Соотношение городского и сельского населения в Сибири: (1847 г.)

Тобольская губерния 1: 14,3

Томская губерния 1: 14,2

Енисейская губерния 1: 12,6

Иркутская губерния 1: 10,6

* * *

Положения Закона от 23 мая 1896 года:

— земля отводится в пользование обществам, а не отдельным домо­хозяевам;

— за отводимую землю крестьянин обязан вносить ежегодный платеж под названием государственной подати;

— за крестьянином закрепляются те земли, которыми он пользовался. Надел определяется в 15 десятин. Свободными землями наделяются по воз­можности;

— крестьянину отводится лесной надел в 3 десятины. Данный надел на душу мужского пола. За него вносится особый лесной налог.

* * *

Один исправник жаловался в письме к губернатору на «пагубный разврат» крестьян-общинников в селениях Минусинского уезда. Его поражало то, что здесь крестьянки носят «драповые кофточки последней парижской моды в 35 – 40 руб., башмаки рублей в 8, лакированные калоши, и просил принять меры...»

* * *

Земельные права и отношения в общине (Казачинская волость Енисейской губернии, 70-гг. XIX в.). «В данной местности пользуется землею и лугами каждое селение отдельно от другого; сельское общество состоит от 3 до 7 селений... Усадебная земля никогда не переделяется, всегда остается в потомственном владении. Раздела пахотной земли почти не происходит..., но при этом община занимается наделением пахотной землей новых «душ», достигших 17-летнего возраста. При выходе крестьянина из общины он теряет право на свою пашню... Каждый хозяин менять землю с однообщинником может... отдать в аренду на один год доз­воляется, но если более, то нужно на это согласие общества... Названий собственности владений в народе нет, кроме расчищенной под покос или пашню земли, которая называется заимкою... Заимка для пашен в Восточной Сибири считается собственностью... Новые члены, при­писанные к обществу по приемному договору, наделяются равномерно с прочими членами..., пользуются правом в лесе на постройку зданий... При выходе крестьян из общества земля остается в пользовании общества, кото­рое и наделяет таковой вновь поступившие души...».

* * *

«1876 года я, крестьянин из поселенческих детей Енисейской губернии Балахтинской волости д. Игрышенской Павел Васильев Вивчеренко, даю сию подписку в том, что я, будучи принят на воспитание крестьянской вдовой Лукерьей Даниловой Потылициной, желаю быть причислен к ея семейству, т.к. я, будучи в малолетстве после смерти родителей воспитан ею вместо родного сына, в том подписуюсь…».

* * *

Из жалобы: «Мы, Василий Прилепов, 20 лет, и Григорий Аржанов, 17 лет, в пьяном виде и по глупости обрезали хвосты у 14 лошадей крестьян нашей деревни Мойсеевой… Крестьяне… собрали народ до 150 домохозяев, повешали нам на шеи отрезанный конский волос и повели нас с барабанным боем по всей деревне… два раза туда и обратно, барабаня в ведра, останавливаясь у каждого дома и издеваясь над нами, а вся громадная толпа гоготала… Наше посрамление и насмешки… слишком обидны и оскорбительны… вместо отправления к приставу…».

* * *

1895 года августа 15 дня мы, Енисейской губернии Заледеевской волости д. Емельяновой, государственные крестьяне-домо­хо­зяева, быв сего числа на сходе…по суду приговорили крестьянина из ссыльных Петра Федорова Кунгурова 31 года… принимая во внимание: в деревне не имеет никакого домообзаводства, никаких определенных занятий, замеченный во множестве худых поступков, занимался исключительно кражами и мошенничествами, вел жизнь развратную, а потому не может быть терпим в среде Емельяновского общества, решили выслать из нашего общества…».

КРАЕВЕДЧЕСКАЯ РАБОТА

I. Примерная тематика занятий

1. Сельская крестьянская община и ее функции.

2. Традиции сибирской общины.

3. Урок-практикум (деловая игра) «Мир сибирской общины».

II. Термины

«Общество», функции общины, повинности, сход, круговая порука.

III. Диалог

В основе сибирской общины (истоком ее) была семья. Как, по-вашему, шел процесс складывания общины? Каковы функции крестьянской общины в Сибири? Почему в начале XX века основную роль в жизни «общества» начинают играть вопросы о переделах пахотной земли? Степь, лесостепь, подтайга, тайга: в каких зонах начались переделы через определенное время? Проведя аналогию с жизнью современной деревни, определите, в чем могли состоять причины тяжб, разбирательств между членами «общества»? Одинаково ли разрешались и разрешаются сейчас конфликты в деревне, между соседями? Как, по-вашему, избежать конфликтов внутри крестьянского мира?

IV. Дискуссия

Возможно ли сейчас возродить общину? Есть ли в этом необходи­мость? Если да, то каковы пути возрождения и функции «современной» общины?

V. Исследования

1. Определите тип общины вашего села в прошлом, ее функции.

2. Где размещалось волостное правление? Сохранилось ли здание?

3. Какие выборные должности исполняли предки учащихся класса?

4. Если ваши предки жили в селении в прошлом, то где находи­лись ваши пашни, покосы, иные угодья?

VI. Творчество

Сочинения «Если бы главой администрации был я...», «Сельский сход» (от имени участника схода сельской общины).

VII. Музей

Схема-таблица «Структура крестьянской общины села...».

Фотогра­фии крестьян, бывших до революции старостами, волостными старшинами, писарями и др.

Фотографии волостного правления.

Отметьте памятными знаками (памятными досками) здания дореволюционной школы, почты, волостного правления, медпункта.

 

Глава IV.
МИР ПРИЕНИСЕЙСКИХ ОБЩИН

§ 10. МЫ — СТАРОЖИЛЫ!

Мир старожилов-сибиряков составляли сельские общины, сообще­ства потомственных старожилов сибирских городов, старожильческие консорции нескольких типов. Мир старожилов воспроизводил себя в последу­ющих поколениях благодаря устоявшимся традициям, обычаям, системе воспитания детей, замкнутости жизни, крайней слабости мигра­ционных процессов.

Кто же такие старожилы? Во-первых, истинными сибирскими старо­жилами считаются «чалдоны» (челдоны) — потомки первых засельщиков но­вых земель, первопроходцев. До настоящего времени идет спор о значении понятия «чалдон». Наиболее точным, видимо, можно считать следующее: в XIX в. в северной части Енисейской губернии этим словом определяли «люд неуемный, бродячий, без привычки к насиженному месту, промышляв­ший охотой, суровый и диковатый на вид». Вряд ли серьезным является бы­тующее объяснение, что «чалдоны» — выходцы с «Чала и Дона». Почти все первые «засельщики» были из северных областей России. Даже в период сравни­тельно широкого переселенческого движения второй половины XIX в. кон­тингент государственных крестьян северных губерний составляет 64,7% всех переселенцев.

В исторической литературе старожилами часто называют тех, кто про­живал в Сибири к 1861 г., к началу широкого добровольного переселения бывших крепостных крестьян Центральной России. Однако во второй половине XIX в. сибиряки считали старожилами тех, кто прожил здесь 25 и более лет. Селения, возникшие четверть века назад, также причисляли к старожильческим. Постараемся объяснить это понимание. На наш взгляд, этому соответ­ствует ряд причин: за четверть века переселенец «вживался в образ старожила», терял связь с родными краями, через детей «роднился» со старожилами, а дети его считали себя сибиряками и о родине отцов знали понаслышке. Хозяйство крестьянина за такой срок давно уже становилось средним или зажиточным. Но все же, по сибирским понятиям, наиболее важной была связь через кладбище, через «могилки»: за 25 – 30 лет родственники пересе­ленца находили вечный приют на сибирской земле…

САМОСОЗНАНИЕ СТАРОЖИЛОВ

В процессе психологической адаптации важное место занимает выработка позиции по отношению к факторам, которые могут негативно влиять на образ жизни людей. Самосознание потомственных сибиряков начинало по-новому оценивать изменившееся положение по отношению к новому «месторазвитию», государству и материнскому этносу. Основой самосознания является идентификация человека.

Идентификация — это прирожденное осознание принадлежности человека к определенному этносу, самопричисление личности к этносу или его отдельным этническим подгруппам. Идентификация отражает этническое сознание в оппозиции «мы — они».

К концу XVII в. дети и внуки основателей острога Красный Яр вполне осознанно считали Сибирь своей родиной, называя себя новым эндоэтнонимом. В «Послании митрополита Игнатия в Красноярск 1697 г.» для нас крайне важна вставка из подлинных слов красноярцев: «Есть ли де… обидят в Сибири худо де, худо сибиряки так буде воеводу другого и третьего до смерти убили…». Это важнейшее свидетельство новой идентификации жителей Приенисейского края, оформленной в этнониме «сибиряки».

