Пространное эссе об искусственных камнях, гендере, трансрелигиозах и французской революции 1 глава

 

Вместо эпиграфа

«Окончив строительство и на бессчетные века избавившись от Ёроол-Гуя, старик Тэнгэр вернулся к алдан-тэсэгу, чтобы наконец вкусить отдых. Но оказалось, что место на алдан-тэсэге занято – пока хозяина не было, мелкий жирх вполз на вершину и разлегся поперек алдан-тэсэга. Тэнгэр наклонился и дунул, чтобы очистить место, но жирх вцепился в сиденье всеми своими ножками, которых у него много больше, чем нужно для ходьбы, и не слетел. Тэнгэр хотел раздавить непрошенного гостя пальцем, но жирх сказал ему:– Я вонючий жирх, и если ты раздавишь меня, то благоуханный алдан-тэсэг станет смердеть во веки веков. Будет ли тебе приятно думать о вечном среди вони?– Тогда сойди с алдан-тэсэга сам, – сказал Тэнгэр.– Ни за что! - заявил жирх. – Вы, могучие и бессмертные, могли только драться друг с другом. Ну так деритесь, а миром управлять стану я.– Ну уж этого не будет! – сказал Тэнгэр. Он спустился вниз и сорвал пучок свежей травы, чтобы смахнуть жирха долой. Но пока Тэнгэр ходил, кончилось малое время жирха, и он умер. Тэнгэр взглянул на дохлую тварь и понял, что ему уже никогда не победить жирха. Пусть он мал и мерзок, но он был на алдан-тэсэге и вонял оттуда на всю вселенную, и умер там, никем не выгнанный, а значит – непобежденный. И те твари, чья жизнь ещё короче, чем у жирха, верили, что миром с давних пор и до скончания веков правит царственный жирх, да пребудет вечно сухой дюжина дюжин его цепких лапок»

Святослав Логинов «Многорукий бог далайна»

 

1. Лирическое отступление о камешках

 

Речь в этом эссе (нисколько не претендующем не только на научную, но даже и на философскую академичность) у нас пойдёт преимущественно о сугубо социальных вещах, таких как сословность, брак, гендер, этническая и конфессиональная идентичность. Однако, чтобы не шокировать и не отвратить читателя сразу и дать ему время адаптироваться к ходу нашей мысли начнём мы издалека. С чего-нибудь простенького и безобидного. Ну, скажем, с красивых камешков.

Испокон веков одним из самых дорогих и ценимых людьми камней был алмаз – минерал не только весьма редкий, но и уникальный как своей твёрдостью, так и блеском при огранке. Начиная с XIX века учёными предпринимались попытки синтезировать алмаз искусственно, в 50-х годах XX века синтезировать искусственный алмаз, наконец, удалось (есть данные, что впервые это удалось ещё в конце XIX века Джеймсу Хэннею, но официально его синтез считается мистификацией). Сначала искусственные алмазы были очень низкого качества, получались только совсем мелкими и могли использоваться лишь в технических целях. Однако по мере совершенствования технологий стало возможным получать искусственные алмазы всё более высокого качества и всё большего размера. Возник вопрос о возможности распознавать их и отличать искусственные алмазы от натуральных. При этом технологии совершенствуются параллельно: одни специалисты (связанные с добывающими компаниями) изобретают всё более тонкие и чувствительные методы выявления отличий, другие (те, что занимаются синтезом) – способы даже эти самые тонкие и едва уловимые различия устранить.

Интерес добывающих компаний (конечно, прежде всего, «Де Бирс») к возможности отличить настоящий камень от искусственного очевиден: возможность всё более дёшево создавать алмазы всё менее отличимые от натуральных, для добывающих компаний означает полный крах бизнеса. Но намного важнее, сложнее и интереснее другой вопрос: почему проблема естественного или искусственного происхождения камня волнует покупателя? Ведь если камни обладают полностью идентичными свойствами и качествами, какая, в сущности, разница был ли физико-химический процесс, их создавший, спонтанным или целенаправленным? Два камня идентичны. Природный камень – точно такой же продукт физико-химических реакций, что и искусственный. Речь ведь идёт не о похожем заменителе, не об отполированной стекляшке или даже фианите, имеющем почти алмазный блеск, но совсем другую химическую природу. Речь идёт о совершенно настоящем и полностью идентичном камне, просто созданном не спонтанными природными условиями, а условиями, воспроизведёнными искусственно и целенаправленно человеком. И, тем не менее, несмотря на эту полную идентичность, человеческое сознание воспринимает искусственный алмаз как ненастоящий, поддельный. И очень интересно разобраться – почему?

Очень похоже на то, что мотив здесь точно тот же самый, который определяет различие между оригиналом картины и копией, сколь бы копия ни была неотличима от оригинала. То есть за естественными камнями (пусть и в неосознанной, глубоко подсознательной форме) признаётся статус оригинала творения, а не простого результата физико-химического процесса, который можно воспроизвести в искусственных условиях. Отношение к натуральному, естественному камню как к оригиналу творения как раз и делает естественность синонимом подлинности, настоящности, создаёт вокруг творения ореол особой сопричастности Творцу. И в самом деле, если камень – это не просто продукт воспроизводимых физико-химических реакций, а творение, то помимо грубой материальности, физико-химических свойств и кристаллической решётки атомов, в нём ещё есть особая «душа», делающая его «живым» и неповторимым, особая энергия (не в физическом, но и не в вульгарно-оккультистском значении, а в значении, принятом в богословии – божественная светоносная энергия, разлитая во всём сотворённом мире), особый индивидуальный для этой частички творения след благодати Творца.

Конечно, представления об «энергетике камня» сегодня донельзя опошлены вульгарным оккультизмом и магическим утилитаризмом в стиле «повесь на шею – будет удача» или «положи на щёку – зубы болеть не будут». Однако в самом по себе представлении об особой благодати и о своего рода «одушевлённости», «одухотворённости» камня как частички творения нет ничего, что противоречило бы Христианству. И, пожалуй, не будет противоречить Христианству даже система, устанавливающая соответствие камней положению планет на небе – если, конечно, эта система не используется в магических целях, т.е. для достижения манипулятивной власти над материей посредством оккультного ритуала. Это, впрочем, вопрос спорный. Важно, однако, другое: то, что в искусственном камне этой одухотворяющей печати Творца нет. В этом смысле искусственный камень мёртв, не имеет «души», воспринимается как «зомби», как «монстр доктора Франкенштейна» – совсем как живой, а на самом деле не живой.

На самом деле за отвращением, которое многие люди испытывают к искусственным камням, стоит именно этот комплекс представлений. Но налицо и диаметрально противоположный мотив: тяга к искусственному. И, продолжая разговор на примере камней, если прокаливание янтаря, скажем, ещё можно объяснить рациональными мотивами (действительно, калёный янтарь чисто эстетически красивее термически необработанного – повышается его прозрачность и возникают искрящиеся трещинки), то уж окраску агатов в заведомо ненатуральные цвета едва ли можно объяснить стремлением улучшить их декоративные качества. Можно, конечно, объяснить это уродование камня исключительно полным отсутствием даже минимального вкуса и эстетического чувства у массового потребителя, под запрос которого подстраивается производитель. Но, по-видимому, дело здесь не только в дикарском пристрастии ко всему яркому и безвкусно-цветастому, а в тяге именно к искусственности и противоестественности как таковой, к уродованию и безобразию в буквальном смысле этого слова (обезображиванию, т.е. извращению и разрушению образа). В этом есть прямое родство с деятельностью компрачикосов, которые покупали детей и специфическим образом уродовали их, чтобы потом выставлять уродцев в цирке на потеху публике. В этой подсознательной и иррациональной тяге к безобразию, к искажению и надругательству над образом творения, можно не без основания заподозрить мотив скрытого богоборчества. Впрочем, в данном случае форма его несёт печать пародийности и дурновкусия.

Вернёмся, впрочем, от изуродованных обработкой агатов к вещам более серьёзным – к искусственным алмазам, рубинам, сапфирам и прочим драгоценным камням, которые по мере совершенствования технологии становятся всё более неотличимы от натуральных. И здесь уже заподозренный нами богоборческий мотив, мотив вызова, бросаемого Творцу, принимает гораздо более серьёзную форму и воплощение. Впрочем, предвидим возражение со стороны атеистов: причём, мол, здесь, богоборчество и вызов, прагматика и ничего более. Успешная попытка нужную и полезную вещь (используемую далеко не только в ювелирном деле) сделать дешёвой и доступной. Допустим. Но что сказали бы те же самые люди о технологии совершенного и идентичного копирования авторских произведений искусства, скажем, к примеру, картин известных художников? Понятно, что копии и репродукции с них делались и делаются – речь не об этом. Речь о возможности такого копирования, при котором копию в принципе невозможно отличить от оригинала в силу их абсолютной идентичности. Такой же, как идентичность копии файла. И вот здесь и закон, и общественное мнение всецело против такой технологии: это же нарушение авторского права, мошенничество, изготовление фальшивки! То есть человеческое авторское право неприкосновенно и технология идеального копирования человеческого произведения фактически криминальна. Эксклюзивность человеческого творения никого не бесит и не выводит из равновесия, и даже как раз наоборот, вызывает неприятие как раз мысль о нарушении этой эксклюзивности. А вот идея нарушить эксклюзивность божественного творения и доказать, что мы можем создавать принципиально неотличимые по всем показателям копии, вызывает прямо-таки зуд и творческий нетерпёж.

Заметим при этом, что если отличение натурального камня от искусственного может иметь рациональное обоснование (та самая вера в особую запечатлённую в творении благодать Творца), то ревностная защита от «подделки» человеческого произведения – чистой воды фетишизм.

Итак, отметим пока только одну простую вещь. Есть столкновение двух ценностных позиций. Первая состоит в убеждённости, что между естественным и искусственным всегда существует качественный разрыв: естественное – это «настоящее», искусственное – «поддельное». За этой убеждённостью на самом деле стоит далеко не всегда осознанная и отрефлексированная и, подчас, глубоко подсознательная вера в то, что натуральная, естественная вещь помимо грубой материальной составляющей несёт в себе некие благие «тонкие энергии» (своего рода отсвет благодати Творения), физическими, экспериментальными средствами не различимые и не выявляемые, но, тем не менее, реальные и, более того, воздействующие на человека или даже взаимодействующие с ним. Вторая ценностная позиция состоит как раз в том, что в природе нет ничего такого, что мы не могли бы в точности создать сами, что есть только физико-химический процесс, который мы можем в точности воспроизвести. И есть результат этого процесса – конкретная физико-химическая структура, в которой нет ничего «потустороннего» и которая, поэтому, может быть воспроизведена с абсолютной идентичностью и неотличимостью от спонтанно возникшего в природе образца. Отметим, что эта позиция, на вид чисто утилитарная и рационалистическая, в то же время наделена своеобразным (по накалу – почти религиозным) пафосом отрицания чего бы то ни было неподвластного человеческому сначала познанию, а затем – творению.

Наличие этого скрытого пафоса весьма нехарактерно для равнодушного теплохладного безверия, и в гораздо большей степени наводит на мысль об «атеизме» как скрытой форме богоборчества, об утверждении «гуманизма» (антропоцентризма) как о, пусть подсознательно, бросаемом вызове. Невольно вспоминается известный анекдот про практические занятия на школьном уроке атеизма: запрокинуть голову к небу и покричать, что Бога нет.

 

2. «Великая» французская революция

 

Т.н. «великая» французская революция (хотя какое может быть величие в дегенерации, даже если это дегенерация исторического масштаба?) имела, конечно, значение исторического рубежа. И, хотя, общество предреволюционной Франции «старого порядка» уже вовсе не было не только средневековой феодальной теократией, но даже по-настоящему сакрализованной монархией, хотя это общество, безусловно, выродилось и в духовном и даже в приземлённо моральном смысле и само породило уродство революции, это общество всё ещё несло в себе принцип сословности. Французская революция с её лозунгом «свобода, равенство, братство» (кажется, за всю историю человечества не было выдумано лозунга пошлее и вульгарнее) была по преимуществу революцией против принципа сословности. И для того, чтобы понять значение рубежа между обществом «старого порядка» (то есть, сословным) и обществом «нового порядка» (бессословным), необходимо вернуться к социальным формам, воплотившим в себе принцип сословности в наиболее полном и совершенном виде.

