 |
Глава IV. Выражение эмоций в ритуале и этикете 5 глава
|
|
|
|
Поцелуй совершался не только при встрече, но и при прощании людей друг с другом. Как отмечал Маржерет, русские «целуются... всегда, ибо у них это нечто вроде приветствия, как среди мужчин, так и среди женщин — поцеловаться, прощаясь друг с другом или встречаясь после долгой разлуки». 43
В русской традиции прощание при расставании подразумевало взаимное прощение грехов. И прощание, и прощение скреплялись поцелуем как знаком дружеской привязанности. Ежегодно следовало просить прощения друг у друга в воскресенье перед Великим постом, которое потому и называлось «прощеное воскресенье». Д. фон Бухау (1570-е годы) сообщает о русских, что «под вечер они взаимно посещают друг друга, многими поцелуями испрашивают прощения в обидах, если какие-нибудь случились, и по причине наступающего Великого поста, в который они умирают для мира, прощаются при многих
56
лобызаниях». 44 Согласно описанию начала XX в., «прощаться всегда приходят младшие к старшим, нижестоящие к вышестоящим. Прощаются только родственники или близкие знакомые. Придя к старшему, младший кланяется ему в ноги, иногда же довольствуется простым поклоном, говоря: „Прости меня, Христа ради, если в чем согрешил против тебя". На это старший отвечает: „Меня прости, Христа ради". После этого оба целуют друг друга». 45
'Поцелуй скреплял также прощание с умирающим и умершим, причем и в этом случае прощание, прощение и утверждение вечной обоюдной любви сливаются в едином обрядовом акте. По словам П. Петрея, «подходят к гробу родители покойного, братья, сестры, жена, дети, друзья, родные и все присутствующие, целуют его на расставанье, прощаются с ним, потому что дольше ждать ему нечего, а пора и в дорогу». 46 Так и в XIX в. при прощании с покойником в церкви все непременно целовали его в губы. 47
|
|
|
П. Петрей рассказывает также о том, как русские устраивают пирушки в поминовение умерших. «Они справляют это пением, каждением, целованием друг друга в губы: последнее водится и между мужчинами и женщинами в доказательство их искренней, сердечной и душевной радости, и при том вполне верят, что души их умерших друзей получают от того большое облегчение, даже чувствуют радость и удовольствие, в каком бы месте они ни находились». 48
ПОЦЕЛУЙ МИРА
В истории культуры религиозные и эротические переживания активно взаимодействовали. Собственно говоря, в архаической культуре вся сфера сексуального поведения могла покрываться мифологическими представлениями и культово-религиозной практикой и в свою очередь проецироваться в них. Еще Ч. Дарвин отмечал, что «у некоторых сект, как существовавших прежде, так и ныне сущес вующих, странным образом слиты религия и любовь; утверждали даже, как ни прискорбен этот факт, что святой поцелуй мало отличается от поцелуя, который мужчина дарит женщине или женщина мужчине». 49 Характерен в этом отношении так называемый «поцелуй мира», получивший широкое распространение в христиан-
57
ской культуре, особенно в первые века христианства и в период средневековья.
Согласно Ветхому Завету, евреи целовали друг друга при встрече, выражая этим дружеские чувства. Поцелуй приветствия был усвоен и первыми последователями Христа, причем они вложили в него новый смысл. Поцелуй стал рассматриваться христианами как символ взаим ной любви и единения последователей Христа. «Христос сказал: „Мир оставляю вам, мир мой даю вам" — и члены церкви Христовой символически передавали друг другу завещанный им мир поцелуем». 50 Апостол Павел учил: «Приветствуйте друг друга лобзанием любви» (I Собор. V, 14). В то же время поцелуй приобрел семантическую двойственность, характерную в целом для основных символов христианства: Иуда указал на Христа римским воинам, поцеловав его в губы, в связи с чем поцелуй стал не только символом духовной любви и братства, но и их прямой противоположности — предательства и коварства («Иудин поцелуй»). 51
|
|
|
Поцелуи включались в различные церковные обряды: бракосочетание, погребение, крещение, исповедь и др. Священник давал поцелуй как символ мира и знак отпу щения грехов причащающимся; в римско-католической церкви это делалось после службы, в греко-православной — перед ней. При бракосочетании в Западной Европе священник давал жениху поцелуй мира, а тот в свою очередь передавал его невесте. Этот обряд еще в XIX в. совершался кое-где в Англии. 32
В православной церкви «святое целование» совершается до сих пор в пасхальную утреню, при этом произносятся приветствия, подобные тем, которыми приветствовали друг друга ученики Христа в день его воскресения. Этот церковный по своему происхождению ритуал давно вошел в быт и воспринимался в прошлом как общенародный обычай.
Одно из первых описаний обмена поцелуями на Пасху приводит А. Олеарий (1630-е годы).' 3 В XVII в. приветствовать друг друга поцелуем полагалось не только в пасхальное воскресенье, но и в течение 40 дней от Пасхи до Вознесения. Такого установления не было в Западной Европе, и иностранцы рассматривали его как специфически русский православный обычай. При этом ритуальный поцелуй устойчиво воспринимался ими как любовный, и поэтому весь обряд в целом вызывал изумле-
58
ние и замешательство. Вот как описывал обряд Павел Алеппский, наблюдавший его в церкви: «Все присутствовавшие стали подходить, по обычаю, и прикладывались к кресту, и, прикладываясь затем к Евангелию и к иконе в руках священников, они целовали также последних в уста, причем давали им, каждый, красное яйцо. Так делали мальчики и взрослые мужчины. После них подходили женщины и девушки всех сословий, от высших до низших. Мы горели от стыда, когда женщины и девицы целовали священников в уста, а священники целовали их, говоря:,,...Христос воскресе", на что миряне и женщины отвечали: „Воистину воскресе", и последние в то же время целовали в уста священников, без всякого стыда. Видя это, мы сильно изумлялись, в особенности греки, бывшие этому свидетелями, но таков обычай у московитов». 54 Обычай пасхального целования имел всесословный характер и утверждал равенство людей перед лицом всечеловеческой радости — воскресения Христа. По словам И. Корба, «этот обычай приветствия и поцелуя не допускает не только никакого различия в сословии или положении, но даже никакого воспоминания об этих различиях. Ни один вельможа не откажет в просимом у него поцелуе самому простому мужику, лишь бы только тот предлагал ему красное яйцо. Никакая скромность не может извинить замужнюю женщину, никакая стыдливость — незамужнюю, было бы равносильно преступлению или отвергнуть предложенное яйцо, или уклониться от поцелуя; с самой низкой черни снято всякое к ней презрение; не существует никакого опасения за безрассудство». 55
|
|
|
ПОЦЕЛУЙ ПРИ КЛЯТВЕ
Целование сакральных объектов было широко распространено в античности. Греки и римляне целовали статуи богов в руки, ноги, колени и даже губы, а если не могли достать до них, то посылали воздушный поцелуй. Библейский Иов говорит, имея в виду, очевидно, посылаемые рукой поцелуи: «Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует, прельстился ли я в тайне сердца моего и целовали ли уста мои руку мою?» (Иов, XXXI, 26, 27). О существовании подобной практики на Руси свидетельствует древнерусская статья «От апостольских заповедей» (рукопись XIV — XV вв.), в которой
говорится, в частности: «Аще кто целует месяц... да будет проклят». 56
Посредством целования святыни человек приобщается к ней, причем на него переходит сила ее святости. Так, умирающему или осужденному на казнь подносили в последнюю минуту крест для целования, что должно было сообщить ему благодать. 5 ' С другой стороны, целованием креста, как и других святынь, у многих народов утверждалась клятва, присяга.
Крестное целование широко бытовало на Руси и в частном быту, и в дипломатической практике. По словам С. Герберштейна (1510 —1520-е годы), русские «при клятвах и ругательствах... редко употребляют имя Господне, а когда клянутся, то подтверждают свои слова и обещания целованием креста». 38 В русском религиозном сознании сближались вплоть до полного отождествления образы креста и распятого на нем Христа (ср. единые по происхождению формы «христиане» и «крестьяне»). В связи с этим представляется вполне достоверной интерпретация крестного целования, которую приводит англичанин Дж. Флетчер (1588 г.): «Давая присягу при решении какого-нибудь спорного дела по законам, они клянутся крестом и целуют подножие его, как бы считая его самим Богом, имя которого и должно быть употребляемо при этом судебном доказательстве». 59 В сочинениях иностранцев иногда утверждается, что русским невозможно верить на слово, причем им ничего не стоит по клясться, побожиться — и все же обмануть. 60 Тем более важны сведения о том, что крестное целование «равняется у них клятве и почитается столь святым делом, что никто не дерзнет его нарушить или осквернить ложным показанием». 61 Для клятвы мог быть использован простой нательный крестик. 62
|
|
|
Нарушение крестного целования строго осуждается в одном из списков грехов XIV — XV вв.: «А крест целовав изменив к кому, за то и до смерти плакатися»." 3 Однако более поздний памятник «Поучение отца духовного к детям духовным» (XVII в.) приравнивает крестное целование к матерной брани: «...ни божитеся, ни кленитеся именем Божиим ни образом крестнаго целования берегитеся и матерны не лайте».' 04 Да и пословица говорит: «Лучше умирать, а креста не целовать». 63 Дело в том, что в обряде крестного целования явственно проступала его магическая природа и он в явной или скрытой форме осуждался
60
церковью. 66 К крестному целованию можно было привести насильно, и это не лишало обязательности выполнения клятвы. Характерно, что в XVI в. «договорные» грамоты в Москве клались не на аналой, а на блюдо — оно всегда было атрибутом различных народных обрядовых действий, гаданий, магических процедур. 6 '
При заключении перемирия с польским королем Сигизмундом Василий III, согласно описанию С. Герберштейна, проделал следующее: «Потом он, глядя на крест, трижды осеняет себя крестным знамением, столько же раз наклоняя голову и опуская руку почти до земли; затем, подойдя ближе и шевеля губами, будто произнося молитву, он вытирает уста полотенцем, сплевывает на землю и, поцеловав наконец крест, прикасается к нему сперва лбом, а потом тем и другим глазом». 68 Как отмечает Л. А. Юзефович, «по сути дела, выполнялся магический обряд, смысл которого заключался в установлении через посредство „высших сил" особой связи между обещанием и личностью дающего обещание». 69
|
|
|
У восточных славян широко практиковалось ритуальное целование замка — своего рода «антисвятыни» (его эротическая символика хорошо известна: ср. русск. «замок» — vulva;' 0 «замки ослабели» — о белях у девушки 71 и т. п.). Во Владимирской губернии «при трудных родах жены... целуют петли и замки у церковных и избных дверей, чтобы не они, а мужья мучились родами». 72 В Харьковской губернии желающая заниматься колдовством должна была отречься от Христа и в доказательство этого в пасхальное воскресенье, перед тем как в церкви запоют «Христос воскресе», поцеловать замок, которым запирают двери.' 3 Целовали церковный замок и молодые на свадьбе, «чтобы более скрепить свой брачный союз». 74
Характерную черту религиозной обрядности представляло целование икон. Церковное поучение «Заповедь испо- ведающимся сыном и дщерем» {рукопись XVI в.) гласит: «Иже иконы Господня и Богородичнны и всех святых со страхом и любовию не целует, да будет проклят».'* При этом между церковной обрядностью и бытом не было непереходимой границы. Как гласит пословица: «Наперед икону целуй, там отца и мать, а там хлеб-соль».' 6 Так это и происходило в народных обрядах: «Каждый из „молодых" подходит к иконе, кладет три земных поклона, целует иконы и своих родителей, а в заключение троекратно целуются молодые». 77 От поцелуя
61
святыни — к взаимному целованию людей, по нисходящей от мира божественного к человеческому. Так происходит то «освящение реальности», которое в конечном счете и является одной из важнейших целей ритуала как определенного вида человеческой деятельности.
1 Мюллер-Лиэр Ф. Фазы любви. М., 1913. С. 92.
2 Вундт В. Миф и религия. Спб., б. г. С. 93—94.
3 Богораз В. Г. Чукчи. Л., 1934. Т. 1. С. 21.
4 Блох И. История проституции. Спб., 1913. Т. 1. С 137—138.
5 Ломброзо Ц. Происхождение поцелуя. Спб., 1895. С. 12, 14.
6 Редько А. Нечистая сила в судьбах женщины-матери // ЭО.
1899. № 1/2. С. 125—126.
7 Bopheeuh Т. Р. Деца у верован. има и обича^ма нашега народа.
Београд, 1941. С. 16—18.
8 Мариньи Тебу де. Путешествия в Черкесию//АБКИ. С. 313.
9 Краулей Э. Мистическая роза: Исследование о первобытном браке.
Спб., 1905. С. 149.
10 АГО, р. 15, оп. 1, ед. хр. 21, л. 19 об.
" Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 201, 258—259.
12 Романов Е. Р. Белорусский сборник. Вильна, 1912. Вып. 8. С. 292.
13 Вундт В. Миф... С. 92.
14 Смирнов С. Материалы для истории древнерусской покаянной
дисциплины: (Тексты и заметки). М., 1912. С. 44.
15 Повесть о новгородском белом клобуке // ПЛДР. Середина XVI века. М., 1985. С. 228.
16 Домострой // Там же. С. 72.
'' Дашкова Е. Р. Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из Рос сии. М., 1987. С. 234.
!8 Лабутанская В. А. Невербальное поведение. Ростов, 1986. С. 18.
19 Топоров В. Н. Об одном архаичном индоевропейском элементе в древнерусской культуре— SVET —//Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987. С. 220.
20 Анимелле Н. Быт белорусских крестьян // Этнографический сборник. Спб., 1854. Вып. 2. С. 143.
21 Зеленин Д. К- Описание рукописей Ученого архива Императорского Русского географического общества. Пг., 1915. Вып. 2. С 585
23 Казимир Е. П. Из свадебных, родинных и похоронных обычаев Подольской губернии//ЭО. 1907. № 1/2. С. 209.
24 ЦГАЛИ, ф. 47, ед. хр. 36, л. 195.
25 ГЛМ, ОРФ, ф. Н. И. Лебедевой, к. п. 3095/7, л. 123.
26 Нюроп К. Культурно-исторический очерк о поцелуях. Спб., 1898. С. 108.
27 Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Спб., 1906. С. 205.
28 Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. Спб., 1906. 4-е изд. С. 147—148.
29 Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. М., 1898. Вып. 4. С. 164.
62
30 Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI века. М.,1983. С. 211.
31 Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 212.
32 Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. М., 1906. С. 147.
33 Лещинер И. Девочки в робах // Юность. 1989. № 4. С 51.
34 Павел Алеппский. Путешествие... Вып. 3. С. 17.
Зэ Rulikowski E. Zapiski etnograficzne z Ukrainy // ZWAK. 1879. Т. 3. Uz. 3. S. 126.
36 АГО, p. 30, on. 1, ед. хр. 23, л. 24.
37 Зеленин Д. К- Описание... Вып. 3. С. 1086—1087.
38 Кульчицкий С. О суевериях, обычаях, повериях и приметах жителей села Ставучан Хотинского уезда // Кишиневские епархиальные ведомости. Отд. неофиц. 1873. № 17. С. 627—628.
39 Юзефович Л. А. Русский посольский обычай XVI века // ВИ. 1977. № 8. С. 120—121.
40 Олеарий А. Описание... С. 37.
41 Уманский А. М. Поцелуй // Энциклопедический словарь / Изд. Ф. А. Брокгауз, И. А. Эфрон. Спб., 1898. Т. 48. С. 766.
42 Шмурло Е. К истории сношений московских государей с римскими папами: Целование папской туфли // Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому. М., 1909. Ч. 1. С. 57—62.
43 Россия начала XVII века: Записки капитана Маржерета. М., 1982. С. 158.
44 Бухое Д. фон. Начало и возвышение Московии // ЧОИДР.1876. Кн. 3. Отд. 4. С. 39.
45 Балов А. В. Очерки Пошехонья//ЭО. 1901. № 4. С. 131.
46 Петрей П. де Ерлезунда. История о великом княжестве Московском. М., 1867. С. 441.
47 Шейн П. В. Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Спб., 1900. Т. 1., вып. 2. С. 778.
48 Петрей П. де Ерлезунда. История... С. 430.
49 Дарвин Ч. Выражение эмоций у человека и животных //Сочинения. М., 1953. Т. 5. С. 825.
50 Нюроп К- Культурно-исторический очерк... С. 74.
51 Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.,1977. С. 122.
52 Нюроп К- Культурно-исторический очерк... С. 75.
53 Олеарий А. Описание... С. 139.
54 Павел Алеппский. Путешествие... Вып. 4. С. 163.
55 Корб И. Г. Дневник путешествия в Московию. Спб., 1906. С. 51.
56 Смирнов С. Материалы... С. 139.
57 Нюроп К. Культурно-исторический очерк... С. 85—86.
58 Герберштейн С. Записки... С. 103.
59 Флетчер Дж. О государстве русском. Спб., 1905. 2-е изд. С. 115.
60 Там же. С. 128.
61 Там же. С. 59.
62 Петрей П. де Ерлезунда. История... С. 402.
63 Смирнов С. Материалы... С. 142.
64 Там же. С. 239.
65 Даль В. Пословицы русского народа. М., 1984. Т. 2. С. 132.
66 Юзефович Л. А. «Как в посольских обычаях ведется...». М.,1988. С. 175.
67 Там же. С. 175—176.
68 Герберштейн С. Записки... С. 226.
69 Юзефович Л. А. Русский посольский обычай... С. 123.
Blinkewicz В. Russisches sexuelles und scatologisches Glossar // Anthropophyteia. 1911. Bd 8. S. 24.
Демич В. Ф. Очерки русской народной медицины. I. Акушерство II. Гинекология у народа. Спб., 1889. С. 32. ГМЭ, ф. 7, оп. 1, ед. хр. 29, л. 16. АГО, р. 44, оп. 1, ед. хр. 19, л. 7 об. Зеленин Д. К- Описание... Вып. 1. С. 392. '" Смирнов С. Материалы... С. 130. Ц Даль В. Пословицы... Т. 2. С. 220. ^ АГО, р. 9, оп. 1, ед. хр. 81, л. 57 об.
Флоренский П. Из богословского наследия // Богословские тпуды
1977. Сб. 17. С. 147—156.
Глава III. Символика тела и этикетное поведение
АРХЕТИП ВЫСОКОЙ ПРЕСТИЖНОСТИ
В различных типах традиционных обществ существует сакральная фигура вождя, царя, помещаемая обычно в некий сакральный центр социума и вселенной. Фигура священного царя, как установили работы Дж. Фрэзера, А. Хокарта и других ученых, имеет архетипический характер, причем, как мы постараемся показать, некоторые черты поведения этой фигуры наложили свою печать на происхождение этикета да и на его зрелые формы.
В архаической культуре царь или верховный жрец являлись воплощением божества. Им приписывались прежде всего ритуальные, а не юридические или политические, как это стало позже, функции. Считалось, что царь осуществляет контроль не только над социумом, но и над природными стихиями. Тем самым этой фигуре придавался космический смысл. По словам Дж. Фрэзера, личность царя представляет собой «динамический центр вселенной, от которого во все стороны расходятся силовые линии, так что всякое его движение, поворот головы, поднятие руки и т. д. незамедлительно оказывает серьезное воздействие на природу. Царь является точкой опоры, поддерживающей равновесие мира; малейшая неточность с его стороны может это равновесие нарушить. Поэтому он должен принимать величайшие предосторожности, и вся его жизнь до мельчайших деталей должна быть отрегулирована таким образом, чтобы никакое его действие, произвольное или невольное, не расстроило и не перевернуло установленный природный порядок».'
Даже в тех случаях, когда народ имеет смутное представление о своем владыке, его образ, особенности его поведения оказываются чрезвычайно важными для функционирования общества. В поведенческом плане фигура царя и вообще лица с высоким социальным статусом
65
являлась образцом для подражания. Многие «правильные» и «неправильные» с точки зрения современного эти кета действия, жесты и позы восходят к глубоко архаичным представлениям о том, как должны вести себя люди с высоким и низким статусом.
По-видимому, универсальными чертами поведения человека с высоким статусом представлялись такие, как замедленность движений (вплоть до полной неподвижности, статичности), тихий голос, сдержанность в проявлении эмоций, прямой, неподвижный взгляд, сведенная к минимуму жестикуляция. Аммиан Марцелин так описывал поведение византийского императора Констанция I: «Словно изваяние человека, он не вздрагивал, когда от колес исходил толчок, не сплевывал слюну, не почесывал нос, не сморкался, и никто не видел, чтобы он пошевелил хоть одной рукой... Никто не видел, чтобы он на людях высморкался, или сплюнул, или пошевелил мышцами лица». 2
Поведение русских царей во многом ориентировалось на византийские образцы: «...государь представал перед иностранцами как живое воплощение высшей власти — почти совершенно неподвижный и хранящий торжественное молчание». 3 Истинно царское поведение характеризуется «усеченностью» в любых проявлениях жизненной энергии. Царь говорил и объявлял свои решения вполголоса или даже трудноуловимыми жестами, а специальные придворные лица громко воспроизводили царские слова или истолковывали жесты. Существенные для нас сведения содержатся в описаниях царских выходов — событий из разряда исключительных, поскольку «нормальное» положение царя — статичное. Один из самых торжественных выходов совершался на крещенское водосвятие. Описывая крещение 1681 г., И. Е. Забелин долго перечисляет участников процессии от стрельцов до патриарха и чинов московских, за которыми передвигался царь в окружении бояр, поддерживаемый под руки двумя ближними людьми. «Это была и ритуальная поза, и необходимость, потому что необычайно тяжелая одежда была не под силу болезненному юноше Федору, которому осталось жить год с небольшим». 4 Обычно говорят, что царь с тру дом двигался, так как на нем была тяжелая одежда, однако можно сказать и наоборот: царь надевал тяжелую одежду для того, чтобы не иметь возможности быстро двигаться.