Доктор медицины Д.Г. Мессершмидт в период научной экспедиции в г. Красноярск в 1722 г. постоянно встречал в ходе поездки настороженность и скрытность местных жителей, но особенно поражали автора расчетливость, меркантильность, прагматичность сибиряков. В частности, все посещения человеком друзей и родственников неизменно обставлялись «подарками», «гостинцами» по расчету или на условиях возвратного одаривания.

Ученый-путешественник И.Г. Гмелин описал своеобразие выделения различных групп сибиряков в «прозваниях» другими сибиряками: «сквозники», «язовики», «раскольники», «коловичи» и др. Он отмечал, что «красноярцев зовут «бунтовщиками», т.к. они часто бунтуют против своих воевод». Исследователи подробно описали свадебный обряд, бытовые привычки красноярцев, особенности празднования ими Рождества, Святок, Масленицы.

И.Г. Гмелина более всего поразило отсутствие экономического принуждения крес­тьян в земледелии, что, по его мнению, привело к «великой здешней ленности». Он писал: «Земля благословенна, а людей не заставляют работать…Выгоды получают за счет плодородия здеш­ней почвы…Служивые живут с воеводой … по - пани­брат­ски».

Идентификация «свой — чужой» у старожилов Приенисейского края во второй половине XVIII в. ярко выражена в негативном отношении к представителям власти. Так, в наказах енисейских крестьян в Уложенную комиссию 1767 г. основная вина за «наивящее раззорение» и «всеконечную нищету» ложится на «прикащиков», «комиссаров», «за казнами всяких афицеров», на «Сибирскую губернскую и Енисейскую провинциальную канцелярию». Сибирские крестьяне высказывали пожелания, чтобы «из разных чинов, яко из дворян прикащики и управители, то однакощь, как довольно усмотрено, оные для неудопственных опстоятельств быть не надобны. А должности совсем могут исправлять, как довольно и без них бывало, выбранные из нашеи собратий, переменяись кащьгодно».

Управление в Сибири в ХVII – ХVIII вв., несмотря на многочисленные реорганизации, составляло длинную вереницу злоупотреблений, произвола, насилия и минимального контроля над местной администрацией. В ответ на самоуправство местных властей в 1695 – 1698 гг. жители Красноярска «отказали» трем воеводам и выбрали свое казачье самоуправление. Новый воевода П. Мусин-Пушкин вынужден был сделать вывод, что «красноярцы» единой силой выступили против «ссыльных воров, и которые были с воеводами» и «от воеводства отказали».

Наполнение содержания оппозиции «мы — они» выразилось в противостоянии мира старожилов и чиновников, на местах представлявших государство. Покушаясь на свободу, собственность, хозяйственную самостоятельность старожилов, чиновник представал носителем агрессивного начала. Писатель С. Турбин писал в середине ХIХ в.: «По сибирским народным понятиям, род человеческий делится, главнейшим образом, на два разряда, именно: на людей и чиновников».

В этих условиях изменение положения общины в сознании старожилов выразилось в превращении его в инструмент коллективной оппозиции государству: «Здесь власти оставались с крестьянами один на один, обращаясь к ним... через крестьянскую общину...», и мир выступал в качестве коллективного защитника в противодействии «чужим».

Выработка адекватных механизмов защиты старожильческого социума предопределила форму «показного» подчинения общины государству. Жизнь в общине перед посторонними старательно маскировалась или скрывалась. В первую очередь, община замыкалась перед чиновниками, стараясь любыми средствами обмануть их. Современники приоткрывали завесу скрытности старожилов-крестьян: «Крестьяне… объявляют посев только вполовину или немного более, а остальное скрывают из опасения или по привычке».

Скрываемая от чиновников внутрихозяйственная жизнь, естественно, требовала ведения «двойной бухгалтерии». И действительно, информаторы отмечали, что «у старожилов имеется обыкновенно две книги (приходно-расходные книги волостных и сельских обществ): официальная… и неофициальная…». От государства скрывались многие доходы. К посторонним расходам прежде всего относились «подарки» и «угощения» чиновникам, угощения по случаю приезда «начальства», на различные доплаты за службу на волостных и сельских должностях и т.д. Были факты рас­пространенного «сокрытия» грамотности с целью «прев­ра­щения» при столкновении с чиновниками «в простодушных безграмотных поселян».

Поступавшие от губернских властей распоряжения часто принимались формально на общинных сходах и с полным повторением слово в слово формулировки приказа отправлялись обратно. Приводим любопытные документы подобного рода.

