 |
Биологические аналогии в технике
|
|
|
|
Описание феномена технического нуждается в аналогиях. Наиболее интересной для ряда исследователей становится выявление сходств и различий между техникой и живой природой. Мыслящий в масштабах геосфер В.И. Вернадский утверждал тождественность технической и биологической эволюций. Он оставил нам классическую формулировку: «Увеличение которых [машин – А.М.] (…) подчиняется тем же законам, как размножение самого живого вещества, т.е. выражается в геометрических прогрессиях. Как размножение организмов проявляется в давлении живого вещества в биосфере, так и ход геологического проявления научной мысли давит создаваемыми им орудиями на косную, сдерживающую его среду биосферы, создавая ноосферу, царство разума» [25. С. 259]. Четко и ясно мыслящий ученый противопоставляет ноосферу биосфере, объединяет живую и техническую материи единым законом геометрического роста и способом взаимодействия с окружающими их геосферами. Разум побеждает костную материю биосферы. Не очень понятно, каким мыслилось ему будущее человечества, скорее всего, научная мысль должна была преобразовать биосферу в некое «иноприродное» состояние, сродни мечтам другого мыслителя К.Э. Циолковского. Там, где В.И. Вернадский не прописывает отдельные философские проблемы, они оказываются развиты в трудах калужского мечтателя.
Мысль В.И. Вернадского о развитии техники сродни эволюции живой материи развивает ученый и философ Б.И. Кудрин. Он проводит биологическую аналогию между биологическим миром и техноценозами [66]. Рассмотрению его интересной концепции будет уделено достаточно места в дальнейшем.
Однозначное тождество между технологиями, придуманными человеком, и естественными технологиями, су-
|
|
|
36-37
ществующими в природе, предлагает И.Г. Корсунцев [63]. Его позиция основана на том, что рядом допущений различие между человеком и природой делается ничтожным и незаметным, единым в своей основе. В результате человек перестает быть ответственным за свои поступки, так как он не может сделать ничего такого, чего не было бы ранее в природе. Все проблемы взаимодействия общества и природы теперь можно представить как «объективные законы эволюции». К последнему утверждению стремятся придти все философы, объективистски рассматривая окружающий мир, включая и мир социальный и даже психический.
Объективистский подход был бы незаменим в философии, если бы мы исключительно познавали окружающий мир и не стремились в этом мире действовать. Огромным недостатком объективистски мыслящих философов является попытка обосновать и спрогнозировать дальнейшее развитие человечества и предложить действенные меры по решению стоящих проблем. В этом случае им приходится игнорировать человеческие потребности или низвести их до микроскопической величины и нано-значимости.
Сведение особенностей технической эволюции к биологической далеко не случайно. Подобные идеи есть следствие особого – технократического – мышления, одним из свойств которого является неразличение живого и мертвого [85; 86]. Редукция биологии к физике и химии, в частном случае бихевиоризм в своих попытках объяснить все человеческое генетическими программами, объединение техники и биологии – это проявления одного и того же мировоззренческого принципа. С помощью таких рассуждений любой процесс становится предельно прост и понятен, а его основа – «объективные» законы мироздания – снимают всякую ответственность с человека за свои действия. На мой взгляд, с природой договориться нельзя, а с человеком нужно и должно. Поэтому соблюдение достигнутых соглашений отражает меру ответственности, принятую на себя человеком и обществом.
|
|
|
37-38
Говорить о биологических аналогиях, параллелях и других сравнениях техники и биологических систем вполне допустимо. Поиски аналогий облегчают процесс понимания, но, увы, часто запутывают его в гордиев узел засохших мифологем. Уверовав в сводимость одного к другому, легко перейти от аналогии к утверждению тождественности. Четкой границы между заблуждением и технократизмом нет. Но в трудах технократов размышление начинается сразу с утверждения тождественности.
В качестве иллюстрации заблуждения можно привести А.А. Воронина, который, не будучи технократом, четко формулирует важнейшие положения мифологии техники. Он упоминает «генотип» машины [30. С. 8], взяв биологический термин в кавычки. В этом видна иносказательность, биологический термин использован этим автором не по прямому назначению. В речах технократов (пишут они редко, не тот склад ума) биологические термины применяются к технике и технологиям легко и незамысловато, об аналогиях речь не идет – их заменяет тождество.
Если и говорить о генотипе машины вне мифологем, то он означает передачу наследственных признаков от одной модели машин к другой. В отличие от генетического кода имеющего специфический носитель информации – нуклеиновую кислоту, носителем информации в технике выступает как человек, соединенный с системой обучения, так и документация, отраженная: в патентах, ТУ, стандартах и т.д. Эта информация также связана со специфическими инженерными решениями и особенно становится заметна в дизайнерском оформлением изделия. Генотип машин, как и генотип живого мира, проявляется двояко. Есть заметные внешние проявления и внутренние, требующие значительных усилий для исследования. Дизайн и экстерьер наиболее доступны для гуманитарного изучения. Сходство внутренних узлов и компоновок, особенности технологического производства комплектующих скрыты от его глаз, да часто
38-39
и от глаз посторонних коммерческими и технологическими секретами. Примером генетического сходства по внешним признакам служат первые безлошадные экипажи, которые и делались на доступном каркасе от пролеток. Преемственность генотипа обеспечивает так же торговая марка, время появления которой с гордостью указывается многими производителями именно с целью подчеркнуть проверенность временем качества товара от данного производителя.
|
|
|
Критикуя неразличение живого и мертвого и его вариант – редукцию развития техники к законам биологической эволюции – следует учесть одно немаловажное обстоятельство, регулярно выпадающее из рассмотрения философии технической реальности. Это наличие биологической техники, сопутствующей человечеству со времен неолитической революции. Одомашнивание и последующее выведение пород скота и сортов растений привело к созданию биологической формы техники. Поэтому, когда пытаются всю технику, обычно рассматриваемую как механизмы, свести к биологическим законам, то легко возражать этой точке зрения. Но если рассматривать биологическую технику, то легкость моментально заканчивается. В процессе селекции, а сегодня генной инженерии, человек управляет биологическими законами естественного отбора и получил силу для образования новых видов.
Поэтому в той части техники, которая относится к модификации живой природы, биологические законы явлены однозначно, но эти законы не являются определяющими для появления новой техники. Помимо природных законов на развитие биологической техники влияют социальные процессы. У нас нет оснований отказывать этим процессам определяющего влияния и на небиологическую технику. Точно так же как физические или химические законы включены в небиологическую технику, точно также законы природы включены в технику биологическую. Однако это не дает нам основания редуцировать законы развития тех-
39-40
ники (если они существуют) к биологии, химии или физике. Единственным основанием для такого является игнорирование социальных процессов, но это допущение не правомочно и ошибочно.
Насколько в развитии индивидуума и общества проявляются биологические законы, настолько же они находят свое отражение в неживой технике и структуре технологий, но не более. Очевидное исключение представляют породы сельскохозяйственных животных и растений, культивируемые грибы и рыбы, применяемые в биотехнологиях вирусы и бактерии. Все они, являясь результатом деятельности человека, несут на себе печать технического (искусственного), то же можно сказать и о почвах. Но одновременно они – часть живой природы, подчиненные ее законам развития. В них и только в них, помимо биологической природы человека, проявляется и их собственная биологическая природа, а также естественная и техногенная взаимосвязь общества, живой и неживой природы. Это особое положение почвы (педосферы) определяет важность ее естественнонаучного и философского исследования. Один из крупнейших отечественных почвоведов и философ Е.Д. Никитин пишет: «По существу почва оказывается узлом связей различных приповерхностных оболочек Земли и во многом определяет судьбу нашей планеты…» [97. C. 107–108]. Эвристический вклад в развитие почвоведения может и должна ввести философия. Только она обладает способностью увидеть системные взаимосвязи в этом месте сосредоточения различных социальных, технических и природных процессов. Почвовед-естественник и агроном будут смотреть узким профессиональным взглядом, игнорируя неподвластные им факторы. Первый выведет социум (откажется рассматривать человека как фактор почвообразования), а второй будет подчинен решению технических задач использования территорий, не задаваясь фундаментальными процессами в педосфере. Объединение усилий этих двух подходов к изучению и сельскохозяйственному
|
|
|
40-41
обороту земли возможно при создании единой философской концепции, а потом и естественнонаучной теории педогенеза в современную эпоху.
В истории философии техники были предприняты многочисленные попытки развивать органолептическое представление о технике. Это делали философы от Ж.-Ж. Руссо до М. Маклюэна [cм.: 187. P. 178], включая В. Зомбарта и Х. Ортега-и-Гассета, российского философа отца П.А. Флоренского [141. С. 373-452]. Такую редукцию критиковал вполне обоснованно П.К. Энгельмейер, указывая на то, что механические устройства используют вращательные движения, а живые существа – поступательно-возвратные [156. С. 19].
Еще одной проблемой, которую не в состоянии разрешить органолептический подход к технике, является проблема специализации. Простая человеческая рука – неспециализированный орган, она не приспособлена для лазания по деревьям, как собственно и весь человеческий организм удивительным образом неспециализирован и не приспособлен даже для осуществления фундаментальных биологических функций[12]. Рука – ни для чего заранее непредназначенная, стала органом «широкого профиля» применения. Инструменты, начиная с первых орудий труда, не расширяли возможности руки, а сужали ее возможности, придавая еще отсутствующую «от природы» специализацию. Единственное, в чем у руки нет равных – это в манипуляции предметами, возможно, в этом и скрывается ее «специализация». Не зная, чем занять этот забавную конечность, наш еще обезьянообразный предок пытался ее применить и так и эдак. И не найдя ничего лучшего, резко сузил область ее применения, подняв камень или палку. В довершение, подняв один раз палку, он ее не бросил, ибо она ему понрави-
|
|
|
41-42
лась. Совершив эту экологическую ошибку, он создал орудие труда, а поняв, что он натворил и обучив этому соплеменников, непоправимо изменил направление эволюции, создав и первое собственное человеческое знание и первую технологию.
Если мы сравним руку с техническими приспособлениями для манипуляции, то легко заметим, насколько они уступают нашему органу. Использование техники специализирует возможности органов, приспосабливает их к нашим потребностям. Ни один технический предмет не расширил возможностей, а сужал их: руки в манипуляции, глаза в получении разнообразной визуальной информации, а также других органов. Множество технических устройств вообще не имеют отношения к органам человека, например, настольная лампа. К сожалению, традиция, заложенная органолептической теорией, приводит к тому, что с момента создания ЭВМ, а потом и компьютера, их начинают рассматривать как продолжение нашего мозга и расширение нашего сознания. Но это всего лишь сужение возможностей мозга до примитивной сферы манипуляции двузначными числами. Оборотной стороной этой медали стало представление сознания как процессов аналогичных тем, что протекают в компьютере. Весь этот поток ошибок питается неразличением живого и мертвого, в данном случае – отождествлением технических объектов и биологических органов.[13]
Порождение на неверном основании опасных иллюзий продолжается и в XX в. «Мы включаем инструмент в сферу нашего бытия; он служит нашим продолжением. Мы сливаемся с инструментом экзистенциально, существуем в нем» [105. С. 94]. Эта цитата неожиданно попалась у физ-химика М. Полани. Тут и начало – органолептика и ее судорожное окончание – растворение человеческого бытия в приборе.
42-43
Данное утверждение тем более странно, что этот философ вообще отличается социальным подходом к науке и научному познанию. Для него личность человека важнее мифа о независимом объективного знания. Личностное знание – это рационально отстаивая им позиция. И вдруг такой иррациональный пассаж. Если и у этого исследователя подсознательно человек подчинен технике, то приходится склонить голову в траурном молчании перед могуществом мифов о технике. Но долго не мог молчать даже Лев Толстой.
Критикуя этот фрагмент, на который вряд ли обращали прежде внимание, и не отражающий общего направления размышлений М. Полани, замечу, что, конечно, работа с инструментом и ощущения, передаваемые в руку, рассматриваются мною как периферические, подобно другим сигналам, идущим от других конечностей. Но уж чтоб они «экзистенциально существовали» в инструменте, конечно, об этом не может идти речи. Хотя бы потому, что я не могу поранить самого себя другими своими конечностями, Этот навык выработался в первый год жизни. Более того, я не опасаюсь своих конечностей. А вот если работать с инструментом, забыв об опасности, которую он несет, то травмирующее напоминание последует очень скоро.
При всей обоснованности критики органолептического подхода к рассмотрению развития техники в пылу спора была упущена одна важная неотъемлемая биологическая составляющая небиологической техники. Речь пойдет о том, что конструкция любого механизма предполагает свое использование человеком и, следовательно, расположение органов управления, контроля и конструкционных соединений элементов и т.д. отражает биологические особенности человека, а в частных случаях используемого биологической техники[14]. Можно утверждать, что любая техника не может
43-44
быть представлена как полностью лишенный биологических черт объект.
Отличие техники от биологических систем состоит в неспособности к самостоятельному размножению, регенерации и других особенностях, отличающих живое от неживого. В этом аспекте и биологическая техника имеет ряд серьезных ограничений для самостоятельного размножения и регенерации. Таким образом, биологическая техника отдалена от живой природы и приближена к природе неживой. Генетическая инженерия, ставшая доступной в относительно недавнее время, отдаляет биологическую технику еще дальше, чем это было возможно во времена классической селекции. Производители генномодифицированных растений заинтересованы в постоянной продаже посадочного материала. С этой целью на рынок поступают сорта, в которых новые, привнесенные человеком качества, не передаются по наследству.
Приписывать технике собственные законы развития также бесполезно. Будучи предоставленной самой себе, техника будет эволюционировать по законам неживой природы, т.е. разрушаться. В этом случае техника утрачивает способность трансформировать окружающую действительность (эта особенность неразрывно связана с социумом). Если уж проводить аналогии, то связь техники с социумом напоминает связь вируса и поражаемой им клетки. Только встроившись в протекающие в ней процессы, вирус обретает свойство живого – способность размножаться. Но это только аналогия, никакого тождества между вирусом и техникой, конечно, нет. Более продуктивна аналогия симбиоза. Социум и созданная в нем техника создают единство –«притираясь» друг другу, вырабатывая совместные условия проживания на данной территории. В интересном исследовании А.П. Назаретяна этот процесс обозначен как техно-гуманитарный баланс [93. С. 61-62].
Редуцировать законы развития техники к законам живой или неживой природы не получится. Но вот указать на пря-
44-45
мую связь законов развития науки, техники и технологий с законами юридическими считаю необходимым. В случае технологий внешняя социальная регламентация действовала всегда. В противном случае само существование технологий оказывается невозможным. Сегодня экологическое законодательство, а также ряд других, включая конституции, регламентирует существование техники и применение технологии. Международные договора ставят вне закона производство и хранение различных видов военной техники. Договора о нераспространении ядерного оружия и другие подобные документы определяют и ограничивают создание и развитие техники.
|
|
|