На фоне обычной для русских царей и вельмож статичности поведение Лжедмитрия не могло не удивлять современников. «После обеда он не ложился спать, как водилось у прежних великих князей и всех русских, а прохаживался в казначейство, аптеки, лавки серебренников... Этого никогда не бывало с прежними великими князьями, потому что по москвитянской их величавости и знатности им нельзя было прохаживаться из одной комнаты в другую, разве только с палкой в руке, да заставив водить себя под руку знатных бояр». 5 Словом, его поведение не вписывалось не только в каноны царского поведения, но и просто знатного человека, достоинство которого выражалось в минимуме возможных движений. По словам капитана Маржерета (начало XVII в.), у русских знатные люди ездят летом верхом, а зимой в санях, но не ходят пешком, «так что не производят никакого движения, что делает их жирными и тучными, но они даже почитают наиболее брюхастых, называя их „дородный человек"... что значит „честный человек"». 6
На противоположном полюсе — быстрые, резкие движения, семенящая походка, громкий голос или смех, бурное проявление эмоций, бегающий взгляд и т. п. — связывались, с одной стороны, с низкой престижностью, а с другой — с нечистой силой, дьявольским началом (ср. образ вертлявого, юлящего черта).
Итак, существовало два типа поведения: одно, условно говоря, царское или божественное, характеризовалось сдержанной пластикой движений, торжественностью поз и полустертой мимикой, медленным, величавым передвижением, смиренностью, статичностью; другой тип — бесовское поведение, характерными признаками которого считались смех, дерганье, кривлянье, сквернословие и т. п.
Нетрудно заметить, что именно к этим двум типам восходят в конечном счете многие современные правила этикета. Приучая детей к «порядку», мы буквально следуем приведенной схеме: при разговоре нельзя размахивать руками; сидя за столом, нельзя болтать ногами, крутиться по сторонам или вертеть головой; неприлично кривляться, громко смеяться и уж тем более — скверно словить.
Любопытно, что охотно используемый в современной педагогике образ обезьяны как символ неправильного, неэтикетного поведения («ведешь себя, как обезьяна») заимствован из того же круга представлений. Обезьяна
67
в древнерусской средневековой культуре (и не только в ней) — распространенный символ «то язычника, то сатаны, то грешника, выродившегося человека, исказившего „образ и подобие божие"». 7
Поведение центральной фигуры ритуала отмечено теми же чертами, что и поведение царя. Это, конечно, не случайное совпадение. В пиковые, переломные моменты жизни, когда и вступает в силу ритуал, человек как бы уподобляется вождю или царю и пользуется таким же почетом. У таджиков во время свадебных торжеств жених носит название «князь» или «князь-мужчина». По обычаю все должны относиться к нему с подчеркнутым почтением. «В старое время у припамирских таджиков... даже подлинный правитель страны, встретив на своем пути свадебный поезд, слезал со своей лошади и стоя почтительно приветствовал жениха». 8
В русских свадебных величаниях жениха и невесту называют «князем» и «княгинею». В этом смысле особенно показательно поведение невесты. После просватанья вводятся ограничения на ее передвижения. Она не может теперь без сопровождения покидать пределы дома, участвовать в развлечениях молодежи. Ее жизненное пространство резко сужается. Вводятся дополнительные ограничения на прием пищи и любые самостоятельные действия. Невесту одевают, причесывают, выводят и т. п., причем вывод невесты напоминает царский выход: с двух сторон ее поддерживают подружки. 9
Другими словами, то, что раньше она делала сама, теперь за нее делают ее подруги и другие участники ритуала. Молитва, молчание, слезы, смиренность — характерные черты поведения невесты на первом этапе свадебного ритуала. На втором этапе уже не невеста, а молодая постепенно «восстанавливает» утраченные функции, но и после свадьбы (в некоторых местах — до рождения пер вого ребенка и дольше) продолжается действие ограничений или даже вводятся новые.
В то же время, согласно принципу «короля играют придворные», центральный персонаж ритуала обречен на невыявленность, смазанность его индивидуальных черт. Парадоксальность его положения состоит в том, что особая выделенность главной фигуры ритуала смыкается с незаметностью, вплоть до полного отсутствия, например молодых на свадьбе («без меня меня женили»). Приведем лишь один из многочисленных примеров. У лесных ненцев
68
жениху полагалось сидеть за спиной свата, который заслонял его от других присутствующих. Сват подавал пищу жениху, не оборачиваясь, продевая правую руку под мышкой левой. Этой пищей жених делился с невестой, которая сидела рядом. «Новобрачные, таким образом, оказывались вне круга пирующих, как бы отсутствовали. Возможно, описанная ситуация является отголоском прежних установлений, согласно которым жених и невеста вообще не допускались к свадебному пиршеству». 10
Совершенно иным было поведение второстепенных участников ритуала. Ритуальное пение, смех, глумление, издевательства, крики, прыжки, танцы — стандартный набор их действий. Особенно характерны они для ряженых — на свадьбе, в рождественских обрядах, на Ивана Купала. Их поведение символизировало антинорму. Все это было необходимо для того, чтобы показать, как в ходе ритуала на смену антинорме коллектив приходит к единственно правильной линии поведения, которая реализуется в поступках главных персонажей ритуала.
В определенных случаях и глава семьи как бы приравнивается к сакральной фигуре и приобретает некоторые черты ее поведения и атрибутики. У осетин во время встречи гостя хозяин отличается исключительной вежли востью и предупредительностью. «Позы выражают спокой ное достоинство, жесты медлительны, речь плавна, каждый осетин, как бы он сам ни был беден и его род слаб, во взаимоотношениях с людьми окружает себя сложными правилами этикета поведения. Исполняя эти правила сам, он требует того же и от всех с ним соприкасающихся, видя даже в ничтожных отступлениях... оскорбление прежде всего роду, а затем уж самому себе».' 1
Архаическая структура общества с божественным царем, помещенным в некий сакральный центр вселенной и государства, может парадоксальным образом воспроизводиться в социальной структуре сословного общества, построенной по принципу жесткой иерархической пирамиды. Такое общество автоматически порождает два типа поведения — по отношению к тем, кто стоит на верхней ступеньке иерархической лестницы, и к тем, кто стоит на ее нижней ступеньке. Каждый человек, заполняющий ячейку в социальной структуре такого общества, представляет собой своеобразного двуликого Януса, один лик которого с искательной улыбкой смотрит на выше стоящего, а другой — строго взирает на нижестоящего.
69
В иерархическом обществе положение каждого чело века определяется характером его связи с высшим лицом. В этом смысле очень любопытен институт местничества, существовавший в средние века во многих странах, в том числе и в России. Обычай «считаться местами» был широко распространен за царским столом и в государевой службе. Чем более знатным считал себя тот или иной придворный, тем ближе к царю он садился и соответственно претендовал на более высокую должность, почести и т. п. Естественно, этот обычай порождал бесконечные споры и раздоры. Если боярин считал, что его сажают на более низ кое место, чем заслуживает его род, он шел на все уловки, чтобы избежать этого. Колоритные описания возникающих при этом ситуаций оставил Г. Котошихин. Иногда царь велит посадить строптивца силой, «и он посадити себя не дает, и того боярина бесчестит и лает. А как ево посадят сильно, и он под ним (под боярином, которого считает ниже. — А. Б., А. Т.) не сидит же и выбивается из-за стола вон, и его не пущают и разговаривают, чтобы он царя не приводил на гнев и был послушен, и он кричит: „Хотя де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть", и спустится под стол; и царь укажет его вывесть вон и послать в тюрьму или до указу к себе на очи пущати не велит. А после того, за то ослушание, отнимается у них честь, боярство или окольничество и думное дворянство, и потом те люди старые своея службы дослуживаются вновь». 12
|
|
|