В январе 1826 г. в с. Анциферовском Канского округа умер малолетний ребенок «вследствие испуга по пробуждении от сна из-за того, что двое крестьян... переодевались в виде журавлей». По данному происшествию Енисейский гражданский губернатор А.П. Сте­панов издал приказ. В нем строго уведомлялось, чтобы «в отвращение на будущее время подобных нещастий... дабы они (крестьяне) ни под каким видом и ни в какое время не осмеливались одеваться чучелами в посмеяние людям и во вред младенцам, в чем и обязать их подписками; в противном же случае, если еще чуть подобное случится, то виновные подвергнутся приличному взысканию...».

Через четыре дня последовал принятый на сходе ответный мирской приговор: «Мы, нижеподписавшиеся Енисейской губернии Красноярского уезда Заледеевской волости разных селений выборные крестьяне дали сию подписку во исполнение объявленного нам приказа... дабы ни под каким видом и ни в какое время не осмеливались одеваться чучелами в посьмеяние людям и во вред младенцам и дабы на будущее время чего боже сохрани какого подобного происшествия могло случиться, то подвергнемся приличному взысканию...».

Несмотря на строгий приказ губернатора, и до него, и после всеми современниками по всем селениям Енисейской губернии отмечалось ежегодное массовое «машкарование» в «страшные» дни накануне Богоявления (Крещения).

Старожилы вкладывают понятие «мы» в идентификацию по отношению к населению Центральной России: мы сибиряки, а они — российские люди. Широкий круг разноплановых источников подтверждает этот вывод. Жена декабриста Н.Д. Фонвизина в 1829 г. писала: «Сибиряки имеют свой характер, …отличный от Российских, наших». Она выделяет наблюдаемые привычки, стереотипы поведения сибиряков в различных ситуациях. По окончании ссылки в 1858 г. Наталья Дмитриевна уже соотносит себя с сибиряками, фактически причисляя себя на уровне самосознания к ним: «Не забываю радушной Сибири, я часто о ней говорю и еще чаще о ней думаю»; «Одна мысль, что все эти люди (ее крепостные) — моя собственность, из ума меня выбивает». «Дразню «рассейски х» Сибирью и сибиряками. В самом деле, здесь чудесно можно было бы жить, если бы меня не принуждали быть помещицей и госпожой».

Этнограф Н.А. Ровинский сделал следующий вывод: «Сибиряк, даже в чиновничьем мундире, остался верен своему народному типу… и сколько мне приходилось наблюдать, как между чиновниками, то и между священниками-сибиряками, стоят ближе к простому народу, чем к так называемому Российскому человеку».

Во второй половине ХIХ в. сибирский публицист Н.М. Яд­рин­цев писал, подобно Н.А. Ровинскому, что «здесь природному, сибирско-русскому старожилу противостоит, как говорят в Сибири, «российский человек». «Сибиряк не задумывается и не подозревает своего кровного родства с коренным русским человеком...». В качестве «российского человека» автор выделял, прежде всего, «великоросского» ссыльного поселенца или переселенца-крестьянина. «Сибиряки Европейскую Россию и русских принимают за чужеземщину или иностранцев». Говоря: «вы российский,... этим он... хочет обозначить противоположность себе, как сибиряку».

Автор дает существенное замечание, что «путешественника (из России) сибирское население поражает своим безучастием к тому, что делается за Уралом, в Европейской России». Взаимное неприятие сибирских старожилов и «российских людей» отмечается во многих свидетельствах. Так, некий автор в 1891 г. отмечал с высокомерием: «...Каждый сибиряк дорожит своей глупой самобытностью...».

Оппозиция «мы — они» в самосознании старожилов-крестьян обобщалась в образе «чужого злого человека». Одновременно выделение оппозиции шло и по пути углубления самовыделения в пределах старожильческого мира Сибири. Отмечалось, что ангарские крестьяне явно сторонились новоприбывших и путешественников, приписывая им «засуху, неурожай, скотские падежи». «Злое влияние» могло исходить даже от приезжавших из других округов Енисейской губернии.

Неудивительно, что в местностях, удаленных от губернского центра, противопоставление «мы — они» еще глубже. В ХIХ в. старожильческое население Туруханского края именовало себя «смешицы». Не только Европейскую Россию, но даже Южную Сибирь «смешицы» называли Русью. В ответ на приглашение переселиться в Минусинский уезд туруханские старожилы отвечали: «Мало ли чего у вас там, в Руси, не по-нашему лучше. Нет, душе неохота, сердцу неугода». Процесс принятия новоприбывшего в с. Туруханское мог затянуться на многие десятилетия. Таким образом, в процессе адаптация к новой Родине — Сибири — у старожилов Приенисейского края, как и всей Сибири, сформировалось суб­этническое самосознание.

СТАРОЖИЛЫ И ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

Особую область хозяйственной и общественной жиз­ни сибирского края представляет процесс взаимодействия двух миров: мира старожилов и мира Европейской России, представленного переселенцами, служащими-чиновниками, ссыльными и иным «проезжим и приезжим» людом.

Попадая в мир старожилов, переселенцы расставались со своими «рос­сийскими» традициями, привычками, растворялись в условиях новых отно­шений, новой системы хозяйствования, технологии земледелия.

ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

На первом этапе переселенческого движения выходцы из северных губерний составляли основную массу новых «засельщиков». По социальному положению данный этап характеризуется как середняцкий. Исследователь переселенческого движения И.А. Гурвич писал в 80-х гг. XIX в.: «Преобладающим элементом в современном переселенчес­ком движении следует считать крестьян среднего достатка». Вплоть до конца XIX в. пересе­ленцев именовали самоходами, т. к. до постройки железной дороги добирались сюда пешком или на лошадях.

Как крестьяне определяли район переселения? Исследования показа­ли, что 61% крестьян засылали в Сибирь ходоков, которые выбирали место будущего заселения. По письмам определяло район переселения 19%, по рассказам — 17% крестьян. И лишь 3% переселенцев шли «наобум»: это говорит о том, что не так-то просто было решиться в то время на далекую дорогу в суровый край, сорвавшись с обжитого места.

Путь до Енисейской губернии пешком занимал от 3 до 7 месяцев. Иногда шли с остановками на зиму, чтобы подзаработать и двигаться даль­ше. Для семьи из 6 человек требовалось на дорогу около 200 рублей. Деньги набирали как за счет тайной продажи «своей» земли, дома, части скота и пр., так и за счет сбережений. Конечно, и подрабатывали, и «шли Христо­вым именем от города к городу». Только с 1893 г. правительство стало выда­вать на обзаведение хозяйством ссуды до 100 рублей. Но этого было явно недостаточно: только на подъем одной десятины пашни в лесостепи требовалось от 100 до 300 рублей.

Переселенцы шли в сутки по 35 – 40 верст. Крупными партиями по 60 – 100 семей двигались до намеченной губернии, далее по уездам, затем расходились отдельными семьями по селениям.

Новопоселенцы старались устроиться на жительство в старожильчес­ких селениях. Здесь можно было до обзаведения домом найти квартиру у старожила, купить лошадь и инвентарь, выгодно продать свою рабочую силу. Работая на сезонной или постоянной работе, можно было заработать от одного до полутора пудов зерна в день. Годовому работнику (работнику «в строку) в Енисейской губернии оплата деньгами и в натуральном исчислении составляла, в зависимости от уезда, от 70 до 160 рублей. Через 2 – 3 года переселенец мог обзавестись собственным хозяйством. В конце XIX в. для собственного домохозяйства требовалось:

Продовольствие в течение 2-х лет — 100 – 150 руб.

Возведение или покупка дома и построек — 110 – 150 руб.

Покупка 2 лошадей — 80 – 100 руб.

′′ 1 коровы — 17 – 30 руб.

′′ 2 саней и телеги — 40 – 50 руб.

′′ упряжи на пару лошадей — 20 руб.

′′ деревянного или железного плуга — 10 – 37 руб.

′′ двух борон — 3 – 5 руб.

Стоимость утвари и хозяйственных

принадлежностей — 30 – 40 руб.

Для причисления крестьянского хозяйства к «обществу» требовалось еще 30 – 50 рублей. Значительно облегчало положение переселенца осво­бождение от государственных повинностей в первые 3 года проживания в Сибири и сокращение на 50% еще на 3 года. Однако мирские повинности они обязаны были выполнять полнос­тью.

И.А. Гурвич приводит в качестве обычного примера историю одного крестьянина, переселившегося во второй половине XIX в. в Назаровскую волость Ачинского уезда. В Сибирь он пришел «Христовым именем» с семь­ей. Работал у старожила за 1 пуд ржи и 1/2 пуда пшеницы в день. За зиму купил лошадь, «ячменя и хлеба». Весной засеял десятину ячменем. Выра­щенный ячмень продал в городе и купил корову и небольшую избушку, за которую заплатил 11 рублей. Через 17 лет у него было 16 десятин пашни, дом-пятистенок, 4 лоша­ди, жеребенок, 7 коров, овцы. Все эти годы он постоянно продавал хлеб на рынке в городе.

Но не следует забывать, что данная история была типичной для тру­долюбивого, усердного крестьянина. Именно такие крестьяне быстро вхо­дили в старожильческий мир и через 25 лет числились старожилами.

В последней четверти XIX в. старожильческий мир начинает ограничи­вать прием переселенцев в «общества». Так, в 1894 г. по Ачинскому округу в Покровской волости из 8 обществ отказали переселенцам 7, в Балахтинской — из 10 отказали 8, в Тюль­ков­ской — из 10 все 10 сельских обществ. Основной причиной стала, во-первых, наметившаяся тенденция к «утеснению» земельных владений общин; возникла угроза уменьшения на­делов сыновьям старожилов, достигшим 17 лет. Во-вторых, во второй поло­вине XIX в. около 59% всех «самоходов» составляли бывшие помещичьи крестьяне, резко отличающиеся по миропониманию от государственных крестьян северных губерний и сибиряков.

Старожилы справедливо отказы­вались делиться землями, разработанными их предками. Они возмущались жалобами переселенцев, что якобы «старожилы захватили лучшие близле­жащие около селений земли и не желают передела их». В данном случае земли эти явно не были захвачены насильственно и, по сибирским прави­лам, не переделивались, но психология бывших помещичьих крестьян вос­принимала происходящее по-своему.

На рубеже XIX – XX вв. большая часть переселенцев была вынуждена основывать новые селения в подтаежной зоне — степи, и лесостепные обла­сти были практически освоены. Старая технология земледелия начинала из­живать себя. Урожайность стала падать; наступил период перехода к интен­сивному земледелию. Многие селения возникали на месте бывших заимок, заброшенных росчистей, но большинство переселенцев были вынуждены втрое больше затрачивать сил, денег, времени на обустройство. Деревни новоселов стали существенно отличаться от старожильческих.

Еще более обострились отношения старожилов и переселенцев в первом десятилетии XX века. «Столыпинские» реформы насильственно разру­шали общины Европейской России и предусматривали массовое переселе­ние обезземеленных крестьян в Сибирь, на окраины страны. Во многом у этих переселенцев имелись негативные черты: лень и нежелание трудиться, отсут­ствие старательности, пьянство, низкие нравственные качества. И называ­ли их в Сибири уже переселенцами-лапотниками, лапотошниками. Неред­ки были случаи «проживания» ссуд, преступлений, поиска случайных зара­ботков, отходничества. Многие новоселы, с огромным трудом разработав в тайге 1 – 2 десятины земли, едва сводили концы с концами. Еще на долгое время «столыпинские» крестьяне оставались по мироощущению «велико­русскими» крестьянами.

Вот описания жилищ, сделанные в конце XIX в.: «У старожилов дома большие и крепкие. У новоселов — слабые и серые. Постройки низкие. Кры­ши земляные и соломенные, пропитанные глиной. Много изб покривив­шихся, непокрытых, причем окна едва видны из-за наваленного для тепло­ты навоза».

Быт переселенцев начала XX в. разительно отличался от быта старо­жилов. В отчетах начала века приводятся многочисленные примеры голодо­вок в селениях переселенцев, сырости и холода в их жилищах, крайне бед­ной и ветхой одежды, тяжелых эпидемических заболеваний. Крайне высока была смертность новоприбывших, особенно среди детей. «Прибыль населения переселенческих поселков почти соответствует убыли», — писали енисейскому губернатору из Ачинского уезда в 1899 г.

Приведем и выдержку из отчета за 1911 г. о состоянии сельского хо­зяйства в Енисейском уезде, из главы о положении переселенцев: «Прихо­дится констатировать, что хозяйства их (новоселов) производят впечатле­ние какого-то развала, грязи (резко бьющей в глаза при сопоставлении с чистотой и порядком в доме и дворе сибиряка), нищеты, соседнего раздора и влияния водки».

Освоение неудобиц сопровождалось и такими картинками — «многие поселки находятся в обширной болотистой равнине, покрытой местами чахлым березовым лесом. Сообщение из-за топкой почвы плохое, а весной в эти Богом забытые места уже невозможно попасть... Загрязненность по­селков огромная. В стенах домов видны щели. Отапливаются жилища желез­ными печками, вследствие чего резко меняется температура, жара сменяет­ся холодом. Во многих домах полы земляные, много грязи и насекомых. Питается население хлебом, картофелем и капустой, лишь изредка молоком и мясом».

«Летом почти все, а зимой очень многие ходят в лыковых или из сырой кожи лаптях; белье из грубого холста. Верхнее зимнее пальто есть далеко не у всех, не раз приходилось наблюдать, как вся семья ходит в одной и той же рваной шубе». Далее говорилось о нравах новоселов: «Моло­дежь в свободное время, заломив шапки набекрень, шляется по улицам, пьет, после чего скандалит и дерется».

Но все же, несмотря на вышеописанные недостатки, большинство переселенцев прибывали сюда для обустройства, чтобы начать новую жизнь. Сотни тысяч крестьян-переселенцев увеличили на несколько миллионов десятин площади посевов. Они привезли улучшенные навыки огородниче­ства, трехполья, удобрения земель, льноводства, пчеловодства, новые ре­месла. Особую роль «столыпинские» переселенцы сыграли в развитии жи­вотноводства в Сибири. Старожилы перенимали опыт содержания скота в теплых хлевах, в стайках стали заводить ясли для сена. Выросла продуктив­ность молочного животноводства, начало развиваться маслоделие.

Огромную роль в развитии переселенческого движения сыграло правительство. Увеличились до 200 – 400 руб. льготные ссуды, многие получили безвозмездную помощь, для желающих выехать в Сибирь ввели льготные железнодорожные тарифы, и переезд стал в 3 – 4 раза дешевле. Стоимость железнодорожного билета по переселенческому тарифу была следующей: от Одессы до Крас­ноярска — 7,4 руб., от Ковеля — 7,35 руб., от Киева и Чернигова — 6,75 руб., от Харькова — 6,25 руб., от Воронежа — 5,7 руб.

В Енисейской губернии для переселенцев создавались бесплатные переселенческие столовые и боль­ницы, оказывалась всесторонняя землеустроительная помощь. За счет средств Переселенческого управления строились школы, церкви, больницы, доро­ги, сооружались тысячи колодцев.

СИБИРСКОЕ ЕДИНЕНИЕ

«Сколько мы могли наблюдать, отноше­ние старожилов к переселенцам является далеко не враждебным, скорее, они встречают участие в местном крестьянстве. Это обнаруживается следу­ющими фактами: кто несет в настоящее время все расходы на колониза­цию, кто поддерживает переселенца-новосела, дает приют, прокорм, подает ему помощь в пути, кто кормит милостыней переселенца и в минуты несчастья спасет его? Сибирский крестьянин, и он один...», — так описы­вал Н.М. Ядринцев отношение старожилов к «самоходам» в 70-е гг. XIX в.

Многие из новоселов приезжали в селения, где издавна проживали их родственники или односельчане и миряне одной общины, знакомые. По­этому им легче было найти «общий язык» при приеме в общину, при обу­стройстве и преодолении тягот в первые годы жизни в Сибири. Старожил, замолвив слово за переселенца, поручался за его поведение в обществе, выполнение обязанностей перед миром, обязывался поддерживать хозяй­ство новосела.

Сближение новоселов и старожилов обусловливалось, прежде всего, трез­вым, практичным подходом к установлению взаимовыгодных экономичес­ких отношений. Старожилы помогали поднимать пашню, помогали посев­ным материалом, обучали технологии земледелия в новых условиях. Старо­жилы увеличили товарность своего хозяйства за счет рынка переселенческих дере­вень. Переселенцы привезли ряд нововведений; они более активно при­обретали и популяризировали сельскохозяйственные машины и орудия труда. Взаимоотношения продолжали развиваться по пути поглоще­ния переселенцев миром сибирских старожи­лов, пусть и замедленного, но восприятия ими традиций сибиряков.

Новосел, откуда бы он ни был, сразу же мог наблюдать разницу между «Рассейским краем» и Сибирью. Но различия преодолевались, как тонко было подмечено в конце XIX в., следующим способом: «Новосел подвергается непрерывной критике и иронии, сопровождаемой и положительными со­ветами, как поступать на сибирской земле, как пахать землю, какие сделать уступки ея, насколько и когда быть благосклонным к бродягам, а когда жестоким и, наконец, даже советами, как говорить, не возбуждая смеха. Под гнетом этих насмешек и советов, подтвержденных собственным опы­том, новые колонисты быстро уступают местным обычаям, а не далее как следующее поколение считает себя уже коренными сибиряками и на ново­селов смотрит с усмешкою и иронией».

Несмотря на то что от 10 до 18% переселенцев «столыпинского» периода вернулись обратно в Европейскую Россию, большинство положительно восприняли преимущества новой жизни.

Чтобы проанализировать положение тех, кто переселился после 1906 г., обратимся к выводам статистических обследований переселенцев, прове­денных в 1911 – 1912 гг. «В Сибири положение переселенцев во всех отношениях улучшилось, и благосостояние их поднялось вдвое, втрое и даже в 6 – 7 раз». Только в Ени­сейской губернии в 1906 – 1916 гг. было введено в строй 30 млн. десятин угодий. Если старожилы занимали до 60% посевных площадей, то пересе­ленцы быстро освоили 30% земель (остальные 6% пашен принадлежали казакам и 4% — нерусским народностям Сибири, занимавшимся сельским хозяйством).

Переселенческое движение дало мощный импульс не только сельско­му хозяйству, но и промышленному развитию Сибири. Многие новоселы и часть молодежи старожильческих селений пополнили ряды рабочего клас­са. Деревня более активно участвует в начале ХХ в. в развитии кооперативного движения, втягивается в торгов­лю, освоение новых месторождений полезных ископаемых и развитие лесной отрасли промышленности. Увеличивается население горо­дов, железнодорожных станций, мало­насе­лен­ных районов губерний Сибири и Дальнего Востока.

В связи с мощным экономическим подъемом в годы НЭПа сибирская экономика переживает новый взлет. Быстро шел процесс вы­равнивания благосостояния старожильческих и переселенческих хозяйств. Большинство переселенцев столыпинского времени стали крепкими середняками. Одновременно в середине 20-х гг. начался новый всплеск переселенческого движения, связанный с деятельностью Н.И. Бухарина. Старожилы и переселенцы становились единым миром на основе кратковременного возрождения старожильческих общин в 1921 – 1929 гг.

 

* * *

С.П. Турбин.: «Надобно сказать правду, что старые коренные сибиряки смотрят на этих новоселов не совсем дружелюбно; впрочем и на их дедов и прадедов смотрели так же».

«… — Ну и давно вы здесь?

— Дамно: годов никак 25. Теперича мы совсем здешними стали: и дом есть, и семья. В христьяне прописаны… Ничего, здесь жить можно, сторона привольная!» (1872 г.).

* * *

«Крестьяне-старожилы — такие крестьяне, которые родились уже в Сибири в данной общине. При этом все равно, были ли их родители поселенцы, или тоже старожилы, были ли они новоселы…».

К старожильческим причислялись новые деревни, «образовавшиеся более 25 лет». Старожилами числились «добрые переселенцы, прожившие здесь не менее 25 лет, а поселенцы — более 50 лет, имеющие внуков рабочего возраста. Для всех нужен совершенный достаток для полной экономической ассимиляции их со старожилами»[6].

КРАЕВЕДЧЕСКАЯ РАБОТА

I. Примерная тематика занятий

1. Переселение крестьян в Сибирь в 1865 – 1916 гг.

2. Старожилы и переселенцы. Взаимоотношения и сравнительные характеристики.

3. В школе, имеющий «переселенческие» корни начала XX века, возможно проведение занятия по истории возникновения селения и первых переселенцев (пригласить старожилов).

II. Термины и понятия

Старожилы, чалдоны, самоходы, переселенцы-«лапотоны», при­емный договор, аренда, годовой и сезонный работник.

III. Вопросы

1. Чем отличались «мир старожилов» и «мир переселенцев»?

2. Как переселенцы узнавали о будущем районе переселения?

3. Как крестьяне добирались до места заселения?

4. В чем состояли причины конфликтов между старожилами и переселенцами? Можно ли было их избежать?

IV. Исследования

1. На основе бесед со старейшими жителями села установите пути и способы их переселения в Сибирь.

2. Попробуйте определить местное толкование слова «чалдон». Каково было местное название переселенцев?

3. Есть ли в вашей местности в наше время разница между старожильческими и переселенческими селениями?

4. Проведите сравнительное обследование уровня жизни потомков старожилов и переселенцев. Есть ли разница?

5. Составьте хронологическую таблицу роста вашего селения, его улиц, отдельных «концов».

V. Творчество

1. Желающие могут рассчитать длительность труда по найму для обустройства и обзаведения хозяйством (дом, орудия труда, 2 лошади, 2 дес. пашни). Расчеты: за год работы 50 руб., присевок — 1 или 0,5 дес., жеребенок, одежда. Сезонный работник — в день по 1 пуду хлеба (50 — 75 коп.). Семья 5 чел. Поддержка государства — 100 руб.

2. Темы рефератов: «Переселение моих предков в Сибирь», «Проблема психологии поселенца в современной Сибири».

VI. Музей

Предметы и вещи, привезенные переселенцами из России. Документы и записи воспоминаний о переселении в Сибирь. Судьбы переселенцев через 30 – 50 лет.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: