 |
Глава IV. Выражение эмоций в ритуале и этикете 2 глава
|
|
|
|
В традиционном обществе человек обращен к окружающим прежде всего своими социальными атрибутами, а не личными свойствами: он член семьи, рода, общины и т. д. Именно социально-общественные и семейно-родственные характеристики и определяют в первую очередь его коммуникативный статус. Соответственно нарушение этого статуса со стороны воспринимается как покушение на социальную идентичность и оценивается резко негативно. «Искусство общения» в такой ситуации заключается в возможно более точном соблюдении поведенческих стереотипов, которые к тому же требуют подчас владения достаточно сложными техническими навыками (например, разделка туши и подача мяса к столу у некоторых народов, занимающихся скотоводством, представляют собой сложное ритуализованное действо).
В современной культуре «искусство общения» заключается не столько в том, чтобы сохранить свой статус, сколько в умелом и разумном приспособлении его к конкретной ситуации. Наиболее высоко оценивается не буквальное соблюдение правил, а умение в случае необходимости нарушать их. В связи с этим резко возрастает и роль личности. Вместо обязательных предписаний и запретов ритуализованного поведения — творческое обыгрывание существенно более мобильных норм.
15
Впрочем, и здесь можно говорить только о тенденции, поскольку и в современном этикете имеется довольно существенный пласт предписаний, подразумевающих обязательное, автоматическое исполнение (например, обращение со столовыми приборами), однако их удельный вес значительно меньше, чем в традиционном обществе.
Стереотипы этикетного поведения можно разделить на обязательные и факультативные. В первом случае речь пойдет о значениях, которые не могут не быть выражены человеком, вступающим в общение, о случаях, когда выбор одного из знаков обязателен (например, выбор между «ты» и «вы»), во втором — о значениях, которые могут быть выражены, но могут и не быть выражены, т. е. о ситуациях, когда возможен выбор между необходимостью выбора и отсутствием такой необходимости.
|
|
|
Историческое развитие этикета в определенном аспекте может быть представлено как движение от примата обязательных форм к примату факультативных. На наиболее ранней стадии следование поведенческим стерео типам в принципе обязательно. Строго говоря, такое поведение не может быть названо этикетным, поскольку у вступающих в общение нет возможности выбора. Можно провести такую параллель: если водитель автомобиля ждет, пока мы перейдем улицу на зеленый свет, нелепо называть его поведение этикетным, он просто соблюдает правила уличного движения, но если шофер останавливает свою машину посреди улицы, предлагая пешеходу перейти дорогу перед ней, то можно назвать его поступок вежливым, или этикетным. Вежливость начинается там, где кончается целесообразность, хотя в вежливости, несомненно, есть целесообразность более высокого порядка.
Этикет и ритуал. При сравнении культуры современного европейского типа с какой-либо традиционной куль турой бросается в глаза, что многие ситуации, которые в первой регулируются правилами этикета, во второй имеют существенно более ритуализованный характер. Соответственно в традиционной культуре этикет не отделен окончательно от ритуала. Мы говорим: «этикет гостеприимства» и «ритуал гостеприимства», однако второй вариант не имеет для нас буквального смысла. Между тем в традиционной культуре прием гостя представляет собой определенный ритуал со своим мифопоэтическим сценарием и правилами его разыгрывания и прочтения.
16
|
|
|
Поведение человека в зависимости от степени ритуализованности можно условно расположить между двумя полюсами. На одном будет бытовое поведение, т. е. поведение с минимальной знаковостью, преследующее прагматические цели и не имеющее символических функций. На другом — ритуальное поведение, т. е. поведение с максимальной знаковостью, преследующее преимущественно символические, а не прагматические цели. Этикетное поведение в зависимости от ситуации и других факторов как бы перемещается по шкале ритуализованности и тяготеет то к одному, то к другому полюсу. Это напоминает семиотический статус вещей, который определяется как место, занимаемое вещью на шкале семиотичности — от чистой предметности до чистой знаковости. 13
Бытовое поведение, как и этикетное, может быть коммуникативным, однако в отличие от второго оно не имеет знакового характера (или имеет его в минимальной степени) и не требует использования специальных приемов, направленных на выявление, поддержание и обыгры вание статуса партнеров по коммуникативному акту.
Этикет является выражением нормы обыденных отношений, в то время как ритуал вызывается к жизни в тех случаях, когда происходит перестройка структуры коллектива и новую (точнее, обновленную) структуру необходимо утвердить путем соотнесения с сакральным образцом. Другими словами, ритуал (даже периодически повторяемый) — всегда событие, некоторый кризисный период в жизни коллектива. Этикет же регламентирует повседневную норму, устойчивость, равновесие, которое стало возможным благодаря ритуалу (т. е. ту норму, которую утвердил ритуал).
На язык этикета и язык ритуала переводятся разные фрагменты жизни, разные социальные факты. В частности, этикет регулирует отношения лишь между участниками общения, в то время как система ритуалов призвана поддерживать устойчивость основных параметров жизни всего коллектива, глобальное равновесие между ним и природным окружением. Поэтому в успешном проведении ритуала заинтересован весь коллектив, а в соблюдении правил этикета — лишь участники конкретной ситуации. Наказание за несоблюдение правил этикета имеет индивидуальный характер и может последовать незамедлительно; невыполнение же ритуальных предписаний должно сказаться на будущем благополучии всего коллектива.
17
|
|
|
В то же время есть, по-видимому, некая закономерность в том, что этикет и ритуал существуют и эволюционируют параллельно, причем одни и те же поведенческие стереотипы являются одновременно элементами этикета, ритуала и религиозных церемоний. Можно сказать, что этикет и ритуал пользуются общим фондом поведенческих стерео типов, приспосабливая их к своим «нуждам».
Что касается исторического соотношения этикета и ритуала, то эта проблема как раз и будет в центре нашего внимания. Предварительно можно отметить, что распространенная эволюционная схема, согласно которой этикет непосредственно выводится из ритуала, вряд ли оправданна и картина в целом может получиться намного интересней. Пока можно говорить только о наличии каких- то сложных и разноплановых связей между этикетом и ритуалом, которые мы постараемся исследовать на конкретных примерах.
Проблема семантики в этикете. В этнографических описаниях этикет предстает чаще всего как довольно неопределенно очерченная совокупность предписаний и запретов, организованная рядом морально-этических принципов (принцип вежливости, гостеприимства, терпимости и др.). Отдельным элементам этикета даются порой те или иные объяснения, однако они не складываются в систему и существуют как бы отдельно от поведен ческой конкретики, причем вопрос об их семантике, как правило, вообще не ставится.
Поскольку для нас важна как раз семантика, следует ввести некоторые дополнительные термины, прежде всего разграничить такие понятия, как мотивировка и мотивация. Будем понимать под мотивировкой то объяснение, которое дается этикетному предписанию или запрету самими носителями традиции, а под мотивацией — объяснение, которое имеет более глубинный характер и устанавливается исследователем. Соотношение мотивировки и мотивации имеет двойственный характер. С одной стороны, мотивировка (одна или несколько) объективно существует внутри традиции, а мотивация является исследовательским конструктом и, вообще говоря, всегда может быть оспорена, уточнена, углублена и т. д. С другой стороны, мотивировки, как правило, достаточно субъективны и противоречивы, а мотивация обнаруживается с помощью специальных процедур (сравнение вариантов, привлечение дополнительного материала
18
|
|
|
и т. д.) и объясняет закономерности, недоступные пони манию самих носителей традиции. Мотивация имеет характер алгоритма, и степень ее достоверности проверяется тем, в силах ли она объяснить новые появляющиеся факты.
Соотношение мотивировки и мотивации напоминает соотношение лингвистических терминов «смысл» и «семантика». Под смыслом в лингвистике понимается обычно та совокупность значений, которая может быть приписана в различных контекстах определенной единице речи (слову, высказыванию, тексту), под семантикой — то значение (или совокупность значений), которое приписывается соответствующей единице языка (слову, предложению). «Значение той или иной единицы представляет собой элемент языковой системы, тогда как конкретный смысл — это явление речи, имеющее ситуативную обусловленность». 14 Если смысловые коннотации слова или высказывания могут быть чрезвычайно разнообразны, то семантика имеет более определенный и объективный характер — именно она фиксируется в словарях, грамматиках и нормативных изданиях, например в пособиях по речевому этикету.
Поскольку в первых главах нашей книги речь пойдет в основном о жестах, остановимся подробнее на принципах их семантизации. Специфика «языка» жестов по сравнению с естественным языком определяется тем, что движения человеческого тела, которые являются материальной основой жестикуляции, сами по себе не являются знаками. Семантизация жеста — сложный процесс, принципиально иной, чем смыслообразование в естественном языке. Если по отношению к последнему можно говорить о каком-то единообразном механизме смыслообразования, то семантика жестов определяется действием различных механизмов: пространственные параметры, отношения субординации между партнерами, соматические представления и т. д. Жест может быть описан с помощью дифференциальных (смыслоразличительных) признаков, причем ситуация всегда накладывает ограничения на континуум этих признаков, в результате чего значимыми оказываются только некоторые из них.
Этикетные жесты почти всегда полифункциональны. Например, руку пожимают не только при встрече и прощании, но и в случае, когда договариваются о чем-нибудь («ударили по рукам) целуются не только в этикетной
19
ситуации, но и в ритуальной и интимной и т. д. Поэтому очевидный путь к выявлению семантики жеста — это изучение всей совокупности ситуаций его употребления. Понятно, что привлечение историко-этнографического материала чрезвычайно расширяет возможности ситуативного (контекстного) анализа: к бытовым ситуациям прибавляются также ритуальные, возникает историческая перспектива, увеличивается количество реально зафиксированных мотивировок.
|
|
|
Особый интерес представляет употребление того или иного жеста в системе с жестко фиксированными значениями, например в церковной службе, в произведениях канонического искусства или в феодальной символике средневековья. Конечно, наивно было бы приписывать современным этикетным жестам все те значения, которые были закреплены за их ритуальными прообразами, и тем не менее смысл того или иного жеста и его мотивация проясняются именно при учете всей совокупности реально бытовавших мотивировок. Разнообразные исторические напластования сохраняются в семантической структуре жеста в виде неявных возможностей, как своеобразная «память» жеста.
Этикетный жест не только полифункционален, но и полисемантичен; он задает некое поле смыслов, определенную эмоциональную тональность общения. Его семантика в отличие от жеста церемониального не является жестко фиксированной, и ее многообразие как раз и обеспечивается ее размытостью.
Для выявления семантики жеста в той или иной ситуации должны быть прежде всего определены ее значимые параметры: адресат жеста, эмоциональная тональность, техника исполнения, вложенный в него смысл. Ситуация не только накладывает ограничения на совокупность дифференциальных признаков жеста, но и придает задействованным в ней признакам дополнительные, вторичные мотивации.
В историко-этнографическом аспекте особый интерес представляют случаи, когда ритуальный или этикетный жест имеет двойную мотивацию, условно говоря, мифологическую и социальную, причем они не противоречат друг другу, а совмещаются и переходят одна в другую. Именно это переплетение смыслов и представляет особый интерес для темы нашего исследования.
20
Если жесты выполняют функцию знаков, которыми обмениваются участники этикетного общения, то бытовые сюжеты, такие как прием гостя, застолье и т. п., представляют собой поведенческие тексты, организованные как развернутый диалог между участниками этикетной ситуации, причем сами партнеры вовлечены во внутреннее пространство этого текста и в определенном отношении являются функциями от него. Соответственно и их коммуникативный статус, и тактика поведения могут меняться в процессе развертывания текста.
Семантика этикетных жестов и поз, с одной стороны, и поведенческих текстов — с другой — организована принципиально различным образом и требует применения разных исследовательских процедур. Для выявления семантики жеста желательно привлечение возможно большего количества поведенческих контекстов и мотивировок. Именно они задают то поле смыслов, в котором выявляется семантика жеста. Когда же мы обращаемся к ряду сходных поведенческих текстов, то нашей целью становится выявление инварианта, причем такого инварианта, который относится более к плану содержания, чем к плану выражения.
Основным материалом для книги послужил традиционный этикет народов СССР. Чрезвычайно пестрый этнический состав нашей страны, разнообразие природно- климатических зон, хозяйственных и культурно-бытовых укладов, религиозных традиций, несходство исторических судеб обусловливают то, что при сопоставлении сходных поведенческих текстов у разных народов особое значение приобретают не различия, которые и так достаточно очевидны, а сходства, причем эти сходства особенно показательны в тех случаях, когда народы не связаны друг с другом по происхождению и не соприкасаются территориально. Разнообразный и богатейший материал традиционной культуры общения народов СССР дает большие возможности для выявления типологических схождений, обусловленных общими закономерностями происхождения и функционирования этикета.
К сожалению, небольшой объем книги не позволил даже упомянуть многие народы, хотя можно не сомневаться, что традиционная культура общения каждого из них могла бы стать предметом интереснейшего специального исследования. Отбор материала в книге обуслов лен эвристическими соображениями (что может дать эти-
21
кет данного народа для разработки общих проблем происхождения и функционирования этикета), а также состоянием источников.
1 Добродомов И. Г. Этика и этикет /Русская речь. 1988. № 4. С. 129.
2 Словарь по этике. М., 1983. С. 431.
3 Цивьян Т. В. К некоторым вопросам построения языка этикета //
Труды по знаковым системам. Тарту, 1965. Т. 2. С. 144.
4 Там же. С. 144.
5 Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977. С. 54.
6 Там же. С. 47—48.
7 Гольдин В. Е. Этикет и речь. Саратов, 1978. С. 37.
8 Сорокин Ю. А., Тарасов Е. Ф., Уфимцева Н. В. «Культурный знак» Л. С. Выготского и гипотеза Сепира-Уорфа // НКСР. С. 8.
9 Бгажноков Б. X. Очерки этнографии общения адыгов. Нальчик, 1983. С. 181.
10 Логашова Б.-Р. Влияние ислама на этикет у туркмен Ирана // Этикет у народов Передней Азии. М., 1988. С. 167.
11 Чеснов Я- В. Нравственные ценности в традиционном абхазском
поведении // Полевые исследования Института этнографии. 1980—1981.
М., 1984. С. 111.
12 Инал-Ипа Ш. Д. Традиции и современность: по материалам этнографии абхазов. Сухуми, 1973. С. 79.
13 Байбурин А. К- Семиотический статус вещей и мифология // Материальная культура и мифология. Л., 1981. С. 215—226. (Сб. МАЭ; Т. 37).
14 Бондарко А. В. Грамматическое значение и смысл. Л., 1978. С. 50.
ЖЕСТЫ И СИМВОЛИКА ТЕЛА
Глава I. Семиотика жестов и этикет
СИМВОЛИКА РУКИ
Существенный пласт этикета — жесты, мимика, позы и другие выразительные движения человека — изучается в настоящее время в рамках специальной субдисциплины — кинесики. Репертуар кинесических средств, используемых человеком при общении, и в частности в этикетных целях, весьма широк. К их числу относятся также манера одеваться, особенности использования вещей и т. п.
Среди кинесических средств общения ведущее место занимают жесты. На них давно обратили внимание антропологи и лингвисты. Несмотря на длительную традицию изучения жестов, многие вопросы остаются спорными. Трудности начинаются уже при попытке выделения жестов из всей совокупности движений человеческого тела. Дело в том, что далеко не все движения имеют статус жеста. Необходимо, чтобы движение, во-первых, имело знаковый характер. Человек может протянуть руку вперед, наклониться, и это не будет жестом. Движение станет таковым только в том случае, если ему приписывается не только практический, но и символический смысл, например «человек здоровается». Кроме того, необходимо, чтобы оно имело коммуникативную направленность: жест всегда или непосредственно обращен к другому человеку, или хотя бы предполагает наличие некоей внешней точки зрения.
Для нас важно то, что любая церемония, дипломатический прием, официальная встреча, банкет превращает поведение человека в определенную последовательность жестов. И любой участник подобных ритуализованных ситуаций вынужден считаться с тем, что всякое его движение может быть прочитано как жест и истолковано тем или иным образом.
23
В научной литературе применяются разные классификации жестов. В соответствии с функциональной классификацией выделяются жесты приветствия, прощания, подзывания, согласия, отрицания, удивления, оскорбления и т. д. Основу этой классификации заложил еще Ч. Дарвин в знаменитой работе «Выражение эмоций у человека и животных» (1889). Национальные «словари» жестов могут существенно различаться как по объему, так и по конкретному наполнению. Варьируется и их соотношение с другими средствами коммуникации, и прежде всего с языком. Если не иметь в виду таких специфических систем жестов, как у глухонемых, у которых они приближаются к статусу языка, то между речевыми высказываниями и жестами чаще всего наблюдаются отношения дополнительности. Жесты могут сопровождать речь, иллюстрировать ее, выступать в качестве отдельной «реплики» в общей структуре разговора.
Существуют и другие принципы классификации. Например, могут выделяться жесты высокой тональности (ораторские жесты), нейтрально-обиходные (применяемые в общественных местах), фамильярные (например, похлопывания), вульгарные и др. Естественно, различаются и общие нормы жестикуляции, принятые у разных народов (в упрощенном виде: от сдержанной у северян до темпераментной у южан). Свои стандарты и некоторые отличия в «словаре» имеют различные социальные, профессиональные и конфессиональные группы, не говоря уже об отличиях в составе и употреблении жестов у мужчин и женщин, взрослых и детей.
Вопросы семантики жестов становятся особенно значимыми при межнациональном общении. Ошибки в интерпретации происходят в основном при формальном совпадении: сходному жесту придается то значение, которым он обладает в своей культуре. Хрестоматийный пример неверного истолкования при формальном совпадении жестов — диаметрально противоположное распределение движений головой при утверждении и отрицании у русских и болгар.
Исследования в области эволюции человеческих систем общения позволяют с достаточной степенью уверенности предполагать, что исторически язык жестов предшествовал словесному языку. Наблюдения над способами общения позволили выявить у высших антропоидов целую группу жестов и поз, имеющих соответствие в поведении
24
человека, таких как объятие, поклон, кивок головой (приглашение идти вместе), позы угрозы и др. Скорее всего, заложены в генетическом коде действия матери по обучению ребенка ходьбе, переносу его на спине, игре в «прятки» (своего рода тренировка на узнавание у обезьян) и даже обычай собирания букетов, близкий к собиранию растений для прокорма у тех же обезьян.
Как бы то ни было, в культуре с традиционной системой средств общения (не говоря уже об архаической) жесты играли несравненно большую роль, чем мы это можем представить на основе собственного житейского опыта. Во многих культурных традициях существовали весьма совершенные системы жестов (например, у некоторых монашеских орденов и дервишей, давших обет молчания), не уступающие современному языку жестов глухонемых.
Культуре традиционного типа вообще свойственно преобладание визуальных средств общения над другими. Это преобладание особенно характерно для ритуала. Язык значимых движений лежит в основе ритуального поведения. К главному, акциональному коду ритуала «пристраиваются» другие коды: вербальный, предметный.
Вторичность словесного языка проявляется, в частности, в том, что в некоторых ритуалах вообще предусматривалось обязательное молчание или же речевое поведение сводилось к выкрикам, призываниям божества. До сих пор можно наблюдать, что при произнесении лечебного заговора больной не воспринимает его как связную речь, а слышит некий ритмически организованный речевой поток, в котором улавливает лишь отдельные слова; все это в совокупности с обстановкой производит завораживающее действие.
На языке жестов, поз, посредством особого обращения с вещами в ритуале передается наиболее значимая информация, имеющая ключевое значение для всего социума. Так, у всех славянских народов сваты давали знать родителям девушки о цели своего прихода при помощи определенных действий. Например, у русских сваты садились под матицу (отсюда выражение «на матицу посмотреть» в значении «сватать»).1 На Украине сват застилал стол привезенной с собой скатертью.2 Родители (или сама невеста) объявляли о своем согласии или несогласии тоже на языке значимых движений. У русских и украинцев невеста в знак согласия «колупала печь».3 В Белоруссии отец невесты выражал свое согласие тем, что заполнял рожью бутылку.4
25
О том, оказалась ли девственной молодая, судили чаще всего по специфическим приемам обращения с пищей. Например, если молодой начинал есть яичницу с середины, то это означало, что невеста оказалась «честной», а если с краю — «нечестной».5 В других местах (на Русском Севере) вместо яичницы подавали блины или «хворост», и по тому, как молодой приступал к еде, судили о невесте.6 Родителям нецеломудренной невесты подносили питье в дырявом сосуде, надевали на них хомут и т. д.7
Эти примеры показывают, что в ритуале значимы не только жесты, но и «язык вещей». Впрочем, поскольку последний реализуется в определенных действиях, не всегда понятно, какие именно компоненты сообщения (вещь или жест) в большей степени участвуют в передаче смысла.
При совершении жеста отдельные органы человеческого тела (руки, голова и др.) как бы подаются крупным планом, все внимание, весь смысл коммуникативного акта в определенный момент сосредоточивается на них. Сравнение с кинематографом может быть продолжено. Известно, что человек, не усвоивший его языка, воспринимает орган человеческого тела, поданный крупным планом, как отделенный, отрезанный. Сохранился рассказ о том, как одна девушка из Сибири, впервые побывавшая в кинотеатре, возмущенно сказала: «Ужасно... Я видела людей, разорванных на куски. Где голова, где ноги, где руки».8
В культуре существует значительный пласт текстов, описывающих отделение органов человеческого тела. Вспомним хотя бы многократно описанную ситуацию (от Муция Сцеволы до Аввакума и «Отца Сергия» Льва Толстого) —отрубание или сожжение руки (пальца), для того чтобы не поддаться соблазну: человек жертвует частью своего тела ради сохранения целостности духа.
26
Идея самостоятельного существования отдельных органов (видимо, производная от представлений об «агрегатности», «составности» тела, что особенно характерно, например, для «медицинских» заговоров) отчетливо прослеживается не только в далеком и близком прошлом, но и в современных словесных и изобразительных текстах. Все эти носы, разгуливающие по Невскому проспекту, волосатые руки, которые душат детей по ночам, огромные глаза, в упор разглядывающие их из зеркала, составляют выразительную параллель к жестовой коммуникации.
Человеком, усвоившим кинематографический язык, часть тела, поданная крупным планом, воспринимается как метафора: глаза становятся метафорой совести, ноги — чувственного влечения, самое разное значение может передавать изображение рук. Подобный же эффект дает жестовая коммуникация. С этим связана ее эмоциональность.
В истории коммуникативного поведения особая роль принадлежит руке. Когда мы говорим о жестах, в первую очередь имеются в виду значимые движения рук. Многие жесты рук, используемые в современном общении, имеют очень древнее происхождение. В ретроспективе их значение тесно связано с ритуально-мифологической символикой руки. Приведем в качестве характерного примера описание картины современного художника В. М. Рахлина «Срывание одежд» (1981 г.): «Особую роль играют здесь руки. До отказа растопыренные пальцы, вытянутые прямо на зрителя, это выкрик, обращенный к нему и требующий его вмешательства».9 Художник дал удивительно точное воспроизведение архаичного жеста отпугивания нечистой силы, а критик точно сформулировал производимое им эмоциональное впечатление. Изображение этого жеста в качестве магического оберега встречается в различных культурных традициях: на церемониальной одежде у американских индейцев, на дверях домов и даже на лице (татуировка) у народов Ближнего Востока. Еще несколько лет назад стилизованную пятерню можно было видеть за стеклом легковых автомобилей. У арабов Передней Азии и Магриба этот жест обозначал проклятие. При этом считалось, что «средний и безымянный палец закрывают врагу глаза, мизинец и указательный — затыкают уши, а большой палец замыкает уста. Защитным амулетом от подобного проклятия служит так называемая „ладонь Фатимы" — изображение открытой руки с глазом на ладони».10
Архаичный характер имеет и знак руки как символ власти, высокого положения в обществе. Ср.: «Все в руках Божьих»; «Божья рука владыка»; «Под рукой царевой народы и земли» и т. п. Связь руки с символикой социального статуса хорошо чувствуется в таких выражениях, как «он моя правая рука» (главный помощник), «длинные / короткие руки» (много / мало власти) и др.
27
В основе символики руки как знака власти лежит идея принадлежности (власть — от владеть). В логике традиционных представлений дотронуться до чего-либо во многих случаях означало «вступить во владение» (ср. в детском «праве»: «Я первым дотронулся»). Значимость этого действия повышалась, если речь шла об объекте, наделенном особым статусом, например о некоем сакральном предмете, воплощающем основные ценности коллектива. У многих народов человек, прикоснувшийся к тем или иным деталям очага, как бы автоматически вступал под покровительство хозяев дома. У народов Кавказа даже враг, дотронувшийся до надочажной цепи, становился неприкосновенным. Нет ничего удивительного в том, что русские крестьяне (XVII в.) не хотели, чтобы иностранцы касались руками их икон.
Говоря о символике руки, следует иметь в виду, что правая и левая рука неравнозначны. Им придавался чаще всего противоположный смысл. Соответственно различались и жесты, выполняемые той или иной рукой.
ПРАВАЯ — ЛЕВАЯ РУКА
Картина мира человека строится с помощью определенного набора противопоставлений, таких как жизнь — смерть, счастье — несчастье, мужской — женский и др. Среди них фундаментальное значение имеют пространственные оппозиции (верх — низ, внутренний — внешний, правый — левый), лежащие в основе всей многоаспектной (не только пространственной) системы ориентации человека в окружающем мире. Одна из особенностей пространственных оппозиций состоит в том, что они могут приобретать оценочный смысл. Это особенно характерно для противопоставления правый — левый. Правое ассоциируется с правдой, правильным, правотой, в то время как левое — с ложью (кривдой), неправильным, неправотой. Правому приписывается чаще всего положительное, а левому — отрицательное значение.
Характер оппозиции правое — левое непосредственно определяется неравноценностью правой и левой руки. Биологические предпосылки для праворукости обусловливаются функциональной асимметрией человеческого мозга. Культурные установки поддерживают праворукость, с одной стороны, и основываются на ней — с другой. На этом фундаменте зиждется оппозиция правое —
28
левое, определяющая многие особенности ритуального и этикетного поведения.
У ряда народов строго разграничивались действия, которые нужно делать правой и левой рукой. По представлениям монголов, правая рука — «рука благодати», и только этой рукой можно было вручать и принимать дары, доить скот, отдавать что-нибудь на сторону.12 У некоторых народов функции левой руки ограничивались буквально с колыбели. Например, сербы оставляли незапеленутой только правую руку младенца, «чтобы он мог защищаться ею от черта».
Мусульмане считают правую руку ритуально чистой, поэтому ею можно было приветствовать человека, брать еду, касаться «чистых» частей тела. Делать все это «нечистой» левой рукой запрещалось. Если правая рука обслуживала «чистый» верх, то левая — «нечистый» низ.
Начинать любое «достойное» дело (надевать одежду, приступать к еде) полагалось правой рукой. Начинать движение и переступать через порог следовало правой ногой (ср. русск. «встать с левой ноги»). И наоборот, снимать одежду и обувь, совершать омовение нужно было левой рукой.14 Связь правой стороны со счастьем, удачей, благополучием, а левой — с несчастьем и неблагополучием нашла свое отражение как в Коране, так и в Библии (Псал. CIX, 1; Матф. XXII, 44).
Неравнозначность рук (при доминировании правой) связывалась не только с противопоставлением чистого нечистому. В традиционных представлениях айнов, например, правая рука считалась старшей, а левая — младшей.15\
|
|
|
