Кросснациональное сравнение

Можно сказать, что сравнение стояло у колыбели социальных наук вообще и политической мысли в частности: им пользовался уже Аристотель, когда вместе со своими учениками предпринимал гигантское по масштабам — к сожалению, лишь в малой степени дошедшее до наших дней — исследование «конституций», полити­ческих устройств 158 древнегреческих государств-полисов. И по сей день нередко утверждают, что все социальные исследования — это «в той или иной форме сравнительные исследования» (Стэнли Ли-берсон). С такой точки зрения, сам термин «сравнительная полити­ческая наука» выглядит тавтологией. Но дело в том, что бессозна­тельное и не подчиняющееся общепринятым (конвенциональным) правилам применение сравнений еще не создает компаративистской исследовательской практики, точно так же как действия по принци­пу «проб и ошибок» при известном сходстве с научным эксперимен­том таковым все же не являются. Специфика сравнительных соци-

Кросснациональное сравнение 41

альных наук состоит как раз в том, что сравнение здесь выступает как метод, позволяющий перейти от описаний (что? где? как?) к от­вету на более фундаментальные вопросы: к объяснению и выявле­нию причинных, каузальных, связей.

Параллель между сравнением и экспериментом не случайна.

В теоретическом естествознании наиболее ценными считаются результаты, полученные в контролируемых исследователем услови­ях лабораторного эксперимента. В изучении политики — как и во­обще в социальных науках — такие условия достигаются очень ред­ко. Дело даже не в известных этических сложностях, возникающих при любом социальном эксперименте, а прежде всего в том, что по­литический процесс имеет чрезвычайно многофакторный характер. Он настолько сложен, что одни факторы не могут быть искусствен­но изолированы от других. Итак, в чистом виде политический экс­перимент невозможен. Поэтому его роль берет на себя сравнение.

Чтобы более наглядно представить эту «эксперимент-замещаю-щую» роль сравнения, можно довольно-таки грубо и схематически смоделировать один из способов его применения в политической науке. Допустим, мы исследовали и описали пять отдельных поли­тических систем — А, В, С, О, Е. Для системы А выделены характе­ристики — переменные — (1,2,3,4,5), для В — (1,3,4,5,7), для С — (1, 3, 4, 7, 8), для В — (2, 5, 7, 8, 9), для Е — (2, 5, 6, 8, 9). Предполо­жим также, что нас интересует, каковы причины, ведущие к появле­нию характеристики (1). Тогда эту переменную назовем зависимой, а предполагаемые нами (гипотетические) факторы, ведущие к ее появлению, — независимыми переменными. Бросив взгляд на пред­ставленные выше списки переменных, можно по меньшей мере сде­лать вывод о том, что при наличии характеристик (3) и (4) система обязательно располагает характеристикой (1). Более сильная фор­мулировка состоит в том, что между независимыми переменными (3) и (4) и зависимой переменной (1) установлена каузальная связь. Если же учесть, что в реальных исследованиях за каждой из пере­менных стоит большой массив фактических данных (и не в статике, а в динамике), то нетрудно понять, насколько сравнение расширяет возможности познания политических явлений. Во-первых, только сравнивая, можно получить зрелые обобщения по поводу полити­ки. Во-вторых, сравнение выступает также как познавательный ме­ханизм проверки.

42 Теоретические средства сравнительных политических исследований

Применяемые в социальных науках способы сравнения весьма разнообразны. К числу основных относятся: сравнительно-сопос­тавительный метод, ориентированный на выявление природы раз­нородных объектов; историко-типологическое сравнение, объясня­ющее сходство не связанных по своему происхождению объектов одинаковыми условиями становления и развития; историко-генети-ческое сравнение, объясняющее сходство явлений как результат их родства по происхождению. Искусство компаративистики состоит в умелом использовании и комбинировании всех этих подходов, однако в сравнительной политологии применяется преимуществен­но первый из них. И это не случайно: именно сравнительно-сопос­тавительный метод позволяет теоретически последовательно осуще­ствить кросснациональное сравнение (сгоззпа^юпа! сотрапзоп — сравнение стран между собой), без которого политическая компа­ративистика немыслима.

По какому критерию отличать сравнительное исследование от других видов политического анализа? В литературе представлены три основных варианта ответа на этот вопрос. Самая простая, и даже очевидная, версия состоит в том, что сравнительное исследование строится на привлечении сопоставимых данных, полученных по меньшей мере в двух различных странах (Майкл Армер). Такое оп­ределение, однако, отвергается большинством компаративистов как слишком узкое. Действительно, как быть с так называемым сравни­тельно-ориентированным изучением случаев (сотрага{1Уе!у опеп1ес1 сазе зШсНез), давно уже утвердившим себя в качестве одного из наи­более плодотворных жанров компаративистики? Ведь специфика таких исследований состоит как раз в том, что они включают дан­ные по одной стране в широкий сравнительный контекст, выявле­ние которого не рассматривается как самостоятельная исследова­тельская задача.

Другая — более сложная и наукообразная — версия ответа была предложена известными методологами сравнительной политологии Адамом Пшеворски и Генри Тьюном. По их мнению, специфика кросснационального сравнения выражается в том, что эта исследо­вательская стратегия реализуется на двух основных уровнях. Один из них — макросоциальный. Это значит, что выделяемые на дан­ном уровне переменные характеризуют общества в целом. Второй уровень — внутрисистемный, на котором каждая из выделяемых

Кросснациональное сравнение 43

переменных фиксирует какую-то частную характеристику общества. Цель сравнительного исследования, по Пшеворски и Тьюну, состо­ит в раскрытии связей между переменными второго уровня. Однако в качестве основного инструмента для достижения этой цели исполь­зуются макросоциальные переменные. Примером могла бы послу­жить опубликованная в 1963 г. работа Роберта Алфорда «Партия и общество», в которой зависимость между принадлежностью изби­рателей к социальному классу и выбором партии при голосовании в различных странах (переменные второго уровня) объясняется с помощью таких макросоциальных переменных, как показатели ин­дустриализации и урбанизации. Однако при ближайшем рассмот­рении такой подход к определению кросснационального сравнения оказывается даже более узким, чем предыдущий. Мало того, что он исключает сравнительно-ориентированное изучение случаев, вне поля зрения оказываются еще и исследования, направленные на выявление зависимости одних макросоциальных переменных от других, например политического режима от показателей экономи­ческого развития. Между тем такие исследования по праву входят в «золотой фонд» сравнительной политологии.

Нетрудно заметить, что между рассмотренными выше подхода­ми к определению специфики кросснационального сравнения есть нечто общее. Как отмечает наиболее влиятельный современный ме­тодолог сравнительного анализа Чарльз Рэгин, это — «использова­ние макросоциальных единиц», каким бы способом оно ни осуще­ствлялось. Рэгин полагает, что именно признание аналитической ценности макросоциальных переменных и их применение к объяс­нению эмпирически наблюдаемых процессов представляют собой тот критерий, с помощью которого можно отличить компаративи­ста от некомпаративиста. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, Рэгин приводит следующий пример. Предположим, некий исследо­ватель приходит к заключению, что в Великобритании сильна связь между классовой принадлежностью избирателя и выбором партии при голосовании, и объясняет это тем, что Великобритания — «ин­дустриальное общество». Данное суждение предполагает, что «об­щество» может существовать в пределах национального государства, что существует несколько различных «обществ», и что одни из них могут быть охарактеризованы как «индустриальные», в то время как другие — нет. Таковы, по Рэгину, признаки кросснационально-

44 Теоретические средства сравнительных политических исследований

го анализа. Но если бы в качестве объяснения того же самого фено­мена был предложен марксистский тезис о том, что «производствен­ные отношения определяют политическое сознание», то исследова­тель смог бы избежать кросснационального сравнения.

Достоинство предлагаемого Рэгином подхода состоите том, что, будучи достаточно широким, он в то же время позволяет отделить компаративистские исследования от не являющихся таковыми. Во-первых, как мы только что видели, возможны теоретические модели, не придающие кросснациональным различиям большого значения (хотя некоторые модификации того же марксизма отнюдь не исклю­чают сравнительного подхода). Во-вторых, если исследователь чужда­ется теории и полностью поглощен эмпирическим изучением отдель­ного случая, он вовсе не обязательно будет вводить полученные им результаты в сравнительный контекст. Скажем, суждение «уровень голосования за Демократическую партию США находится в зависи­мости от количества чернокожих избирателей» — не компаративист­ское. Конечно, объектом изучения в социальных науках всегда явля­ется общество. Однако лишь для компаративистов существование различных обществ (макросоциальных единиц) выступает как необ­ходимый элемент используемых ими объяснительных процедур.

Методологи сравнительного анализа не очень любят обсуждать вопрос о том, почему макросоциальные единицы различаются по такому в общем-то случайному критерию, как наличие формальных признаков национальной государственности. И действительно, удов­летворительное теоретическое объяснение этому едва ли может быть найдено. С точки зрения нужд исследовательской практики, причи­ны лежат на поверхности. Мы живем в мире, разделенном государ­ственными границами; в мире, где наиболее важные политические процессы — такие как выборы или смена режима — протекают на общегосударственном уровне, а статистические агентства, даже если они действуют в международном масштабе (что случается далеко не всегда), публикуют данные по отдельным странам. Поэтому кросс-национальное сравнение — вполне естественный выбор для компа­ративиста. Однако необходимо видеть, что этот выбор чреват целым рядом серьезных методологических сложностей, заслуживающих отдельного анализа. Попутно будут рассмотрены исследовательс­кие стратегии, применяемые в компаративистике для устранения или хотя бы частичной нейтрализации этих сложностей.

Кросснациональное сравнение 45

Проблема сравнимости

Алисдэр Макинтайр открывает свою нашумевшую статью «Воз­можна ли сравнительная политология?», дающую в целом отрица­тельный ответ на вынесенный в заглавие вопрос, следующим поучи­тельным примером. Некий человек предпринял кросснациональное исследование ям. Он с самого начала отверг обыденное представле­ние о том, что происхождение разных видов ям объясняется по-раз­ному, ссылаясь на то, что тогда абстрактное понятие «яма» было бы излишним. Исследование дало интересные результаты: выясни­лось, что существует прямая корреляция между аггрегированной ямокопательной способностью общества и уровнем экономическо­го развития; что война ускоряет ямокопание (во Вьетнаме темпы роста количества ям заметно превышали среднестатистические), и многое другое. «Достижения этого человека не были замечены ни­кем, кроме меня, — пишет Макинтайр. — Но если бы он поставил свой талант на службу политологии и изучал не ямы, а модерниза­цию, урбанизацию или политическое насилие, то я не удивился бы, если б он достиг высокого положения в Американской ассоциации политических наук».

Освобожденная от иронической оболочки, мысль Макинтайра оказывается не только простой, но и вполне традиционной для не­которых направлений методологии социального познания. Об­щества уникальны, каждое из них представляет собой неповтори­мый ансамбль культурных установок, политических практик и институтов. Поэтому любая попытка выделить в них сопоставимые элементы ведет к упрощению реальности, заметно обесценивающе­му выводы из кросснационального сравнения. Но даже если мы все же пошли на риск выделения таких элементов, то и тогда нет гаран­тии, что в разных обществах существуют одинаковые каузальные связи: сходные следствия могут вызываться совершенно различны­ми причинами.

Стратегия, используемая компаративистами для устранения (или хотя бы частичной нейтрализации) этой проблемы, была опи­сана лидером «движения за сравнительную политологию» Роем Макридисом: «Сравнение включает в себя абстрагирование; кон­кретные ситуации и процессы как таковые не могут сравниваться друг с другом... Стало быть, сравнивать — значит выделять опре-

46 Теоретические средства сравнительных политических исследований

деленные типы и концепты, и делается это за счет искажения уни­кального и конкретного». Объектами сравнения феномены стано­вятся в концептуально освоенном, преобразованном виде. Отсюда вытекает колоссальная важность теоретических моделей для срав­нительной политологии. Уже структурный функционализм претен­довал пароль средства, с помощью которого все многообразие на­блюдаемых в политической жизни явлений может быть сведено к ограниченному числу простых и сравнимых друг с другом анали­тических единиц. Как было показано в предыдущей главе, сегодня такую задачу ставят перед собой теория рационального выбора и неоинституционализм. Понятно, что чем более разнородны нахо­дящиеся в поле зрения исследователя феномены, тем большие уси­лия нужно затратить на их «теоретическую обработку» (француз­ские компаративисты Маттеи Доган и Доминик Пеласси называют ее концептуальной гомогенизацией). Потерь информации при этом не избежать. Считается, однако, что их компенсирует приобретае­мая взамен возможность сопоставлять то, что изначально казалось несопоставимым.

Негативным эффектом концептуальной гомогенизации счита­ется и то, что она неявно дискриминирует одни общества в отноше­нии других. Исследователь-компаративист существует не в вакуу­ме. Прежде чем стать теоретиком, он формируется как личность, принадлежащая к определенному обществу, и разделяет свойствен­ные этому обществу ценности, нормы и предрассудки. Все это влия­ет на используемые средства концептуальной гомогенизации. Мы видели, что один из главных недостатков структурного функциона­лизма его противники усматривали в «подверстывании» развиваю­щихся стран к стандартам США и Западной Европы. Основные по­стулаты теории рационального выбора тоже нередко критикуют за то, что они согласуются лишь с одной — и именно «западной» — социокультурной реальностью. Политическая жизнь многих стран «востока» и «юга» изобилует примерами действий, которые не мо­гут быть квалифицированы ни как эгоистичные, ни как рациональ­ные. Видимо, нейтрализовать такого рода издержки концептуаль­ной гомогенизации можно путем разработки теоретических средств, которые были бы в максимально возможной степени свободны от черт национальной ограниченности.

Кросснациональное сравнение 47

«Слишком много переменных — слишком мало случаев»

В мире существует ограниченное число стран. Стало быть, дале­ко не все возможные вариации политических систем — и тем более их элементов—даны нам в непосредственном наблюдении или даже в историческом опыте. Даже среди существующих или некогда су­ществовавших обществ далеко не все описаны в той степени, кото­рая позволяла бы использовать их как объекты межнациональных сравнений. Известный исследователь Аренд Лейпхарт писал, что в распоряжении компаративиста находится «слишком мало случаев». Другая сторона сформулированной им дилеммы не менее очевидна: поскольку общественная жизнь бесконечно многообразна, стремится к бесконечности и количество поддающихся выделению переменных. При этом мы не можем позволить себе априорно отбросить некото­рые из них как несущественные, поскольку в различных нацио­нальных контекстах они могут играть различные по значению роли. Для решения лейпхартовской дилеммы в сравнительной политоло­гии используется целый ряд стратегий, заслуживающих краткого описания.

Самое простое решение состояло бы в том, чтобы в макси­мальной степени расширить круг охваченных исследованием случаев при сознательном ограничении числа наблюдаемых переменных. Такие исследования, подпадающие под предложенное А. Пшеворски и Г. Тьюном определение сравнительного метода, действительно осу­ществлялись. Более того, в течение какого-то времени в 60-х гг. в сравнительной политологии преобладал жанр сравнительно-стати­стического исследования. Каков он? Предположим, мы используем данные по нескольким десяткам либеральных демократий для того, чтобы выявить зависимость между процентной долей индустриаль­ных рабочих в населении страны и уровнем голосования за социал-демократические партии, и на этой основе сделать вывод о наличии или отсутствии в разных странах модели «рабочего голосования». С технической точки зрения, это несложная задача. Если у нас есть два ряда цифр, выражающих значения зависимой и независимой переменных для каждой из стран, то компьютеру, вооруженному самой простой статистической программой, понадобятся доли се­кунды, чтобы сообщить нам коэффициент корреляции между этими двумя рядами. А коэффициент корреляции — это и есть статисти-

48 Теоретические средства сравнительных политических исследований

ческий индекс, фиксирующий наличие, направление и силу связи между двумя представленными в цифровом виде параметрами. Бо­лее того, статистика дает нам возможность установить, каким об­разом несколько независимых переменных влияют на одну зависи­мую. Это называется «множественная регрессия». Есть и более сложные статистические процедуры, общую характеристику кото­рых можно найти в любом учебнике по социальной статистике. Сле­дует заметить, что, как и всякая развивающаяся наука, данная дис­циплина не лишена проблем, и чем сложнее применяемый метод статистического анализа, тем больше разногласий он вызывает даже среди специалистов. В политической науке чаще всего используют­ся простые и общепризнанные методы вроде отмеченных выше, хотя и у них есть свои недостатки. Однако основные проблемы, связан­ные с применением сравнительно-статистического метода, заклю­чаются не в этом. Они носят содержательный, а не технический ха­рактер.

Вернемся к предложенному выше примеру. Для того чтобы по­ставленная исследовательская задача могла быть решена путем ста­тистического анализа, нужно перевести ее с языка теоретических понятий на язык цифр, или, как говорят, «операционализировать понятия». Но даже первая из переменных включается в ткань иссле­дования — операционализируется — не без проблем: иногда не так уж просто определить, кого считать рабочими, а кого — нет. Но особенно много сложностей связано с операционализацией второй переменной, выделяемой по идеологическому признаку. Приведу лишь два примера. В Италии социалистическая партия традицион­но пользуется скромной поддержкой избирателей. Однако делать отсюда вывод об отсутствии в стране модели «рабочего голосова­ния» было бы неверно, ибо значительная часть итальянских индус­триальных рабочих всегда голосовала за коммунистов. В Венесуэле партия «Демократическое действие», будучи вполне социал-демок­ратической по своей идеологической ориентации, на выборах пользовалась в основном поддержкой среднего класса. Поэтому приписывать Венесуэле модель «рабочего голосования» неправиль­но, как бы красноречиво не свидетельствовали в пользу такого ре­зультата статистические данные. Учитывая, что этот ряд примеров можно продолжить, нетрудно представить, какими удручающе не­адекватными были бы результаты исследования в целом.

Кросснациональное сравнение 49

В чем состоит основная сложность проиллюстрированной выше стратегии? В том, что анализ большого числа случаев заставил исследователя отвлечься от взаимовлияния переменных на внутрисис­темном уровне, например от существования в Италии сильной ком­партии, влияющей на поведение рабочих-избирателей, и от социал-де­мократических симпатий среднего класса Венесуэлы. Чтобы избежать этой сложности, иногда рекомендуют прибегать к сравнениям «второ­го порядка», то есть сравнивать не отдельные переменные, полностью изолированные от внутрисистемного контекста, а целые «иерархии», цепочки взаимосвязанных переменных. Сравнения «второго порядка» становятся возможными лишь при ограничении числа случаев, нахо­дящихся в поле зрения ученого. Парадоксально, но один из эффектив­ных способов решить проблему «слишком много переменных — слиш­ком мало случаев» — это сознательное ограничение круга охваченных исследованием стран при увеличении количества отслеживаемых пе­ременных. При этом возможны две противоположные стратегии — «наибольшего сходства» и «наибольшего различия».

Смысл стратегии «наибольшего сходства» в том, чтобы огра­ничить поле анализа группой стран, существенно похожих друг на друга по целому ряду важных характеристик (переменных). Эти ха­рактеристики исследователь может принять за постоянные, что позволяет ему полностью сосредоточиться на взаимовлиянии инте­ресующих его переменных. В нашем примере с «рабочим голосова­нием» ограничение поля исследования Данией, Норвегией и Шве­цией сделало бы неучет роли компартий и социал-демократических симпатий среднего класса более оправданным. Зато число операци-онализируемых переменных можно было бы существенно расширить за счет характеристик, меняющихся от страны к стране. Главный недостаток этой стратегии состоит в том, что она подталкивает ис­следователя к выбору в качестве объектов сравнения географичес­ки и культурно близких стран, но при этом требует представлять их как совершенно не влияющие друг на друга. Так легче искать «зако­номерности». К сожалению, часто эта легкость оказывается обман­чивой, ибо в действительности как сходства, так и различия в пре­делах региона или иной наднациональной исторической общности нередко объясняются именно взаимовлияниями.

Напротив, стратегия «наибольшего различия» состоит в том, что сравниваются страны, выступающие для исследователя как «предста-

50 Теоретические средства сравнительных политических исследований

вители» по меньшей мере двух качественно различных типов. Осно­вания, по которым выделяются такие типы, могут сильно различать­ся в зависимости от цели исследования: авторитарный режим и либе­ральная демократия, католический и протестантский культурный контекст, президентская и парламентская системы и т. д. Нетрудно заметить, что реализация этой стратегии требует более значительно­го, чем в предыдущем случае, объема теоретической работы. В ходе этой работы фиксируется большая группа характеристик, которые в сравниваемых странах контрастируют друг с другом. Тогда исследо­ватель может сосредоточить все внимание на интересующих его внут­рисистемных переменных, «ответственных» за сходства, например на взаимосвязи между уровнем образования и политическим участием в Китае (как «представителе» авторитарных режимов) и в одной из либеральных демократий. Стратегия «наибольшего различия» позво­ляет получать «сильные» обобщения, предпочтительные для сравни­тельно-сопоставительного метода: если какой-то фактор одинаково действует в совершенно различных ситуациях, это должен быть дей­ствительно важный фактор. Ее недостатки связаны с большими поте­рями информации на теоретическом этапе исследования, что ведет, в частности, к преувеличению различий между выделенными типами. К числу средств, применяемых для решения проблемы «слиш­ком много переменных — слишком мало случаев», относится и упо­минавшаяся выше стратегия «сравнительно ориентированного изу­чения случаев». Эта стратегия позволяет в максимальной степени реализовать преимущество «сравнений второго порядка», ибо она требует детального и всестороннего анализа политической жизни избранной страны. При этом задача исследователя — ввести полу­ченные результаты в широкий компаративный контекст. Сделать это можно двумя способами: либо систематически сравнивая изуча­емую страну с другой, которая признается достаточно детально оха­рактеризованной в исследовательской литературе, либо используя в качестве объекта сравнения теоретически сконструированный тип. Именно ко второму варианту прибегает Аренд Лейпхарт в своей знаменитой работе «Политика приспособления: плюрализм и демок­ратия в Нидерландах», где политическая система страны сравнива­ется с распространенной моделью «плюралистической» демократии. В итоге Лейпхарт признает Нидерланды «представителем» другой модели — «сообщественной демократии».

Кросснациональное сравнение 51

Проблема ценностной нейтральности и объективности

Наконец, следует остановиться на главной сложности, связан­ной с применением компаративистских методов в политической науке. Бихевиористская и структурно-функционалистская «револю­ции» привели к принципиальному отказу от решения сущностных проблем политики во имя создания научных, т. е. нейтральных в ценностном отношении, исследовательских методов и концепций. Некоторые политологи и по сей день считают, что в зрелом виде политическая наука должна мало отличаться от теоретического ес­тествознания: ее задача — исследовать объект и открыть законы его развития. Особенно часто в такое преувеличение впадают ученые, занимающиеся прикладными исследованиями или разрабатываю­щие более или менее локальную тематику. Тем важнее подчеркнуть, что в политическом — как и в любом социальном — исследовании полная нейтральность недостижима. Сравнивая явления, ученый (независимо от того, сознает он это или нет) оценивает их, и харак­тер оценок вовсе не безразличен для дальнейшего анализа. В самом деле, где тот пункт, в котором сильное руководство становится дик­татурой? Существует ли строгий критерий, позволяющий отличать террористов от борцов за свободу?

Разумеется, всегда существуют внутринаучные конвенции, по­зволяющие ученому-профессионалу выбрать «правильные» — при­емлемые для коллег — слова для описания и объяснения того или иного явления. Однако это не устраняет оценок из содержания ис­следования, которое всегда в той или иной степени определяется собственными убеждениями ученого, его представлениями о долж­ном. Поэтому в любом эмпирическом исследовании присутствует нормативный пласт. Хорошо еще, если его присутствие осознается самим ученым. Пытаясь выявить источник этих сложностей, мы ушли бы слишком далеко в область философии, и единственное, что здесь можно сделать, — это сослаться на полуторавековую тради­цию марксистских и немарксистских исследований социальной обус­ловленности познания. От себя же вновь подчеркну: политическое исследование всегда является ценностно насыщенным. Не стоит ве­рить, когда политолог, сравнивающий формы правления Ирака и Великобритании, заявляет о своей объективности. Он в лучшем слу­чае заблуждается.

52 Теоретические средства сравнительных политических исследований Национальное государство

На политической карте мира можно найти свыше 190 суверен­ных государств, получивших международное признание. Судя по карте, они ничем не различаются между собой, кроме размеров: все имеют границы, административные центры и т. д. Но это тот самый случай, когда картографам доверять не следует. И уж в особенности не нужно доверять составителям исторических карт (вроде «Древ­ний Египет и Месопотамия в VII в до н. э.»). Ибо, во-первых, совре­менное национальное государство — относительно позднее изобре­тение. Еще пятьсот лет назад его просто-напросто не было. Во-вторых, даже среди современных государств далеко не все являются нацио­нальными, а некоторые не дотягивают и до государственности.

Кроме того, нужно иметь в виду, что в некоторых отношениях национальное государство успело устареть. Его роль постепенно уменьшается вследствие роста международной торговли, усиления транснациональных корпораций в экономике, повышения роли ас­социаций вроде постоянно расширяющегося Европейского Сообще­ства и целого ряда других факторов. И все же в современном мире национальное государство по-прежнему остается основной формой политической организации. Поэтому в сравнительных политичес­ких исследованиях оно и рассматривается как базовая аналитичес­кая единица.

Поскольку понятие «национальное государство» вводится на гораздо более конкретном уровне анализа, чем понятие «власть» или «политика», нет смысла искать для него наиболее общее определе­ние. Принятый в современной сравнительной политологии способ характеристики национального государства предполагает, однако, выделение четырех этапов его развития: 1) государственное строи­тельство, 2) национальное строительство, 3) достижение массового участия, 4) введение политики распределения. Следует сразу же под­черкнуть, что эти этапы выделяются в аналитических целях и, стало быть, далеко не всегда совпадают с реальными фазами историчес­кого развития. Единственный регион, где развитие действительно шло по такому сценарию, — это Западная Европа, в остальном же мире могут сильно различаться и последовательность, и продолжи­тельность, и даже набор этапов. Несколько слов об этом будет еще сказано ниже. А пока рассмотрим эти этапы каждый в отдельности.

Национальное государство 53

Государственное строительство

В европейских странах развитие национальных государств на­чалось в ХУ1-ХУП столетиях. Главными составляющими этого про­цесса были: 1) подчинение земельной аристократии монархам и уси­ление централизации; 2) создание единых вооруженных сил под командованием монарха; 3) значительный численный рост чинов­ничества, занятого сбором налогов и управлением; 4) унификация права. Наибольших успехов в деле государственного строительства в XVII в. добилась Пруссия, представлявшая собой как бы одного человека с единой волей — волей монарха. Но и во Франции Людо­вик XIV не слишком погрешил против истины, когда бросил свою знаменитую фразу: «Государство — это я». В Англии при Тюдорах произошла настоящая революция в области государственного управления, чрезвычайно расширившая королевские полномочия. И хотя при Стюартах парламенту удалось пресечь абсолютистские претензии двора, это не привело к дезинтеграции национального государства. В России успеха в борьбе за централизацию добились великие князья московские.

За перечисленными странами, отчасти вдохновляемые их успе­хами, отчасти следуя внутренним потребностям, приступали к госу­дарственному строительству и другие. В Европе оно состояло главным образом в централизации всей власти в руках монарха. Иде­ологически этот процесс обслуживала доктрина суверенного монар­ха, слово которого — закон на подвластной территории. В дальней­шем, однако, на этой основе выросла дожившая до наших дней теория народного суверенитета.

Думаю, перипетии борьбы за централизацию в главных евро­пейских странах слишком хорошо известны, чтобы пускаться в исторический экскурс на эту тему. Однако было бы заблуждени­ем приписывать процессу государственного строительства лишь академический интерес. Дело в том, что правители многих молодых независимых государств сталкиваются сегодня с пробле­мами, мало отличающимися от занимавших их европейских кол­лег два-три столетия назад. Традиционные племенные вожди со­противляются усилиям по централизации не менее отчаянно,чем когда-то феодальная знать Франции или русские удельные кня­зья. В итоге во многих развивающихся странах государство так и

54 Теоретические средства сравнительных политических исследований

не устоялось, а правительственные органы испытывают острый дефицит дисциплины и независимости от трайбалистских (связан­ных с принадлежностью к тому или иному племени) интересов чиновников. Кроме того, сосуществование позаимствованных на Западе и традиционных социальных норм бывает далеко не бес­конфликтным.

Чудовищная коррупция и самовластие чиновников, использую­щих государство для своего личного обогащения, — вовсе не ред­кие черты современных развивающихся стран. Иногда такое госу­дарство называют «мягким». Собственно говоря, оно не является национальным государством, ибо еще не пройден даже самый пер­вый этап его становления. Более того, уже в 90-х гг. несколько госу­дарств, два десятка лет назад казавшихся вполне устоявшимися, развалились под давлением внутренних конфликтов и неблагопри­ятной внешнеполитической конъюнктуры. По-прежнему есть, к при­меру, страна под названием «Сомали», но о государстве Сомали говорить уже не приходится.

Национальное строительство

Понятие «нация» гораздо труднее определить, чем, скажем, «го­сударство». Разумеется, обычно обращают внимание на общность языка. Однако лишь в половине существующих ныне национальных государств больше 75 % населения говорят на одном и том же язы­ке. Даже такое устоявшееся государство, как Швейцария, является многонациональным. Большая часть исследований по националь­ному вопросу, который был одной из излюбленных тем ученых (и не только ученых) XX в., сводилась к тому, чтобы обойти эту труд­ность. Марксисты обычно в той или иной форме призывали учиты­вать экономический фактор. Немарксистам более важными пред­ставлялись субъективные аспекты национального самосознания. Например, Карл Дойч придавал особое значение чувствам сходства, идентичности и общей судьбы. Однако и по сей день нельзя сказать, что мы располагаем ясным определением. К сожалению, политичес­кой науке нередко приходится вторгаться в области, где она вовсе не чувствует себя вполне уверенно. Нации слишком часто — осо­бенно в последнее время — напоминают о себе политикам, чтобы от них могли отмахнуться политологи.

Национальное государство 55

Несомненно как то, что нация складывается в тесной историчес­кой связи с процессом государственного строительства, так и то, что государство предшествует нации. Сложившиеся в Европе в XVIII—XIX вв. государства выступали как факторы национально­го строительства по меньшей мере по четырем следующим причи­нам: 1) государство создавало внешние рамки, в которых гораздо быстрее и эффективнее протекали процессы культурной, языковой и экономической интеграции; 2) оно способствовало возникнове­нию общности исторических судеб, в частности в отношениях с дру­гими народами; 3) оно создавало общую для всей формирующейся нации идеологию, отражающую национальные проблемы; 4) оно поддерживало культурную деятельность, способствовавшую созда­нию нации, а во многих случаях было инициатором обособления национальной религии (например, англиканская церковь или «го­сударственные» церкви Скандинавских стран).

В то же время там, где процесс национального строительства протекал успешно, государство получало новую — и гораздо более прочную, чем прежде — основу для существования и развития. Не справившись с этим этапом, некоторые зрелые централизованные государства терпели крах. Наиболее яркий пример такого рода дает нам Австро-Венгрия. Кроме того, иногда (хотя и не часто) нацио­нальное строительство предшествует государственному строитель­ству, как это было в прошлом веке в Германии. Все перечисленные обстоятельства и позволяют нам различать данные два этапа в ана­литических целях. Лишь прошедшее оба этих этапа национальное государство можно считать сложившимся.

Иногда процесс национального строительства протекает мирно, и главные роли в нем играют торговля, миграции и общение. При­мерно так (если отвлечься от трагической судьбы американских ин­дейцев) обсто

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: