людей «к восприятию своей от­ветственности». Поэтому предполагалось, что демократическое государство должно основываться на равных правах и обязанностях всех своих граждан, подчинении государственной деятельности праву и закону, всемерном развитии гласности, активной роли профсоюзов, церкви и религиозных общин, органов местного самоуправления. «Государство должно проводить в жизнь демократию и социальную справедливость в обществе и в экономике и гарантировать необходимую для этого открытость процесса принятия и исполнения решений, – отмечалось в программе. – Оно не может, однако, решать все общественные проблемы. Кто предъявляет к нему слишком высокие требования, тот способствует бурному расцвету бюрократии, которая работает все менее эффективно и которую трудно контролировать и финансировать. Мы против огосударствления общества».

Еще более радикальную идеологическую трансформацию в 1990-х гг. претерпела британская Лейбористская партия. Под руководством Энтони Блэра была разработана концепция «нового лейборизма». В новой редакции устава, принятой в 1995 г., Лейбористская партия определялась как «демократическая и социалистическая», ориентирующаяся на создание «справедливого общества», основанного на динамизме и конкуренции, обеспечивающего равенство возможностей и гарантии против бедности. Из устава были исключены положения о приоритете общественной собственности на средства производства. Само понятие «социализм» стало рассматриваться в этическом плане, как идеал оптимального взаимодействия индивида и общества, а не проект определенного общественного устройства. Примерно в том же ключе строились и обновленные программные установки Французской Социалистической партии, лидер которой Лионель Жоспен сумел под лозунгом левого реализма создать «розово-красно-зеленую коалицию» (социалистов, коммунистов, экологистов). В Италии идею «реалистического» синтеза рыночного и социального принципов отстаивала коалиция «Олива» под руководством Романо Проди. Все эти политические силы выступали за активное развитие «социального пространства» (институтов семьи, здравоохранения, образования, культуры). Не подвергая сомнению эффективность свободных рыночных отношений в экономической сфере, они призывали отказаться от создания «рыночного общества».

Символом обновленной стратегии социал-демократии стала концепция третьего пути. [1] Ее методологическую основу подготовил английский социолог Энтони Гидденс, опубликовавший в середине 1990-х гг. книгу под названием «Третий путь: будущее социал-демократии». Гидденс полагал, что современный «третий путь» не может быть программой конкретных действий «новых социалистов или «новых лейбористов». Эта идея скорее символизирует усилия социал-демократических партий по всему миру пересмотреть свои программные положения после падения советской системы. С этой точки зрения Гидденс определял «третий путь» как прогрессизм, уходящий корнями в политического философствования Эдуарда Бернштейна и Карла Каутского. Но «третий путь», с его точки зрения, не является «средним путем» и не может рассматриваться как попытка найти золотую середину между «старыми левыми» и рыночным фундаментализмом. Это современный прагматичный проект по модернизации всей левоцентристской части партийно-политического спектра. Его задача заключается в решении двух ключевых проблем: возвращении социал-демократических партий к власти после долгого перерыва и поиске выхода из кризиса, в котором оказалась неокенйсианская социально-экономическая модель «государства благосостояния». И, если, решая первую задачу, социал-демократы должны покончить с господством неоконсерваторов, то при решении второй вполне могут позаимствовать многие позитивные идеи «неоконсервативной революции».

Инициатором общественной дискуссии о «третьем пути» стал лидер британских лейбористов Энтони Блэр, поддержанный главой немецких социал-демократов Герхардом Шредером и президентом США от Демократической партии Биллом Клинтоном. Предполагалось, что в отличие от солидаристских и корпоративных идеологий, сформировавших на рубеже XIX-XX в., современная концепция «третьего пути» основана на признании стремления людей к свободному выбору образа жизни, индивидуальному успеху и автономии по отношению к обществу. Однако эти мотивы сочетаются с потребностью людей в безопасном и этически комфортном социальном окружении. К тому же современный человек оказывается на пересечении взаимоисключающих процессов – глобальной информационной революции и растущего влияния этнокультурных, религиозных, гендерных факторов групповой идентичности. Поэтому ни одна из «Больших Идей» – «левая» или «правая», – не способна обеспечить общественный консенсус. Выбор должен быть сделан в пользу «третьего пути» – идеологии реализма и прагматизма. «Третий путь не есть просто компромисс между левым и правым, – писал Э. Блэр. – Он стремится к интеграции сущностных ценностей центра и левого центра и их реализации в мире фундаментальных социальных и экономических изменений; причём сделать это без влияния устаревшей идеологии».

Сторонники идеи «третьего пути» доказывали, что современное государство должно сохранить социальный характер, но не в качестве политического института, реализующего тот или иной проект общественного развития. Не правительство, а именно частный сектор играет главную роль в создании национального богатства и новых рабочих мест, – утверждал один из лидеров Лейбористской партии С. Байере, – Однако правительству принадлежит другая жизненно важная функция – содействовать развитию конкуренции, поощрять долгосрочные исследования и инвестиции и оказывать помощь гражданам в развитии таких навыков и устремлений, которые необходимы для преуспеяния в условиях новой экономики». При этом, в отличие от неоконсерваторов, сторонники «третьего пути» считали, что обеспечить безопасность, устойчивое развитие и социальный оптимизм общества можно лишь признав тесную взаимосвязь представителей всех поколений, социальных групп, религиозных объединений, этнических диаспор, а не сделав ставку на наиболее успешную и динамичную часть общества.

Пик популярности идеи «третьего пути» пришелся на конец 1990-х гг. Но уже к началу следующего десятилетия стало, очевидно, что эта концепция так и не стала ведущим идеологическим ориентиром XXI в. Сторонники «третьего пути» размежевались на две группы, одну из которых составили общественные деятели и интеллектуалы, тяготеющие к антиглобалистскому и коммунитаристскому движениям, а вторую – политики, вынужденные искать прагматичные компромиссы с набирающим силу новым поколением консерваторов. Красноречивой иллюстрацией этого раскола стал отход от поддержки «нового лейборизма» Энтони Гидденса, одного из главных архитекторов «официальной» версии этой концепции. В 2003 г. в коллективной монографии «Прогрессивный манифест» он выступил за переосмысление политики британского правительства, предложив обогатить «третий путь» двумя другими концепциями – «встроенного рынка» и «государства-гаранта». Гидденс считал, что рынок должен быть «встроен» в культурную, правовую матрицу конкретного общества, функционировать на основе механизмов доверия. С точки зрения «встроенного рынка» нет необходимости руководствоваться идеей «минимального» государства. Государство может стать в такой ситуации не только гарантом действия рыночных механизмов, но и гарантом, координатором самого общественного порядка. Главное, чтобы в этих действиях государство не превратилось в управленческую корпорацию, сохранило свою связь с гражданским обществом. Для этого оно должно стать олицетворением общенационального согласия и единства, носителем национальных традиций и идей.