Б) Кожа как консумеристская оболочка тела

Несмотря на то, что в течение многих веков основное различие между привилегированными и низшими классами проходило вне области телесных значений, все же некоторые из последних играли далеко не последнюю роль. Такой специфической телесной поверхностью для классовых интерпретаций телесности была кожа, ее цвет, чистота и другие качества. Наряду с классовыми различиями кожа говорила и о расовых идентичностях. Вплоть до последних времен в истории Запада белая кожа оставалась приметой расового превосходства над кожей черного цвета, а также над другими ее цветами. Наконец, кожа вольно или невольно сообщала о возрастных рангах, делая морщины атрибутами старости, отношение к которой в промышленную эпоху варьировалось от почтительного до негативного. Но в консумеристской культуре кожа стала тем типом поверхности тела, на которую записываются, прежде всего, знаки коммерчески потребляемой сексуальности. В этом вновь открываемом измерении все прежние знаки утрачивают свое превосходство, начиная служить новому универсальному коду. Кожа превращается в особую культурную ткань, созданную из ряда устойчивых характеристик.

Смуглость и сильный загар долго считались атрибутикой низших слоев населения, неизменно проводивших время на свежем воздухе, в труде. При этом бледность более ассоциировалась с феминностью, а загорелая кожа оставалась мужским признаком. Но в плане общеклассовых различений этот показатель играл малозначительную роль, так как женщина оставалась вне класса[54]. Кроме того, темная кожа была принадлежностью народов колониальных стран и в сознании европейцев ассоциировалась с рабством, изнурительным трудом темнокожих невольников на плантациях. С развитием фабричного производства, когда труд огромного большинства людей стал происходить в закрытых от солнца помещениях, бледный цвет кожи начал связываться с фабричным трудом и тем, что ему сопутствует — чахоткой, недоеданием и различными заболеваниями. Наоборот, загар стал считаться статусным признаком праздных классов. Начиная с эпохи Габриэль Шанель (двадцатые годы ХХ века), “быть преуспевающим человеком” стало означать в том числе и иметь вызывающе дерзкий загар, распространенный по всей поверхности тела. Последнее обстоятельство было тем важнее, если учесть, что загар низших классов в предыдущую эпоху мог касаться лишь нетабуированных частей тела: у мужчин — лицо, плечи, спина, грудь, у женщин — только кисти рук. Иметь загорелым все тело, а не только руки, которыми принято выполнять физическую работу, значило проводить время на пляжах, в соляриях, выезжать на южное солнце, — словом иметь солидные доходы и досуг. Тела с загорелой кожей начали “производиться” на пляжах Ривьеры, Канар, Бермудов, на фешенебельных курортах Ниццы и Майами. При этом такая трактовка загорелого тела оказалась характерной лишь для выходцев из северных стран, на юге же загар еще и сегодня остается символом низших классов.

К концу ХХ века в моду вошел умеренный загар. Во многом это произошло по гигиеническим соображениям, поскольку медики выявили вредность передозированного солнечного облучения и заговорили о пагубных свойствах ультрафиолета. Однако причина подобных стилевых изменений связана и с другим моментом. Поскольку многие курорты стали общедоступны, то нынешняя буржуазия обратилась к поиску новых знаковых отличий своего тела. Отсюда ее новый принцип: загар следует получать умеренными дозами. Он должен прилипать к коже вместе с профилактическим кремом. Это свидетельствует о том, что владелец загара всерьез уделяет внимание своему здоровью и осведомлен о пагубных последствиях неразумного обращения со своей кожей. Иметь умеренно загорелую кожу с распределением загара по всей поверхности тела значит быть не просто материально благополучным человеком, но и еще контролировать себя, не впадать в крайности.

Загар может и вовсе быть фикцией, когда он имитируется тонирующим кремом, придающим коже необходимую потребительскую кондицию и создающим из кожистой оболочки тела артифицированную поверхность, шедевр, удовлетворяющий собственному капризу[55]. Но этот каприз оправдан и всеобщим стремлением созерцать прекрасное сексапильное тело. Как хорошо оно будет выглядеть и в свете юпитеров, и на обложке журналов. Как много оно скажет о блистательной сексуальности этого человека.

Другим статусным признаком кроме загара неизменно считалась чистота кожи. Если на поверхности кожи рук и под ногтями не было явных признаков грязи, это свидетельствовало, по меньшей мере, о том, что данный человек избавлен от тягот физического труда и обладает преимущественными возможностями в потреблении. Довольно долго привилегированные классы могли представить в качестве своего статусного признака лишь чистоту рук, поскольку при прежнем экономическом порядке условия для поддержания гигиены всего тела были серьезно ограничены. Даже в богатых семьях мылись как можно реже, поддерживая гигиену тела сменой белья и активным использованием парфюмерии[56]. Появление частных ванн в наиболее зажиточных буржуазных семьях во второй половине XIX века изменило ситуацию. Теперь признаком преуспевающего человека были не только его чистые руки, но и чистая кожа всей поверхности тела. С этого времени чистота всего тела, а не только кистей рук и одежды стала значимым элементом классовой семиотики.

Приобщение низших классов к идеалу чистого тела следовало с некоторым отставанием. Бедность и тяжелый физический труд были чем-то таким, что въедалось в самые поры тела, и что было крайне трудно смыть при летнем купании в открытых водоемах и посещении бани. Первым шагом, по-види­мому, были изменения в одежде, которые последовали в середине XIX века, когда началось бурное развитие легкой промышленности. По словам Мишле, во Франции в жилища бедных людей пришел ситец и другие дешевые ткани. “Это была своего рода революция…, мало кем замеченная, но сыгравшая важную роль”[57]. Быт широкого большинства начал благоустраиваться, а гигиенические стандарты постепенно пересматриваться. Тем не менее, едва ли не вплоть до середины ХХ века опрятность и чистота ассоциировались лишь с чистой одеждой и явным отсутствием зловонных запахов. Только с середины ХХ века чистая кожа стала нормой для всех социальных классов на Западе. К этому времени в большинстве городских домов появились частные ванны, которые до сих пор они были привилегией самых богатых. В доперестроечной России также еще совсем недавно считалось, что мытье тела с периодичностью раз в неделю — это норма. В последние годы эти стандарты решительно изменились. Наличие в городских квартирах горячей воды позволяет принимать душ ежедневно. На рынке моющих средств слабые шампуни и гели вытеснили прежние типы, которые были приспособлены для более редкого употребления. В этой связи можно отметить, что классовые различия на уровне феномена чистой кожи к концу ХХ века оказались практически преодолены. Наоборот, чистота кожи сделалась признаком сексуализированного тела, то есть такого тела, для которого находится вдоволь времени, праздности, удовольствий, которое приятно показывать и предоставлять в качестве знака делового преуспевания.

Еще одним признаком тела, впоследствии определившим современный массовый гигиенический идеал, выступила свежая кожа, ароматизированная парфюмерными изделиями. Благо­вонные запахи прежде были лишь привилегией высшей знати. Вспомним, как описывает Плутарх приятно пахнущую кожу Александра[58]. Подлинная эстетика запахов, сформулированная царем Соломоном[59], опять-таки распространялась лишь на особ царственной крови. “Ангельское благоухание” праведников и “дьявольский смрад” грешников — таков один из водоразделов, известных средневековой эпохе. Лишь с началом Нового времени буржуазия постепенно присваивает себе монополию на приятно пахнущую свежую кожу. Источать аромат от волос, одежды и всего тела — таков отныне признак материального благополучия и классового успеха.

В ХХ веке обязанность приятно пахнуть касается всех, но, прежде всего, мужчин и женщин, ведущих деловой образ жизни, то есть вовлеченных в рыночные отношения. Свежесть кожи — новый атрибут нового среднего класса. При этом изысканные природные ароматы прежних времен вытесняются функциональными запахами: отныне следует пахнуть уже не запахом полевых цветов или степных трав, но “говорить” самой свежестью тела о “решительности” и “энергичности”, либо “привлекательности” и “утонченности”. Сам способ хранения и распыления запахов изменился. Особо это касается мужчин, для которых на рынке теперь представлен богатый выбор флаконов со встроенным распылителем. Но и женщины, которые традиционно, пользовались духами, втирая их по капле за мочками ушей и на шее у подбородка, теперь при помощи спреев могут орошать едва ли не все тело. Запах всегда подчеркивал природность тела и выражал его эротическую индивидуальность. Новые ароматы свежести сигнализируют о фун­кци­ональной потребляемости тела в качестве агента деловых и сексуальных отношений. Свежая кожа у женщин немыслима теперь и без женских гигиенических пакетов. Расправиться со всеми природными запахами, дезодорировать их — такова текущая задача консумеристских политик тела, осуществляющихся в век высоких технологий.

Наконец, последнее значимое свойство тела — упругая гладкая кожа без всяких дряблостей и морщин. Упругая гладкая кожа — это и требование гигиены и привилегия состоятельного класса. Жан-Марк Субиран сообщает, что “американцы не вступают в деловые отношения с бизнесменом, лицо которого покрыто морщинами” [60]. Упругость и гладкость придаются при помощи физических упражнений и грамотно сбалансированного питания. На определенном возрастном этапе к обычным диетическим методам добавляются и косметические операции. Ту же роль играет косметика. Но всем этим вещам есть цена, поэтому тело с упругой кожей — образец не только молодости и здоровья, но и материальной обеспеченности.

Упругость и гладкость кожи делаются второй оболочкой кожи, некой упаковочной средой для товара, по поводу которого, собственно, и идет тяжба. Обволакивая этот товар по касательной, тело с гладкой кожей добавляет к нему еще одно измерение, некую избыточную стоимость, добавочную услугу, без которой его рыночная и потребительская стоимости уже не имеют смысла. Гладкая без морщин кожа — свидетельство перманентного обновления капитала, циркулирующего по всем направлениям рыночного пространства, в том числе и через тела. Вечно юная кожа — вечная юность капитала.