Предельное воплощение и реализация принципа сословности – это, конечно, кастовое общество традиционной брахманистской Индии. Обычно под принципом сословности понимается система дифференцированных, неодинаковых комплексов прав (привелегий, свобод) и обязанностей, определяемых происхождением. Индийская кастовая система в этом смысле превосходила собственно сословную: в ней вообще не было прав и свобод как таковых, да и «обязанностей» в привычном секулярно-юридическом смысле – тоже. Касты отличались не столько правами и обязанностями, сколько функциями. По существу всякая деятельность представляла собой сакральный ритуал; труд каждой касты, направленный на поддержание и воспроизводство жизни общества в целом, представлял собой по своему смыслу классическое ритуальное жертвоприношение.

Как известно, согласно индуистским представлениям четыре основные варны возникли из тела принесённого в жертву и расчленённого первочеловека Пуруши: из его уст произошли брахманы, из рук – раджаньи (они же кшатрии), из бёдер – вайшьи, а из ног, запачканных в грязи – шудры (иногда добавляют, что из самой грязи произошли чандалы, неприкасаемые, но они уже не относятся к категории собственно людей и рассматриваются скорее как нелюди). В другой версии мифа варны создаёт Брахма из частей своего тела – причём тех же самых. Обратим внимание, что ни люди, ни даже варны в целом не рассматриваются здесь как самостоятельный автономные существа – они лишь части единого организма, традиционного общества в целом.

Между варнами существуют безусловно иерархические отношения. Руки, ноги и иные части тела подчиняются голове. Может ли быть при этом ситуация, когда голова – глупая и больная, а руки и ноги – превосходные, сильные, здоровые и тренированные? Конечно. И больная голова – несчастье для всего тела. Но даже самая глупая и больная голова всё равно с функциями головы справится лучше, чем самые лучшие руки. Обратим пристальное внимание на эту логику: «руки» в принципе не могут «выслужиться» в «голову». Также как клетка печени не может быть за образцовое исполнение своих функций произведена в нейроны. Это разные природы. Иерархические отношения между ними – это не лестница «чинов и званий», которые можно заслужить или хотя бы к этому стремиться, а изначально раз и навсегда данные послушания, роли в религиозном ритуале. Это разные судьбы и разные роли в сакральном ритуале жизни общества. Крестьянин может быть превосходным крестьянином, а царь – очень плохим царём, но это не отменяет того, что царь – это царь, а крестьянин – это крестьянин. Нет места для честолюбивых притязаний и устремлений, есть только от рождения определённая форма служения. Не только принадлежность к варне, но и конкретная профессия – это судьба.

Для «современного» человека это звучит ужасно, выглядит чудовищной несправедливостью. Но для человека традиционного индийского общества это был естественный порядок вещей. Переживать, что родился шудрой, а не кшатрием было столь же нелепо, как переживать, что родился человеком, а не священной коровой или птицей. Сама постановка вопроса «а ведь я мог бы родиться брахманом» была невозможна, потому что «тогда это был бы уже не я». В точности по известной поговорке: «если бы у бабушки была борода, это была бы уже не бабушка, а дедушка».

Европейская сословная система, даже в лучшие годы средневековой феодальной теократии никогда не доходила до такого совершенства, имея относительно много «вертикальных социальных лифтов» и возможностей индивидуального выбора профессии и судьбы. Тем не менее, сам принцип сословности был тем же самым: происхождение определяло (пусть не столь безусловно) характер служения, из которого уже вытекал необходимый для исполнения этого служения набор прав и обязанностей. Но, подчеркнём это: по существу (по крайней мере, в идеале) тот или иной труд рассматривался не как ярмарка тщеславий и даже не как поле для самореализации, а как послушание. В том буквальном значении, которое даже в нашем мире сохранилось в монастырской, а отчасти даже в приходской церковной жизни. То есть как форма религиозного служения, которое подлежит исполнению, а не рассуждению о том, хочу я его исполнять или нет, приятно оно или нет, выгодно или нет. Оно дано не для того, чтобы «раскрывать индивидуальность» то есть раскрепощать «самость», а как раз для того, чтобы смирять её.

Но тут может быть задан естественный вопрос: а как же свобода воли, которая является одним из существеннейших положений Хрисианства? Как же быть с тем, что Христианство есть религия свободы? Ответ на этот вопрос на самом деле прост. Христианская свобода – это моральная свобода выбора. Это свобода либо нести свой крест со смирением, либо отказаться от него. Но это отнюдь не свобода выбирать себе крест. Иными словами, человек может нести данное ему послушание тщательно и образцово, может нести его плохо, а может и вовсе не нести, но он не может выбирать, какое послушание ему нести, потому что не сам он себе его назначает. Иначе, оно не было бы послушанием, а было вещью диаметрально противоположной – самоволием.

Может быть задан другой вопрос: не лучше ли для интересов дела, чтобы каждый занимался тем, к чему у него лежит душа и к чему он чувствует призвание и влечение? Возможно, действительно, с точки зрения эффективности и производительности это и так (хотя и это на самом деле сомнительно). Однако конечным критерием для традиционного общества является не эффективность и производительность труда, а его религиозная осмысленность и целесообразность. Смысл труда не в том, чтобы было как можно больше продуктов (излишек не только не нужен, но и просто вреден, поскольку он развращает человека, порождает праздность и разрушает само традиционное общество – не случайно во многих культурах возникающие имущественные излишки ритуально уничтожались), а в исполнении данного труда именно как сакрального, религиозно освящённого действия.

В Европе «старого порядка», впрочем, этот содержательный смысл сословности уже был в значительной степени извращён. Даже в Средние века религиозный смысл сословности в реальной жизни подвергался отдельным искажениям и извращениям. Здесь можно вспомнить и латинское духовенство, не брезговавшее подчас всеми удовольствиями светских сеньоров, и симонию, и возникшую уже в позднем Средневековье практику торговли индульгенциями. Это же относится к некоторым феодальным привилегиям, как, к примеру, право охоты на крестьянских полях, которое, конечно, не только не было оправдано дифференцированностью «кастового» служения, но и прямо развращало рыцарство. Отметим, что в этом плане японский обычай, разрешавший самураю опробовать новую катану на любом подвернувшемся крестьянине, был гораздо более оправдан, так как служил не удовольствию и развлечению и не услаждению сословного чванства и гордыни, а вполне ясной функциональной необходимости.

По мере перехода от Средневековья к Новому времени эти извращения смысла сословности из отдельных явлений переросли в общий принцип. Вместо принципа различия сакральных функций, сословность переродилась в привилегию господствующих сословий жить и развлекаться в своё удовольствие, удовлетворяя все свои похоти за счёт большинства общества. Естественно, что в этой ситуации и третье сословие не могло не заметить, что служит уже не сакральному порядку, а роскоши и праздности выродившегося в паразитический слой дворянства. Накануне французской революции (как, впрочем, и английской) «приобретение дворянства» разбогатевшими простолюдинами стало обычным делом, причём даже не путём воинской доблести, государственной службы или иного доказательства своего персонального соответствия функциональным критериям этого сословия, а путём банальной покупки соответствующих дворянскому титулу сословных привилегий. Естественно, что в таких условиях принцип сословности стал восприниматься как принцип паразитизма и несправедливости. То есть развращённое состояние (жизнь не в исполнении долга, а в свободе наслаждений) господствующих сословий стало предметом обострившейся похоти всего общества. Прорыв разбухшего гнойника этой массовой похоти и был «великой» французской революцией, создавшей то качественно новое (антитрадиционное) общество, в котором мы имеем сомнительное удовольствие жить сегодня.

Ликвидация сословности сделала высшей ценностью индивидуальную свободу от условий и обстоятельств рождения, от детерминизма заданных социальных ролей и социальной судьбы. Отметим и запомним этот момент – ибо в нём ключ к пониманию всех последующих извращений современного общества, включая феминизм, легализацию и торжество педерастов, трансвеститов, транссексуалов и прочих извращенцев. Именно так: высшей ценностью была объявлена свобода выбора в определении своей судьбы, призвания, профессии, а затем – и образа жизни, моральных ценностей и т.д. Постмодерн в этом смысле есть не более и не менее, как просто полное завершение траектории деградации Модерна, окончательное завершение процесса разрушения норм и несущих конструкций Традиции (которые в Модерне ещё оставались, хотя и непрерывно умаляясь).

Если для религиозного общества Премодерна (при всей сомнительности объединения в этом общем понятии принципиально различных цивилизаций) высшей ценностью было поддержание естественного (богоустановленного, традиционного) порядка вещей, подчинение человеческой «самости» этому порядку и жизнь как исполнение послушания, то Модерн провозгласил диаметрально противоположные «ценности» – ценности гедонистического удовольствия (культ потребления), корысти, наживы и «самореализации», понимаемой в смысле предельной гордыни и утверждения своей «самости». Мерилом человеческой деятельности стал успех на всеобщей ярмарке наслаждений и тщеславия.

Любые рамки, сдерживающие «свободу самореализации» индивида, были объявлены злом. Отсюда и подсознательная ненависть «современного человека» ко всему естественному (существующему независимо от человеческой воли, не человеком установленному и созданному) и тяга к искусственному, столь услаждающему гордыню человека, пытающегося вознести своё ничтожество на божественный трон. Отсюда растут девизы современной эпохи «Я сам определяю свою судьбу», «Я выбираю то, что Мне нравится», постепенно переходящие в рекламный слоган «ведь ты этого достойна». Отсюда исступлённая и иррациональная тяга разрушить все естественные и традиционные основания социальной жизни. И отсюда же ярая ненависть к религии, сохраняющей противоположную систему ценностей. Богоборческий мотив утверждения своего «Я» здесь совершенно очевиден, поэтому не стоит удивляться, что разрушение сословного общества не просто сопровождалось, а шло под знаменем воинствующего и яростного антихристианства.

 

3. Немного о браке

 

«Современный» человек в качестве популярной страшилки знает, что в обществе «старого порядка» брак заключался далеко не всегда по выбору самих брачующихся. Браки королей и крупных феодалов определялись интересами «большой политики», браки дворянства и купечества – семейными и родовыми интересами, в среде крестьян и городского простонародья вопрос зачастую по своему разумению решали родители. Чувства самих молодых, если и принимались в расчёт, то зачастую в последнюю очередь. И такой порядок (из которого, конечно, всегда были исключения, но на то они и исключения) до слома обществ «старого порядка» был нормой.

Для «современного» человека это одно из свидетельств неразумности и бесчеловечности «старого порядка», который не оставляет человеку свободы даже в самой что ни на есть личной жизни и ставит семейное счастье в зависимость от слепой игры случая. Между тем, брак (зачастую не по выбору молодожёнов заключённый) в обществе «старого порядка» был намного прочнее, устойчивее и надёжнее, нежели в обществе современном, в котором он вообще переживает глубочайший кризис как социальный институт и в наиболее «продвинутых» обществах уже практически вытеснен банальным блудным сожительством без взаимных обязательств. На первый взгляд, это кажется парадоксом, но на самом деле глубоко логично и закономерно.

Обратим внимание на мотивацию брака в обществе традиционном и антитрадиционном. В обществе «старого порядка» брак (действительно, зачастую заключаемый не по выбору брачующихся) опять-таки рассматривался не как источник личного благополучия, счастья, психологического комфорта. При этом брак, конечно, мог быть счастливым или не счастливым, супруги могли в большей или меньшей степени «подходить друг другу», но не это было мерилом оценки брака. Счастье и комфорт не были целью брака, и потому от брака и не ожидалось, что он должен непременно быть счастливым. Брак рассматривался как долг и послушание, которое просто нужно достойно исполнять. Долг может быть тяжёлым, неприятным, даже мучительным, но он не может быть неправильным или ошибочным. Он просто требует исполнения. И потому вопрос «а подходим ли мы друг другу?» вообще не стоял и не имел значения. Таинство заключено и не зависит от воли людей. Не ими и не по их выбору союз заключён – не им его и расторгать. Дальше вопрос может стоять только о том, как наилучшим образом наладить совместную жизнь. В России, например, коллективный опыт народа по организации семейной жизни выкристаллизовался в книгу «Домострой», в соответствии с которой жили многие поколения семей, доказавших жизнеспособность заключённых в ней норм и принципов.

Совсем иное дело, когда брак заключается свободно по выбору самих брачующихся. В этом случае возникают три важных момента, которые в традиционном обществе были практически сведены к минимуму (их акцентирование в куртуазных рыцарских романах не должно вводить в заблуждение: литературная привлекательность сюжетов, в которых страсть противопоставляется рыцарскому и семейному долгу, как раз и определялась их противоположностью по отношению к повседневной реальности; впрочем, с другой стороны, литература такого рода в определённом смысле предваряла восстание против норм традиции). Во-первых, в этом случае брак является свободным выбором двух людей, а, раз есть выбор, то этот выбор может быть ошибочным. Если есть выбор, то с неизбежностью встаёт вопрос: правильно ли этот выбор совершён, нельзя ли было выбрать лучше? Во-вторых, если источником и основанием брака является воля и выбор людей, то возникает мысль о возможности по воле тех же людей его и расторгнуть. И, в-третьих, целью такого брака становится обретение счастья, комфорта, удовольствия. От брака уже требуется, чтобы он непременно был счастливым и удачным (иначе он просто не отвечает тем целям, ради которых заключался). Но, поскольку ощущение счастья всегда изменчиво и непостоянно, то с неизбежностью основание брака рано или поздно оказывается поставленным под сомнение: «А полностью ли мы счастливы?», «а действительно ли мы подходим друг другу?», «а на самом ли деле мы любим друг друга или нам только показалось?». Ценность и оправданность брака оказывается под сомнением в зависимости от сиюминутных изменчивых эмоциональных ощущений и восприятий. А, поскольку идеальных отношений и постоянного счастья на самом деле не бывает, с неизбежностью встаёт вопрос о совершённой при выборе партнёра ошибке. Тогда совершённое таинство и взаимные клятвы становятся и начинают восприниматься как препятствие к исправлению совершённой ошибки. Ошибка выбора, исправить которую нельзя из-за нерушимости заключённого союза, становится трагедией, лишающей людей всякой надежды на счастье (иллюзорность этого счастья, разумеется, в этом случае не осознаётся и не воспринимается из-за ощутимости, осязаемости и несомненной реальности преграды, закрывающей путь к нему).

Исходя из этого естественным образом возникает отвержение и неприятие традиционного брака (как таинства и нерушимой клятвы взаимной верности, а также общественного мнения, делающего развод социально неприемлемым), т.к. они теперь воспринимаются как ограничение свободы и нелепый предрассудок, мешающий в случае допущенной ошибки устранять препятствия на пути к цели брачных отношений – счастью, удовольствию и комфорту. Возникает десакрализованный, «целесообразный» гражданский брак (в исходном значении этого слова, т.е. брак официально заключённый, но без церковного таинства), представляющий собой по существу рациональный договор и предполагающий право и установленный порядок расторжения этого договора на случай, если он не оправдается. Однако брак-договор неустойчив, так как, изначально подразумеваемая возможность и взаимное право на развод, он с самого начала меняет парадигму восприятия супругов. Теперь, зная о возможности развода, супруги вынуждены эту возможность постоянно учитывать. Независимо от того, распадётся брак или дотянет до смерти одного из супругов, в каждый момент своего существования он уже подразумевает временность отношений и автономность партнёров, необходимость учёта ими возможности расторжения союза.

Следовательно, возникает всё меньше желания вмешивать в семейные отношения третейского судью в лице государства и принимать на себя сложные и запутанные юридические обязательства. Настоящий гражданский брак вырождается в то, что называется «гражданским браком» сегодня, т.е. в относительно долговременное сожительство вообще без заключения брака и без формальных взаимных обязательств. Возникает идея «пробного брака» т.е. временных пробных отношений в ходе поиска «действительно подходящего» партнёра. Поскольку идеала не бывает, а чем больше свободы на пробу, тем меньше груз ответственности выбора, «поиск идеала» из целенаправленного процесса становится просто длящимся состоянием. Цель эфемерна, а весь кайф в самом процессе смены и разнообразия партнёров, в «свежести» и новизне «не успевающих приедаться» отношений. Брак как институт на этом этапе распадается вообще, а общество деградирует до состояния промискуитетного стада, в котором неразборчивый, беспорядочный животнообразный блуд становится повседневной нормой и перестаёт восприниматься как нечто неподобающее.

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: