 |
В) между интеграционными процессами в АТР и национальными приоритетами РФ. 1 глава
|
|
|
|
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Актуальные проблемы внешней политики Казахстана. Сб. ст. М., 1998.
Гайдар Е. Долгое время: Россия в мире. М., 2005.
Гирагосян Р. Военное присутствие США в Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ. 2004. №1.
Гушер А. Азербайджан: смена стратегических координат // Азия и Африка сегодня. 1999. №8.
Исингарин Н. 10 лет СНГ. Проблемы, поиски, решения. СПб. 2001.
Лежава Г.П. Абхазия: анатомия межнациональной напряженности. М., 1999.
Непризнанная республика. Очерки. Документы. Хроника. Авт.-сост. В.Ф. Грызлов. М., 1999.
Пастухов Б. СНГ, пересекающиеся мнлжества // Международная жизнь. 2004. № 1.
Процессы интеграции на постсоветском пространстве. М., 2001.
Россия в новом геополитическом пространстве. Сб. ст. М., 1996.
ЛЕКЦИИ ТРИНАДЦАТАЯ, ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ЗАПАДНЫЙ ВЕКТОР ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ
Россия и Запад.
Альтернативы для Европы в отношениях с Россией.
Европа как Запад.
Североатлантический альянс и Российская Федерация.
Россия и Организация безопасности и сотрудничества в Европе.
Россия и Европейский союз.
Добрососедство без права на родство.
Российско-американские отношения: общий политический контекст.
Миражи и реалии международных отношений.
США, Европейский союз и Россия.
I. Россия и Запад. Взгляды России на Запад, равно как и отношение Запада к России – ключевые моменты в их движении к многополюсному мировому порядку. Правда, современность требует видеть в привычном понятии Запада два не всегда и не во всем совпадающих субъекта международной жизни. Первый из них – это возглавляемая США группировка стран, демонстрирующая определенного рода общность, скрепленную совпадающими целями, правовыми нормами и договорами. В таком случае Запад предстает как генератор вестернизации, цитадель либеральной демократии, концентрат формализованного рационализма. С. Хантингтон корректно передал смысл оценки адептами вестернизации развития современной России, когда утверждал: “Президент Ельцин перенимает западные принципы и цели и пытается сделать из России “нормальную“ страну и часть Запада. Однако и российская элита, и российское общественное мнение расколоты по данному вопросу”. Но “частью атлантического Запада” Россия не только не хотела, она просто не могла стать, ибо отчетливо не принадлежит к нему, несмотря на то, что “нормальной” страной она если еще не стала, то очень старалась развиваться в этом направлении. Россия зато принадлежит к Европе и географически, и культурно. РФ не “возвращалась” в Европу, в которой она оставалась всегда в качестве одной из опор общеевропейской суперцивилизации, а стала приобщаться к сообществу современных демократических государств континента и мира, что составило суть переживаемого ею исторического момента.
|
|
|
“Крушение коммунистических режимов Восточной Европы, - писал профессор А. И. Загорский в 1994 году, - и окончание холодной войны, зафиксированное в Парижской хартии для новой Европы, подписанной 21 ноября 1990 года, казалось, открывали перспективу постепенного преодоления раскола континента, рождения “Большой Европы”, частью которой могли бы стать и СССР, и, позднее, Россия. Пафос “нового единства” пронизывал Парижскую хартию и надежды, которые связывались с созданием и развитием новых институтов и структур СБСЕ. Между тем реальность оказалась более сложной и прозаичной. Фактически раскол Европы так и не был преодолен. Но в наши дни он не связан с идеологическими различиями или существованием военно–политических группировок. Континент остался разделенным на две части по уровню социально-экономического развития и благополучия. Его восточная часть, хотя и неоднородна, образует обширную европейскую периферию, вырваться из которой стремятся все восточноевропейские государства. В Европе продолжают развиваться комплексные процессы, от которых Россия фактически осталась в стороне, в том числе и в интеллектуальном плане. В нашем обществе сейчас господствуют два упрощенных представления о Старом континенте. Одно из них идеализирует Западную Европу как оазис “цивилизованного” мира. Другое преувеличивает роль объединенной Германии, ставшей самой мощной европейской державой. Ни та, ни другая точка зрения адекватно не отражает происходящие в Европе процессы. Они одновременно и проще, и комплекснее нашего отстраненного их восприятия. Разумеется, распад Организации Варшавского блока и СССР не мог не сказаться на интеграционных процессах в Западной Европе. После окончания холодной войны Европейские сообщества оказались перед дилеммой: двигаться далее по пути углубления интеграции или встать на путь расширения состава ЕС за счет новых государств как Западной, так и Восточной Европы.
|
|
|
Россия, как тогда казалось, была психологически готова к созданию общеконтинентальной конструкции, которая раз и навсегда положила бы конец всем и всяческим расколам Европы. “Большая Европа”, строящаяся с востока и запада, представлялась принципиально наилучшим решением как тех многочисленных трудностей, которые переживала Россия после крушения “реального социализма”, так и проблем, которые скорее раньше, чем позже, должны были встать перед европейским континентом в плане выживания в соперничестве с новыми инновационными центрами мира. “Отношения с европейскими государствами – традиционное приоритетное направление внешней политики России, - подчеркивается во внешнеполитической концепции страны. – Главной целью российской внешней политики на европейском направлении является создание стабильной и демократической системы общеевропейской безопасности и сотрудничества”. Россия, ее граждане готовы были поддержать проект континентального сообщества, общего экономического пространства, но на основе сохранения за страной статуса одного из центров современного мирового порядка, равноправного и влиятельного субъекта системы международных отношений.
|
|
|
Но была ли готова Европа к такому решению? ХХ столетие буквально в самый канун третьего тысячелетия устранило последние препятствия для сближения всех частей Европы между собой, но и породило угрозу нового и противоестественного раскола континента, теперь уже непродуманным и поспешным продвижением НАТО к границам России. Наиболее вероятный сценарий поведения Западной Европы в ближайшей перспективе связан, по всей видимости, с продолжением “наступления по всему фронту”, с дальнейшей консолидацией Запада как системы, противостоящей не-Западу, в том числе и России. Парадокс ситуации заключался в том, что РФ, предприняв радикальную трансформацию внутренних устоев, устремилась к Западу именно тогда, когда последний окончательно перестал признавать ее в качестве родственной цивилизационной идентичности. Россия в своем стремлении сближения с Западом исходила из того, что полноценное присутствие в Европе, выход к морям и интеграция исторически связанного с нею пространства Содружества Независимых Государств, – три неотъемлемых условия нормального развития российской государственности. Но некоторым западным геополитикам, в первую очередь американским, показалось, что вытеснения России из Европы и игры на понижение ее статуса до второразрядной державы требовала сама логика завершения “холодной войны”, в связи с чем требовался определенный демонтаж российской государственности.
При такой постановке вопроса было ясно, что тотальная атлантизация, под которой по существу скрывалась всесторонняя американизация, враждебна не только России, но и Европе. С продвижением НАТО на восток континентальной Европе угрожает растворение в униформизированной западной системе, утрата национального многообразия и культурной самобытности, что в значительной степени могло снизить ее жизнеспособность и усилить геополитическую зависимость от заокеанского союзника. Атлантическая волна, накрывшая в конце ХХ столетия большую часть Европы, поставила перед европейцами вопросы, которые могут быть сформулированы в следующем порядке:
|
|
|
- во-первых, насколько окончательным, необратимым является процесс атлантизации всей Европы;
- во-вторых, какова фундаментальность этого процесса, затрагивает ли он преимущественно внешнюю сторону существования народов континентальной Европы или касается и тех глубин, в которых сохраняются ценности, определяющие долговременные установки их общественного поведения;
- в-третьих, сохранились ли у Европы силы для противостояния атлантизму, способна ли она на континентальный реванш и каковы возможные формы последнего.
И здесь выясняется, что европеизм как самостоятельная и самобытная культурная идея далеко не капитулировал перед обезличивающей американизацией, что если Запад в широком его смысле и имеет культурно-духовные перспективы, то это может быть связано только с восстановлением внутреннего его разнообразия и с интеллектуальной революцией, возрождающей европейскую “культурную самобытность”. С другой стороны, подспудное столкновение континентальных и заокеанских интересов отчетливо проявилось в рождении евро, который должен составить конкуренцию доллару, в постепенном формировании западноевропейских ненатовских вооруженных контингентов и в других немаловажных частностях. Объединение Германии объективно дистанцировало ее от атлантической системы внешнеполитического мышления, так как геополитическое сознание немцев вновь соприкоснулось с кардинальными проблемами Евразии. Идея континентальности Германии возвращается во внешнюю политику этой страны, обещая уже в недалеком будущем продемонстрировать свой большой геополитический потенциал.
А. Арбатов считает, что в начале нового столетия и тысячелетия отношения России с европейскими странами могут быть охарактеризованы четырьмя главными моментами:
- во-первых, крушение советской империи и попытки России построить рыночную экономику и политическую демократию вызвали между нею и западными соседями огромную взаимную тягу к экономическому, политическому, гуманитарному и даже военному сотрудничеству, к вовлечению России в цивилизованное европейское сообщество. ЕС потребляет 32% экспорта России и дает 35% ее импорта, Западная Европа 40% энергоносителей получает из России. Расширение ЕС не вызывает противодействия Москвы, хотя оно может создать для нее некоторые экономические проблемы. Впрочем, их все равно придется решать в ходе нового этапа российских реформ (изменение структуры внешней торговли в пользу промышленной продукции, приспособление к единым европейским тарифам, привязка валюты к евро и т.д.);
|
|
|
- во-вторых, Запад испытывает большое беспокойство по поводу продолжающегося в России экономического кризиса и социально–политической нестабильности, провала первого этапа экономических реформ 1992 – 1998 годов, непредсказуемости дальнейшей внутренней эволюции этой самой большой страны континента, ее внешней и военной политики;
- в-третьих, дезинтеграция советской и югославской империй образовала огромную зону нестабильности, простирающейся от Балкан до Памира. Здесь все еще нет новой системы безопасности, которая могла бы вобрать в себя новые отношения и соответствовать новым международным проблемам. Противоречия по поводу обустройства этой зоны и улаживания многочисленных конфликтов в ней осложняют отношения Запада и России и могут даже привести к региональной конфронтации;
- в-четвертых, Европа, проделавшая огромный путь экономической интеграции, все еще не решается увенчать ее интеграцией военно–политической. Ввиду второго и третьего моментов она по-прежнему цепляется за американское лидерство, закрепленное в структурах и силах НАТО. Между тем поиск Североатлантическим союзом нового смысла существования после “холодной войны” породил идею его расширения на восток и переориентации на новые миссии и военные задачи. И то, и другое может создать новые разделительные линии напряженности и противостояния на континенте, пагубно отразиться на перспективах отношений Запада и России и на ее демократических преобразованиях.
Многие отечественные и зарубежные авторы считают, что в широком цивилизационном плане Россия вполне совместима с идеей единой Европы и может стать ее если и не органической частью, то близким и равноценным партнером. Для Европы РФ выступает как “своя, но другая”, и эта “инаковость” должна быть понята и признана, учитываема в европейском строительстве, если это строительство предполагает и реальное участие России в судьбах континента. Вместе с тем сложности в формировании и проведении Российской Федерацией европейской политики связаны не только и даже не столько с явлениями цивилизационного порядка или с особенностями исторического развития российского государства. Здесь господствуют конкретные обстоятельства, которые со временем могут изменить свое содержание, но сейчас во многих случаях отнюдь не благоприятствуют России. Несомненным является тот факт, что само тесное сотрудничество с Европой, ее экономическое, политическое, духовное присутствие в Европе помогает России преодолевать как исторически сложившиеся, так и вновь возникающие трудности, встающие в ходе современной трансформации страны.
Главные вопросы, на которые необходимо ответить, обсуждая проблемы тесного и результативного сотрудничества России с Европой, заключаются в том, насколько остальная Европа заинтересована в сближении с РФ, как далеко готова она пойти по этому пути, какую цену собирается затребовать за это от России, какую – заплатить сама. В этой связи трудно обойтись без хотя бы краткого анализа факторов, от которых зависит самопроявление России в общеевропейском контексте.
II. Альтернативы для Европы в отношениях с Россией. Анализ фактов и факторов, благоприятствующих или осложняющих отношения Европы с Россией, позволяет сделать вывод, что б ез подключения в той или иной форме России к структурам европейской интеграции, ее непосредственного участия в процессах создания единой Европы европейская составляющая российской внешней политики всегда будет выглядеть незавершенной, неполной, неорганичной. Ясно и то, что возникающие в этой сфере процессы могут быть только процессами длительными, сложными, трудно решаемыми, реализующимися во множестве переходных форм и требующими соответствующей этапности. К тому же следует учитывать, что в своих отношениях к России Западная, Центральная, Центрально – Восточная и Юго-Восточная Европа сталкиваются с рядом сложных дилемм, которые не сумела разрешить история по крайней мере последних 300 лет, в связи с чем они вновь встали перед народами этих частей континента.
Первая из этих дилемм сводится к вопросу: что лучше для Европы – иметь ли Россию в себе или вне себя, сохраняя между собой и нею определенную, четко очерченную дистанцию? Нельзя сказать, что среди политических элит объединяющейся Европы существует сколько-нибудь унифицированный ответ на этот вопрос и сегодня. Правда и то, что к 1997 году общие контуры формирующегося облика Европы были в основном согласованы среди западноевропейцев, хотя детали его все еще остаются объектами обсуждений. По существу, к этому времени произошла “смена парадигмы” формирования единой Европы, которая рождается не на основе сближения европейских Запада и Востока, а в результате расширения на восток континента западноевропейских структур, в первую очередь ЕС и НАТО. В ходе состоявшихся в этой связи дискуссий в Западной Европе были рассмотрены следующие аргументы, свидетельствовавшие “за” включение России в Европу:
- постоянная возможность влиять, в полном соответствии с собственными интересами, на развитие РФ, утверждение в стране системы западных ценностей, демократии, рыночной экономики;
- перспектива создать огромное пространство рыночной экономики, в котором ЕС, благодаря экономической, финансовой, технологической мощи, будет доминировать; такой рынок сможет на равных конкурировать с другими центрами глобальной экономики – НАФТА и АТЭС;
- возможность влиять через Россию и с помощью России на другие государства, возникшие на постсоветском пространстве;
- появление предпосылок для решения проблем европейской безопасности на новой политической основе, предполагающей, что между современными демократиями не бывает войн;
- использование России в качестве противовеса возрастающему влиянию Германии на континенте, вызывающему беспокойство большинства европейских государств.
Однако наряду с этими возможностями, рассчитанными главным образом на перспективу, непосредственное включение России в западноевропейские дела, по мнению большинства европейских лидеров, было чревато существенными издержками и просто опасностями. Эти “но” можно было бы сформулировать следующим образом:
- Россия настолько велика и объемна, что всегда существует опасность, что не Запад будет оказывать решающее влияние на Россию, а Россия на Запад, и все завершится не вестернизацией России, а руссификацией Европы;
- нынешняя социально-политическая и экономическая дестабилизация России настолько глубока, что ее вывод из кризисной ситуации окажется просто “неподъемным” для Западной Европы, учитывая ее потенциал во всех сферах жизни современного общества (опыт германского объединения в этом отношении не мог не насторожить западноевропейцев);
- неизбежным может стать втягивание ЕС в этнополитические конфликты, полыхающие по периметру российских границ, во внутренние разборки в РФ, связанные с различными проявлениями сепаратизма, что может привести к большим неприятностям для Западной Европы, учитывая опыт ее участия в югославском кризисе;
- вхождению России в объединяющуюся Европу, по мнению западноевропейцев, могут в известной мере препятствовать и ее специфические отношения с США, связанные с сохранением глобальной стратегической стабильности, что чревато возникновением постоянного соперничества между западными союзниками за влияние на Москву.
За то, чтобы отложить на будущее решение вопроса о степени вовлечения России в единую Европу, высказываются не только восточноевропейские страны, еще недавно бывшие союзниками СССР, а теперь соперничающие с Россией за благосклонность Запада, но и целый ряд западноевропейских государств. Их аргументация в основном сводится к тому, что Россия – иная цивилизация, чуждая “по духу” Западу, что перспективы ее обновления слишком неопределенны, что она затребует слишком много привилегий за участие в европейском строительстве, что, в конечном счете, она привнесет в жизнь Европы больше негативных, чем позитивных моментов. Президент Чехии Вацлав Гавел, к примеру, заявил в первой половине мая 2001 года в Братиславе на международной конференции “Новые европейские демократии – лидерство и ответственность”, что страны Центральной и Восточной Европы являются составной частью Запада по своим историческим, культурным, ценностным и географическим критериям. Он подчеркнул при этом, что “пространство, называемое Западом, расстилается между Аляской с западной стороны и Таллином - с восточной”. В этой связи приходится констатировать, что перед европейскими лидерами все еще маячат в той или иной форме три дилеммы:
- первая из них заключается в том, что если сближение с Россией несет с собой известные неопределенности и даже опасности, то и дистанцирование от нее чревато не меньшими неприятностями. Изолированная Россия будет видеть в Западной Европе противника, а не партнера, отчуждение обязательно породит напряженность в их отношениях и приведет к взаимному отталкиванию. Предоставленная самой себе, без западного влияния Россия может свернуть процесс демократизации и повернуть к такому “непросвещенному авторитаризму”, который скажется на всей Европе, или взорваться таким узлом противоречий, который способен разрушить весь международный порядок современности;
- вторая из дилемм - сильной или слабой желает видеть новую Россию Запад. Слабая РФ, инкорпорированная в единую Европу в качестве равноправного партнера, станет проявлять послушность, ею легче будет манипулировать, она во многом будет зависеть от помощи западных стран. С другой стороны, слабая Россия, став иждивенцем, потребует расходования больших ресурсов, чтобы поддерживать ее “на плаву”, она вряд ли сможет справиться с вирусом национализма и превратится в носителя этой опасной болезни, особенно противопоказанной Восточной Европе и Балканам. Сильная, но дружественная, демократическая, связанная тесными узами с Западной Европой, Россия сможет сама справляться со своими проблемами, повести за собой постсоветский мир, не дав мусульманским республикам пополнить ряды исламского фундаментализма и т.д. Вопрос только в том, будет ли сильная Россия достаточно лояльной, чтобы действовать в соответствии или хотя бы не вопреки интересам Западной Европы;
- третья дилемма в этой связи затрагивает проблему включения России в западноевропейские структуры. Сразу после окончания “холодной войны” казалось естественным, что в интересах Запада было включить Россию в интеграционные структуры западного мира, что облегчило бы адаптацию РФ к демократии и рынку. Но здесь отдавали себе отчет в том, что подобный шаг неизбежно вызовет сильную напряженность, а возможно, и коллапс интеграционных механизмов из-за неоднородности и несовместимости вводимых в систему новых дополнительных частей. Возможное решение этой проблемы могло состоять только в том, чтобы в каждом конкретном случае находить специфические формы подобного подключения.
Учитывая изменившуюся геополитическую ситуацию, объективные и субъективные препятствия для подключения России к европейской интеграции, можно было обратить более пристальное внимание на многомерность управленческой архитектуры европейских объединений, что создавало возможность применения различных, в том числе и комбинированных, моделей взаимодействия. Именно по этому пути пошло развитие партнерских отношений России с Европой.
III. НАТО и Российская Федерация. С окончанием “холодной войны” тесное взаимодействие Российской Федерации с Североатлантическим альянсом казалось естественным и неизбежным. Высказывавшаяся на официальном уровне убежденность московских реформаторов в полном совпадении национальных интересов России с интересами Запада на “вечные времена”, а также исчезновение для НАТО “угрозы с Востока”, потребовавшее переосмысления и изменения роли этого оборонительного блока в жизни Европы, казалось бы, открывали широкие перспективы для строительства ими совместной системы европейской безопасности. Начало адаптации политики и военной стратегии НАТО к условиям постконфронтационного периода международных отношений было положено на Лондонской сессии Совета этой организации в июле 1990 г. В декабре 1991 на сессии в Риме была принята новая стратегическая концепция НАТО. Главными задачами альянса отныне провозглашались урегулирование кризисных ситуаций, расширение диалога с не входившими в организацию странами, совместное с ними решение возникающих проблем безопасности на основе сотрудничества. Отказ от подготовки к отражению крупномасштабного нападения как центральной задачи блока позволил осуществить сокращение и реорганизацию сил и средств альянса. Численность объединенных вооруженных сил НАТО была сокращена на 24%, количество боевых соединений – на 35%, число боевых эскадрилий – на 41%, численность американских войск в Европе уменьшилась с 300 тысяч до примерно 100 тысяч человек и т.д.
Декларации о выдвижении на передний план в деятельности НАТО мероприятий по урегулированию локальных кризисов сочетались с развитием партнерских отношений с бывшими участниками Организации Варшавского Договора. Оно прошло несколько этапов. В частности, летом 1990 года альянс принял решение об открытии при штаб-квартире НАТО дипломатических миссий связи восточноевропейских стран. В 1991 году ряд стран ЦВЕ поставили перед Североатлантическим альянсом вопрос о предоставлении им статуса ассоциированных членов блока. В ответ 20 декабря 1991 года НАТО вместе с 9 странами ЦВЕ учредила Совет североатлантического сотрудничества (ССАС) - консультативный орган, в рамках которого предполагалось согласовывать программы сотрудничества со странами бывшего ОВД. После распада СССР участниками ССАС стали вновь возникшие независимые государства, а также Албания. В работе ССАС в качестве наблюдателей стали принимать участие евронейтралы – Австрия, Финляндия, Швейцария и Швеция.
С осени 1993 по инициативе США начала претворяться в жизнь программа “Партнерство ради мира”, которая предлагала всем странам-участницам СБСЕ:
- обеспечить транспарентность национального военного планирования и оборонных бюджетов, демократического контроля над вооруженными силами;
- поддерживать способность и готовность вносить вклад в миротворческие операции, проводимые под руководством ООН и/или под эгидой СБСЕ;
- осуществлять совместное планирование, обучение и проведение учений для отработки операций по поддержанию мира, поисковых и спасательных операций, гуманитарных и других акций;
- обеспечивать в долгосрочной перспективе большую совместимость вооруженных сил государств-партнеров и НАТО.
В дальнейшем каждое государство получало право на индивидуализацию своих отношений с Североатлантическим альянсом. Программа “Партнерство ради мира”, официально принятая на сессии Совета альянса в Брюсселе 10-11 января 1994 года, фактически открыла двери для вступления в НАТО некоторых стран ЦВЕ. Комментируя взятый курс на расширение НАТО на восток, президент США Билл Клинтон писал 11 сентября 1997 года в письме 20-ти американским сенаторам: “Более сильный и расширенный Североатлантический союз, который будет включать в себя новые демократические государства Европы, сможет лучше обеспечивать безопасность Европы и Америки”.
Россия, позитивно и даже с некоторым официальным энтузиазмом воспринявшая программу “Партнерство ради мира”, охотно присоединилась к ней. Замешательство, с которым РФ встретила объявление о расширении НАТО на восток, выразилось в том, что Москва сначала приняла его за недоразумение. Но недоразумением был не сам факт объявления о расширении НАТО на восток, а заявления президента РФ Б. Н. Ельцина в Варшаве и Праге в августе 1993 г. о том, что Россия не возражает против вступления Польши и Чехии в НАТО. Последующая попытка Кремля отыграть назад, направив секретные послания лидерам США, Германии, Англии и Франции, уже никак не могли повлиять на ситуацию с расширением НАТО. В этих письмах выражалось пожелание, чтобы отношения альянса с Россией стали ”на несколько градусов теплее”, чем с восточноевропейскими странами, а также высказывалась просьба включить РФ в число потенциальных членов Североатлантического союза.
В ноябре 1993 г. в РФ был опубликован известный доклад Службы внешней разведки РФ (“доклад Примакова ”), в котором идея вхождения России в НАТО была подвергнута концептуальной ревизии. Некое подобие консенсуса в этом вопросе в правящей элите России сложилось только к 1997 г., когда экспансия Североатлантического альянса на восток стала делом не только решенным, но и неотвратимым. В мае 1997 г. Е. М. Примаков обозначил западные границы трех прибалтийских государств в качестве “красной линии”, за которой расширение НАТО может повлечь за собой коренной пересмотр Россией своих отношений с альянсом.
Дипломатическое противостояние РФ экспансии НАТО стало связываться с прояснением нескольких главных вопросов:
- если западный альянс расширяется как оборонительный военный союз, то в чем тогда состояла угроза для новых его членов, от которой их нужно было оградить?;
- если же НАТО расширялось в иной роли – как основа новой европейской системы безопасности, как оплот поддержания мира на континенте, - то отчего была проявлена такая спешка и почему мнение Москвы не испрашивается и не учитывается?;
- если были причины спешить, то почему Россия не рассматривалась как член такой системы в обозримом будущем, почему ей было предложено только лишь “Партнерство ради мира” и еще малозначащий консультативный форум в виде Постоянного совместного совета (ПСС)?;
- если эти формы сотрудничества были достаточно хороши для России, то почему они считались недостаточными для новых членов и претендентов на членство в НАТО?
Между тем к сентябрю 1995 года Североатлантический альянс подготовил “Исследование по вопросу о расширении НАТО”, где были сформулированы основные принципы и критерии этого процесса. 10 декабря 1996 года сессией Совета НАТО было принято решение о начале практического процесса расширения блока.
Подготовка первой “волны” расширения НАТО велась по нескольким направлениям:
1. Североатлантический альянс провел переговоры с проявившими интерес к вступлению в блок правительствами 12-ти стран ЦВЕ, по итогам которых был составлен доклад, обобщавший военные, политические и иные вопросы, связанные с приемом новых членов. Однако окончательное определение первых кандидатов на вступление в НАТО оставалось предметов споров до мадридского саммита НАТО. В Мадриде 8 июля 1997 г. приглашение вступить в НАТО получили три государства – Венгрия, Польша и Чешская Республика. После коротких переговоров 16 декабря 1997 г. с ними были подписаны протоколы о вступлении в НАТО. 12 марта 1999 г. процесс ратификации протоколов завершился вступлением трех стран в НАТО;
|
|
|
