Консумеристское тело без старости

В консумеристской культуре рекламируемый масс-медиа образ юношески стройного тела находится в видимом противоречии с жизнью тел, принадлежащих “третьему возрасту”. Отношение к старческому телу во многом укладывается в формулу, которую вывел Бодрийяр. “Старость стала всего лишь маргинальной и крайне асоциальной частицей жизни” [111]. При всем радикализме этого высказывания оно претендует на то, чтобы наиболее полно выразить смысл отношения современной западной культуры к телам “третьего возраста”. Рассмотрим внимательнее те процессы, которые дают право формулировать такие высказывания.

В традиционалистских культурах старость была экзотическим явлением. Стариков было мало, и на них смотрели как на тех, кто обладает богатым жизненным опытом и авторитетом. Быть старым означало также обладать общественным признанием и удерживать в своих руках власть. “Благоговение перед старостью лежало в основе всего патриархального быта” [112]. По словам Элиаса Канетти, есть смысл уподобить стариков выжившим. “Старейшины — мужчины, которые по истечении определенного количества лет все еще живы, пользуются большим уважением уже у первобытных народов. Обычно люди умирают там гораздо раньше: жизнь там опаснее, чем у нас, они более, чем мы, подвержены болезням. Требуется усилие, чтобы достигнуть определенного возраста, и оно вознаграждается. Старики не только больше знают, не только извлекли массу опыта из пережитых ситуаций, они прошли проверку, о чем свидетельствует сам тот факт, что они живы” [113]. Старость, как о ней говорит Канетти, по крайней мере, старость мужчин, приятна и почетна. Схожее настроение доминирует и в знаменитой книге Цицерона, называющего старость “тихой” и “приятной”[114].

Старость как масштабное культурное явление — это “открытие” современной эпохи. У ее истоков лежит, прежде всего, фабричный труд и кризис большой патриархальной семьи. В значительной степени можно говорить о том, что старость — это один из наиболее очевидных эффектов модернизации. Чтобы число старых людей в обществе непрерывно возрастало, потребовался затяжной экономический подъем XIX и значительной части ХХ века. Потребовалась устойчивая тенденция демографического роста и небывалый прежде всплеск численности городского населения. Нечего и говорить, что важнейшим условием “открытия” старости в ХХ столетии стали также и достижения в области здравоохранения.

Старость — это также и популяционный эффект. Говорить о старости стало возможным лишь тогда, когда заговорили о “постарении” населения ведущих промышленных держав. Пока в сознании не сложилась идея населения, о старости не могло быть и речи. По мнению Фуко, интерес к теме населения на Западе возник к началу XIX века, когда впервые появились такие дисциплины как политическая экономия, демография и статистика, когда сформировались современные методы управления обществом[115]. Благодаря этим знаниям правительства стали узнавать о циклах высокой смертности и рождаемости у населения, о закономерностях его существования и, конечно же, о старости.

До недавних пор проблема старости была не проявлена. Старики, сколько бы их не было, были отделены от остального мира замкнутыми сводами своих семей. Индустриализм разрушил эти традиционные структуры. Среди их осколков старость была опознана в своей жалкой немощи. В стремительно изменяющемся и молодеющем мире труд и опыт стариков оказался невостребованным. Если ему и находилось применение, то, как правило, в сельском хозяйстве и в упадочных областях экономики[116]. В целом индустриализм привел к превращению мира старости в объект социальных практик исключения. Согласно Е. Ярской-Смирновой, “социальное исключение — это процесс депривации социальных субъектов от престижных, социально одобряемых ценностей, сопровождающийся стигматизацией индивидов или социальных групп, ведущий к самоизоляции, маргинализации идентичности и отражающийся в паттернах социального поведения” [117]. Оказавшись отрезанными от престижных сфер общественного производства, от материальных и духовных благ общества, от власти, информации и других ресурсов, старики попали в поле внимания знания. Иначе говоря, современное знание о старости, и в частности, о старческом теле, выросло на почве практик исключения.

Территорией, из которой стало вырастать современное знание о телах “третьего возраста”, выступил дискурс геронтологии, дискурс позитивный и одновременно критический. “Геронтология оказалась на перекрестке многих наук и привлекла различных специалистов — от изучающих старение на уровне молекулы и клетки до руководящих социально-демографической политикой государства”[118]. Геронтология ввела феномен старости в строгую систему понятий, дала первое всестороннее осмысление своего объекта в рамках нашей культуры, но главное — привлекла внимание к тем реальным проблемам, что сопровождают старого человека в современном мире. Прежде всего геронтология заговорила о дискриминации старческих тел, которая имеет место в индустриальных обществах. Во многом именно геронтология повела речь о специфических нуждах “третьего возраста” и подготовила общественное мнение к гуманистическому восприятию этих нужд. Обратимся к примеру.

Среди практик исключения и дискриминации старческих тел, которые господствовали на Западе в XIX и ХХ веках, особо обращали на себя внимание практики помещения людей “третьего возраста” в дома престарелых. Сама архитектурная организация этих заведений, как правило, вынесенных далеко за черту города, блокировала почти всякую возможность для возвращения старого человека в мир активных социальных контактов. Даже и оснащенный некоторыми средствами коммуникации дом престарелых с его замкнутым периметром мыслился его обитателями как место буквального отчуждения человеческого существа от мира.

Геронтологические теоретизации в отношении старости и условий содержания пожилых людей в изоляции привели к существенному сдвигу. Во-первых, прозвучал чрезвычайно важный тезис: “Старость — это не болезнь” [119]. Во-вторых, стали считать, что, поскольку не все старики нуждаются в систематической медицинской помощи, но много тех, кто вполне способен к самостоятельности, то и организация их жилищного быта должна строиться иначе. Например, дома-интернаты в больших городах, имеющих постоянную тенденцию к расширению площади, могут оставаться в пределах городской черты, а целью всякого жилищного проектирования должно стать обеспечение высокого комфорта, предусматривающего учет всех потребностей старого человека.[120] Геронтологи резонно стали настаивать на том, что либерализация регламента в домах престарелых и создание благоприятных условий с необходимостью будут способствовать возвращению старого человека в мир широких возможностей, но при этом с необходимостью сохранят за ним право на уединение, столь ценное для пожилых людей. Таким образом, старость была открыта не только как проблема, но и как реальность, которую оказалось необходимо вывести из гетто индустриального мира, установив ее сообщаемость с реальностью публичного и социально одобряемого существования.

К чему привел этот геронтологический сдвиг? Ко многим вещам, прежде всего, к стремлению социализовать старость. Мир старческого тела начал исследоваться инструментами биомедицинского знания: появилась гериатрия, начали исследоваться генетические и гигиенические факторы долголетия[121], обратились к изучению физиологии старения[122]. Представители “третьего возраста” активно включились в политическую деятельность, демонстрируя себя как мощная политическая сила, способная отстаивать свои групповые интересы. При этом на Западе сложилась любопытная закономерность: старики, хотя и создают иногда особые политические партии, обычно предпочитают объединяться в региональные организации и сообщества по месту жительства, поддерживая естественную тягу людей к неназойливому коллективизму[123]. Наряду с медикализацией и политизацией в конце ХХ века имеет место и экономическая социализация старости: привлечение к посильному труду, организация финансовых поощрений, работа пенсионных фондов и т. п. В кризисных условиях России 90-х годов ХХ века все эти три типа геронтолого-социальных стратегий пребывают в плачевном состоянии[124]. Повсюду, где экономический потенциал общества оказывается недостаточным, старость превращается в дурную бесконечность выживания, сопровождаемую бедностью, нищетой, плохими условиями обслуживания и т. п. Отношение к старости при индустриализме то и дело подвергается проверке на благожелательность и терпимость.

По сравнению с тем, как относится к старости индустриализм и вся ранняя модернистская культура, консумеристское отношение к старости, несомненно, кажется более гуманным. При консумеризме восприятие старости и старческого тела уже не является откровенно враждебным, но его нельзя назвать и благожелательным. Тиражируемая средствами масс-медиа идеология прекрасного молодого тела побуждает к негативной оценке всего того, что противоречит этому возрасту: морщинистой коже, стоматологическим дефектам, редким и седым волосам, то есть физическим признакам старости. Не существует открытых заявлений против старости, но массовым образом продуцируется брезгливое неприятие тех значений, из которых складывается образ старческого тела. Происходит косвенная дискриминация.

На основе консумеристской дискриминации старческого тела складывается новая практика избегания старости. Теперь старости сторонятся не общественные институты, а каждый отдельный член общества. Старость не исключают в места изоляции как прежде, а хотят истребить в самом себе. Нынешнее поколение пожилых людей на Западе отчаянно стремится подольше удержаться в рядах сексуально привлекательной и жизненно активной генерации, не уступая дорогу молодым[125]. В очередной раз происходит обращение к мечтам о вечной юности. Но теперь юность понимается буквально: юность как обладание молодым телом.

Провозгласив тезис о том, что старость — это не болезнь, современное мышление не вполне способно защитить его под натиском консумеризма. Это следует из самих трактовок старости и болезни, уходящих корнями в более фундаментальное представление о Жизни и Смерти. Начиная с Биша, биомедицинское знание рассматривает процессы старения, так же как и патологические процессы, а именно, как динамику Жизни и Смерти, как столкновение двух видов упорств, из которых последнее с течением времени неизменно пересилит первое. Как и болезнь, старость оказывается вторжением Смерти на территорию Жизни.

Биша первым разграничил между собой “естественную” и “насильственную” смерть. Первая — это смерть от старости, вторая — смерть от внезапных потрясений тела или от болезни[126]. Существуют два вида Смерти, из которых каждый вызывает стойкое отвращение консумеристской культуры. “Насильственная смерть” воспринимается как “социальный скандал” [127], как досадный сбой в системах безопасности, как нечто, что может и должно быть предотвращено. Главным орудием предотвращения “насильственной смерти” сегодня является медицина. Поэтому “умирать” теперь означает, как правило, умирать под пристальным медицинским контролем[128].

В этом смысле нормальной должна была бы считаться лишь “естественная смерть” — тихая и спокойная, пришедшая много позже прекращения активной социальной жизни. Но чувствительность консумеристской культуры не выдерживает и этой разновидности Смерти. Ведь “естественная смерть” — это Смерть медленно угасающего тела, последняя, так сказать, точка в истории личного исчезновения. Консумеризм, однако, не терпит этого угасания как слишком скромного потребления Жизни. Он навязывает телам высокую скорость существования, задает стремительные темпы потребления. В консумеристском мире происходит вытеснение старческого тела как слишком вяло живущего.

В день, когда умер Авраам, он ушел из Жизни “престарелый и насыщенный жизнью” [129]. Миллионы людей прежних эпох умирали так же, как и Авраам, успев насытиться Жизнью, разгадав все загадки и испытав все переживания, которые могла им дать их Жизнь. Древние люди стояли в круге органической жизни, который исчерпывался простыми происшествиями: рождение, юность, зрелость, старость, смерть. Отныне все поменялось. Современный человек уже не стоит в этом круге. Культура бросает его в поток все новых и новых событий, и никто уже не может насытиться и пресытиться Жизнью. Теперь Жизнь не кажется слишком долгой. Люди не успевают узнать, увидеть и прочувствовать многое из того, что им могло бы быть доступно. Поэтому даже “естественная смерть” выглядит слишком жестокой, бессмысленной и несвоевременной.

По этой же причине и старость как зримый предвестник Смерти, выглядит ужасной. Кроме того, старость — это теперь не тот капитал, который можно обменять на власть и почет в обществе. Прожитые годы не конвертируются и в свидетельство стойкости организма в борьбе с различными потрясениями. Их можно лишь с досадой подсчитывать, сокрушаясь, что число этих лет всегда уже слишком велико. В самом непосредственном смысле, годы — это всегда уже лишние годы. Они-то и препятствуют вечной молодости.

Вот почему симптоматика старости столь же удручающа, как и симптоматика заболевания. При консумеризме старость — это та же болезнь, с которой, увы, невозможно покончить. Тем не менее, именно консумеризм предлагает свои лекарства от старости — гимнастику, витаминную диету и нарциссическое бегство к себе.

Когда Биша обратился к исследованиям физиологии старения, он провел различие не только между двумя типами Смерти, но и между двумя типами Жизни — “животной” и “органической”. Под действием социального окружения “животная жизнь” в человеке прекращается быстрее. Это и есть старение. “Человек, живущий в обществе, пользуется с избытком животной жизнью, пружины которой устают гораздо значительнее, чем пружины органической жизни. Все изнашивается в этой жизни под влиянием общественным: зрение — искусственным освещением, слух — слишком часто повторяющимися звуками, в особенности же словом…мы злоупотребляем животной жизнью, природою она заключена в границы, которые мы слишком расширили для назначенной ей продолжительности” [130]. Согласно Биша, чем интенсивнее культурная активность человека, тем быстрее прекращается в нем животная жизнь, и он впадает в простое растительное существование. Иными словами, причинами ускоренного старения оказывается непомерная вовлеченность в общественную деятельность, пагубное воздействие городской среды, приобретенные вредные привычки и т. п.

На страшно далекой орбите современное консумеристское отношение к старости пересекается с траекторией этих мыслей Биша. Тот, кто желает отдалить гибель своей “животной жизни”, должен пуститься в битву за творческое долголетие. Среди всех общественных идеалов идеал творческого долголетия вытесняет все остальные. Ценится теперь не просто Жизнь, даже не долгая Жизнь, но активная, насыщенная Жизнь в уме и телесном здравии. При этом крепнет уверенность: если мы сможем защитить себя от общественных потрясений, то старость и Смерть не приблизятся к нам слишком быстро. За творческое долголетие, за молодость платят высочайшим напряжением всех сил и поддержанием готовности неизменно быть бдительным к самому себе. Как и в случае с анорексией, когда дело шло о контроле над весом собственного тела, воспроизводится та же закономерность. В современном мире, когда у человека уменьшаются шансы контролировать абстрактные социально-экономические и военно-технические системы, он начинает практиковать жесткий самоконтроль.

Консумеристский мир — это мир непрерывных обновлений. Стремление людей замедлить ход собственного времени Жизни — это, как думается, один из возможных ответов на быстроту окружающих изменений. В этом смысле, консумеристские тела, конечно, не расположены к старости, как и вся консумеристская культура. Для культуры этого типа старение тела — слишком быстрое поражение человека в столкновении с миром и его злобным гением — Смертью.

[1] Тоффлер Э. Третья волна. С. 82—87, 203.

[2] Falk P. The Consuming Body. London, Thousand Oaks, and New Delhi: Sage, 1994. P. 93.

[3] Бодрийяр Ж. Система вещей. С. 164, 167, 168.

[4] Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 167—170 (в переводе В. В. Бибихина употребляется слово “толки”, но мы использовали вариант перевода А. В. Михайлова. См.: Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М.: Изд-во “Гнозис”, 1993. С. 31—34);Разговор на проселочной дороге. М.: Высшая школа, 1991. С. 108; Время и бытие. М.: Республика, 1993. С. 316.

[5] Беньямин показывает, что в современную эпоху человечество превращается в объект собственного созерцания, все выводится на экран. При этом взгляд зрителя попадает в полную зависимость от оптических рамок, задаваемых работой режиссера и оператора. “Публика... встает на позицию камеры”. См.: Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. М.:Медиум, 1996. С. 36; Делез говорит о том, что в эпоху капитализма приходит конец письма, то есть такое использование языка, в котором графизм приспосабливается к голосу и вводит трансцендентальное означающее. Точно также в имперских формациях письмо устранило равноправие оральности (голоса) и графизма, характерное для первобытных территориальных формаций. “Капитализм глубоко неграмотен”, и язык, которым пользуются при капитализме, перестает проходить через голос, но становится своеобразным потоком неозначающих знаков, которые чаще всего даются нам для переживания как точки электрических разрядов на экране. См: Делез Ж., Гаттари Ф. Капитализм и шизофрения. Т. 1. Анти-Эдип. С. 72; Рыклин, развивая концепцию “речевой культуры”, дает оригинальное прочтение советской культуры времен сталинизма и предлагает затем толкование той стадии культуры, что возникла в России на фазе вступления в рынок. “Репетиция рынка есть также репетиция новой визуальности, замена иконического, речевого зрения фотозрением” (С. 89). Речевая фаза культуры, по Рыклину, сопряжена с легитимированным насилием, тогда как визуальное состояние предполагает наличие рынка и более тонких механизмов контроля. См.: Рыклин М. Террорологики. Тарту; М.: Эйдос, 1992.

[6] Baudrillard J. Simulations. New York: Semiotext(e), 1983. PP. 55, 142, 146 ff.

[7] Featherstone M. The Body in Consumer Culture // Theory, Culture and Society. 1982. Vol. 1 (2). P. 18.

[8] Falk P. The Consuming Body. P. 68.

[9] Ritzer G. The McDonaldization of Society. London: Sage, 1993.

[10] Канетти Э. Масса и власть. М.: Ad Marginem, 1997. С. 239.

[11] Мосс М. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. М.: Издательская фирма “Восточная литература” РАН, 1996. С. 140—155.

[12] Эллиас Н. Отношения мужчины и женщины: изменение установки // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. Вып. 6. Женщина, мужчина, семья. М., 1994. С. 120.

[13] Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // “Дегуманизация искусства” и другие работы. Эссе о литературе и искусстве. М.: Радуга, 1991. С. 40, 80—94 и др.

[14] Banner L. American Beauty. Chicago: Chicago University Press, 1983. PP. 53—55.

[15] Дракер П. Посткапиталистическое общество. С. 70.

[16] См.: Платон. Алкивиад I, 120a—124a.

[17] Shilling C. The Body and Social Theory. London: Sage, 1993. P. 1.

[18] Foucault M. The Confession of the Flesh // Foucault M. Power/Kno­wledge. PP. 194—228.

[19] См.: Михель Д. В. Мишель Фуко в стратегиях субъективации: от “Ис­то­рии безумия” до “Заботы о себе”. Саратов: Изд-во Поволжского филиала Рос. учеб. центра, 1999.

[20] Августин Аврелий. Исповедь. X.XXXI.44.

[21] Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. С. 310—311.

[22] Turner B. S. Regulating Bodies. PP. 183—190.

[23] См. также: Михель Д. В. Воплощенный человек. С. 172—183; Ми­хель Д. В. Anorexia Nervosa: Контроль над весом тела // Культура, власть, идентичность: новые подходы в социальных науках. Саратов: Издательско-коммерческое предприятие “Волжский сад”, 1999. С. 174—185.

[24] Bruch H. The Golden Cage. P. 65.

[25] Chernin K. The Obsession, P. 8.

[26] См.: Кон И. С. Вкус запретного плода. Сексология для всех. М.: Семья и школа, 1997. С. 286.

[27] Ларю Дж. Секс в Библии // Аккерман Д. Любовь в истории; Ла­рю Дж. Секс в Библии. М.: Крон-Пресс, 1995. С. 427.

[28] Янгсон Р. М. Хирургия: Что и зачем делает хирург. Минск: “Хэлтон”, “Попурри”, 1998. С. 519.

[29] Ларю Дж. Секс в Библии. С. 427.

[30] Тэннэхилл Р. Секс в истории. С. 390.

[31] Янгсон Р. М. Хирургия. С. 512.

[32] Для ознакомления с одной из подобных теорий см.: Николаева Е. Мужчина и женщина глазами психофизиолога // Потолок пола. Сборник научных и публицистических статей. Новосибирск, 1998. С. 33—35.

[33] См.: Joung I. M. Breasted Experience // Joung I. M. Throwing Like a Girl and Other Essays in Feminist Philosophy and Social Theory. Bloomington: Indiana University Press, 1980. PP. 189—202; Morgan K. P. Women and the Knife: Cosmetic Surgery and the Colonization of Women’s Bodies // Hypatia. 1991. № 3. PP. 25—53.

[34] См.: Михель Д. В. Воплощенный человек: Западная культура, медицинский контроль и тело. С. 138—170.

[35] Тоффлер А. Футурошок. СПб.: Лань, 1997. С. 162.

[36] Haraway D. J. Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature. New York: Routledge, 1991; Springer C. Electronic Eros: Bodies and Desire in the Postindustrial Age. Austin: University of Texas Press, 1996; Mazlish B. The Fourth Discontinuity: The Co-Evolution of Humans and Machines. New Haven: Yale University Press, 1993.

[37] Липатова Т. Э., Пхакадзе Г. А. Полимеры в эндопротезировании. Киев, 1983.

[38] Янгсон Р. М. Хирургия. С. 94—95.

[39] Haraway D. J. Simians, Cyborgs, and Women. P. 212.

[40] Хаблицкая С. Киборги уже живут среди нас // Комсомольская правда. 1999. 6 августа. С. 16.

[41] Turner B. S. Regulating Bodies. P. 37.

[42] Baudrillard J. Symbolic Exchange and Death. PP. 127, 177—180.

[43] Мур Ф. История пересадок органов. М.: Мир, 1973.

[44] Белл Д. Культурные противоречия капитализма (Фрагмент книги) // Этическая мысль: Науч.-публ. чтения. М.: Политиздат, 1990. С. 245.

[45] Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 517.

[46] Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. С. 564.

[47] Хейзинга Й. Осень средневековья. М.: Издательская группа “Про­гресс” — “Культура”, 1995. С. 209.

[48] Ariès Ph. Centuries of Childhood. PP. 50—61.

[49] Baudrillard J. Symbolic Exchange and Death. PP. 89, 50.

[50] Об открытии женского пола как второго в западной культуре XVIII—XIX веков см.: Laquer Th. Making Sex, Body and Gender from the Greeks to Freud. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1990.

[51] Эта проблематика разрабатывается в: Gaines J. and Herzog C. (eds.) Fabrications: Costume and the Female Body. New York and London: Routledge, 1990.

[52] См.: Кон И. Мужское тело как эротический объект // Гендерные исследования. Харьков, 1999. № 3. С. 309—310.

[53] Эллиас Н. Отношения мужчины и женщины: изменение установки // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. Вып. 6. Женщина, мужчина, семья. М., 1994. С. 122.

[54] .Миллет К. Теория сексуальной политики // Вопросы философии. 1994. № 9. С. 157—159.

[55] Сравним это с желанием “выбелить” цвет кожи, которое охватило некоторых негритянских звезд шоу-бизнеса. Классический пример — Майкл Джексон, “светлокожий негр”.

[56] Ильин В. И. Поведение потребителей. Сыктывкар: Изд-во Сыктывкарского ун-та, 1998. С. 154.

[57] Мишле Ж. Народ. С. 36.

[58] Плутарх. Александр, 4.

[59] См.: Библия. Книга Песни Песней Соломона.

[60] Субиран Ж.-М. Косметическая хирургия. Почему? Как? Зачем? Ростов н/Д., 1995. С. 367.

[61] См.: Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. М.:Медиум, 1996.

[62] Тоффлер А. Футурошок. С. 250.

[63] Baudrillard J. Symbolic Exchange and Death. P. 91.

[64] См.: Семь Дней. М., 1998. № 31. С. 22—23.

[65] См.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М.: Искусство, 1975. С. 329—352.

[66] Кон И. Мужское тело как эротический объект // Гендерные исследования. Харьков, 1999. № 3. С. 297.

[67] Синельников А. Мужское тело: взгляд и желание. Заметки к истории политических технологий тела в России // Гендерные исследования. М.: “Человек & Карьера”, 1999. № 2. С. 216.

[68] Рыклин М. Искусство как препятствие. М.: Ad Marginem, 1997. С. 121.

[69] См: Фукс Э. Иллюстрированная история эротического искусства. М.: Республика, 1995.

[70] Бодрийяр Ж. О совращении. С. 339.

[71] Foucault M. Body/Power // Foucault M. Power/Knowledge. P. 57.

[72] Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле. С. 355.

[73] Анна Альчук, устроившая первую в России фотовыставку мужского нагого тела (ноябрь-декабрь 1994 г.), в дальнейшем задается вопросом о том, почему в России сексуализированное прочтение мужской наготы все еще оказывается затруднительным. См.: Альчук А. Кулинария и рукоделие // Гендерные исследования. Харьков. 1999. № 3. С. 241. Ответ, видимо, состоит в том, что в современной России в отличие от Запада мир потребления еще только начинает складываться, поэтому товарное кодирование сексуальности и, в том числе, мужской наготы не успело развиться в достаточной мере.

[74] Виноградова Н. “Где крепкие тугие груди? где щек атлас? где губ бальзам?” // Гендерные исследования. Харьков, 1999. № 3. С. 326.

[75] Грошев И. В. Гендерная невербальная коммуникация в рекламе // Социологические исследования. 1999. № 4. С. 77.

[76] Keith R. The Marketing Revolution // Marketing Classics. A Selection of Influential Articles / Ed. B. M. Enis and K. K. Cox. Boston et al.: Allyn and Bacon Inc., 1985. P. 38—42.

[77] Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995. С. 168.

[78] Bauman Z. Life in Fragments: Essays in Postmodern Morality. Oxford and Cambridge, Mass.: Blackwell, 1995. P. 120.

[79] Бодрийяр Ж. О совращении // Ad Marginem’ 93: Ежегодник Лаборатории постклассических исследований Института философии Российской Академии наук. М., 1994. С. 332.

[80] Ильин В. И. Поведение потребителей. Сыктывкар, 1998. С. 154.

[81] Мишле Ж. Народ. М., 1965. С. 36.

[82] Субиран Ж.-М. Косметическая хирургия. Почему? Как? Зачем? Ростов н/Д., 1995. С. 367.

[83] Пирогов Н. И. Собр. соч.: В 8 т. М., 1957. Т. 1. С. 100.

[84] См.: Гюго В. Человек, который смеется. Саратов, 1979. С. 22—34.

[85] Bordo S. Unbearable Weight: Feminism, Western Culture, and Body. Berkley et al.: University of California Press, 1995. P. 45.

[86] Garfinkel P. and Garner D. M. Anorexia Nervosa. New York: Brunner Mazel, 1982. P. 58—59.

[87] Brumberg J.J. Fasting Girls: The Emergence of Anorexia Nervosa as a Modern Disease. Cambridge: Harvard University Press, 1988. P. 41—125.

[88] Bruch H. Eating Disorders. New York: Basic Books, 1973.

[89] Doyle D. and M. Paludi. Sex and Gender. The Human Experience. Madison et al.: Brown and Benchmark Publishers, 1995. P. 279—280.

[90] Van Buskirk S. S. A Two-phase Perspective on the Treatment of Anorexia Nervosa // Psychological Bulletin, 1977. Vol. 84. P. 529—538.

[91] Levenkron S. Treating and Overcoming Anorexia Nervosa. New York: Warner Books, 1982. P. 1.

[92] Bruch H. The Golden Cage: The Enigma of Anorexia Nervosa. New York: Vintage, 1979; Schechter J. et al. Sexual Assault and Anorexia Nervosa // International Journal of Eating Disorders, 1987. Vol. 6. P. 313—316; Calam R. and Slade P. Sexual Experience and Eating Problems in Female Undergraduates // International Journal of Eating Disorders, 1989. Vol. 8. P. 392—397.

[93] Garfinkel P. and Garner D. M. Anorexia Nervosa. New York: Brunner Mazel, 1982.

[94] Фуко М. История сексуальности. Т. 1. Воля к знанию. С. 205—206, 225—226.

[95] Wood J. T. Gendered Lives: Communication, Gender, and Culture. Belmont, California: Wadsworth Publishing Company, 1994. P. 250—252.

[96] Bordo S. Unbearable Weight: Feminism, Western Culture, and Body. P. 53—54.

[97] Тэннэхил Р. Секс в истории. М.:Крон-Пресс, 1995. С. 327—328.

[98] Smith-Rosenberg C. The Hysterical Woman: Sex Roles and Conflict Nineteenth-Century America // Social Research, 1972. Vol. 39. (4). P. 652—678.

[99] Эту точку зрения предлагают: Chernin K. The Obsession: Reflections on the Tyranny of Slenderness. New York: Harper and Row, 1981. P. 102—103; Seidenberg R. and De Crow K. Women Who Marry Houses: Panic and Protest in Agoraphobia. New York: McGraw-Hill, 1983. P. 88—97.

[100] См.: Фукс Э. Иллюстрированная история эротического искусства. М., 1995. С. 406.

[101] Bruch H. The Golden Cage. P. 65.

[102] Chernin K. The Obsession. P. 8.

[103] Августин Аврелий. Исповедь, X, XXXI, 44.

[104] Foucault M. The Use of Pleasure. Vol. 2 of The History of Sexuality. New York: Vintage, 1990. P. 22.

[105] Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // “Дегуманизация искусства” и другие работы. Эссе о литературе и искусстве. М., 1991. С. 40, 80—94 и др.

[106] Banner L. American Beauty. Chicago: Chicago University Press, 1983. P. 53—55.

[107] Дракер П. Посткапиталистическое общество // Новая постиндустриальная волна на Западе: Антология. М., 1999. С. 70.

[108] Chernin K. The Obsession. P. 36—37.

[109] Douglas M. Purity and Danger: An Analysis of the Concepts of Pollution and Taboo. London and New York: Routledge. 1994. P. 115—129.

[110] Гидденс Э. Фуко о сексуальности // Социология сексуальности. Антология. СПб., 1997. С. 33.

[111] Baudrillard J. Symbolic Exchange and Death. P. 163.

[112] Елютина М. Э. Геронтологическое направление в структуре человеческого бытия. Саратов, 1999. С. 22.

[113] Канетти Э. Масса и власть. М., 1997. С. 270.

[114] Цицерон. О старости, I, 2.

[115] Foucault M. Governmentality // The Foucault Effect: Studies in Governmentality / Ed. G. Burchell et al. London: Routledge, 1991. P. 87—104.

[116] Дыскин А. А., Решетюк А. Л. Здоровье и труд в пожилом возрасте. Л., 1988. С. 131.

[117] Ярская-Смирнова Е. Социокультурный анализ нетипичности. Саратов, 1997. С. 124—125.

[118] Условия жизни и пожилой человек / Под ред. Д. Ф. Чеботарева. М., 1978. С. 3.

[119] Грегор О. Не стареть — это искусство. М., 1986. С. 71.

[120] Условия жизни и пожилой человек. С. 282—302; Архитектурная среда обитания инвалидов и престарелых. М., 1989.

[121] Конопля Е. Ф., Тальчук А. А., Микулич А. И., Бердышев Г. Д. Наследственные и социально-гигиенические факторы долголетия. Минск, 1986.

[122] Фролькис В. В. Старение и увеличение продолжительности жизни. Л., 1988.

[123] Cutler S. Aging and Voluntary Association Participation // Journal of Gerontology. 1977. Vol. 32 (4). P. 470—479.

[124] Елютина М. Э. Геронтологическое направление в структуре человеческого бытия. С. 83.

[125] Mellor Ph. and Shilling C. Modernity, Self-identity and Sequestration of Death // Sociology. 1993. Vol. 27. P. 423.

[126] Биша. Физиологические исследования о жизни и смерти. С. 136—137.

[127] Baudrillard J. Symbolic Exchange and Death. P. 162.

[128] Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. С. 478—483.

[129] Бытие, 25: 8.

[130] Биша. Физиологические исследования о жизни и смерти. С. 132.

⇐ Предыдущая123456

Поделиться: