II. Ограниченность теорий в современной социологии

Исходный тезис данной статьи состоит прежде все­го в том, что структурно-функциональный тип теории является наиболее подходящим для того, чтобы занять доминирующее положение в социологии. В различной степени им уже пользовались в этой области, хотя глав­ным образом неосознанно и фрагментарно. Еще совсем недавно основные направления в теоретической социо­логии носили такой характер, который препятствовал тому, чтобы функционализм занял явно выраженное цен­тральное положение, которое бы позволило ему развить все свои возможности в целях плодотворной интеграции науки. С одной стороны, существовала школа эмпиризма, абсолютно не понимающая функции теории в науке. Часто ошибочно предполагают, что подобная позиция является следствием подражания физическим наукам. С другой стороны, то, что выдавалось под именем «теорий», состояло в основном из концептуальных структур, уро­вень которых резко отличался от того, что обозначается здесь как обобщенная теоретическая система.

В истории социологических теорий существовало одно большое направление мысли, которое было тесно связано и фактически сливалось с философией истории. Центральный интерес здесь состоял в разработке высо­кообобщенной модели процесса изменения человеческо­го общества как целого, будь то линейный эволюционизм, циклический или диалектический процессы и т.д. Выдаю­щимися представителями этого направления можно, ве­роятно, назвать антропологов-эволюционистов типа Тэй-лора, Моргана. В какой-то мере сюда можно отнести и Маркса с его последователями, Веблена и многих других.

Элемент всеобщности, который позволяет назвать этих авторов теоретиками, по преимуществу обусловлен тем, что они пытались сформулировать и построить ис­черпывающие эмпирические обобщения. Теория анали­тической механики или теория общей физиологии, с дру­гой стороны, как таковые не содержат в себе никаких эмпирических обобщений вообще. Эти теории являются только набором инструментов, работая которыми, на адекватном материале можно получить как частные эм­пирические решения, так и эмпирические обобщения. Сделать эмпирическое обобщение центром научной тео­рии — значит поставить телегу впереди лошади. По мере совершенствования обобщающей теоретической системы и вместе с тем по мере развития эмпирических исследо­ваний и знаний о фактах становится возможным получать все более обширные эмпирические обобщения. В самом Деле, можно сказать, что любая система обоснованных эмпирических обобщений предполагает существование обобщающей теоретической системы.

Но сосредотачивать внимание на этом уровне эмпи­рического обобщения в ущерб другому довольно рискованно. Такие системы обладают навязчивой тенденцией к незаконному соединению фактов и собственных ана­литических основоположений, и те значения, которые первоначально имелись в виду их авторами, не всегда вы­держивают испытание компетентной критикой.

То, что эта тенденция долгое время играла ведущую роль, обусловило появление двух нежелательных резуль­татов. Во-первых, эти теории, концентрируя внимание в ложном направлении, задерживали развитие предмета. Попытка достигнуть одним махом цели, которая дости­гается только при постепенном построении необходимых фактических обоснований и аналитических инструмен­тов, приводила к очевидным трудностям. По мере того как это обстоятельство становилось все более угрожаю­щим и очевидным, возникал и второй результат. Посколь­ку «теория» в значительной степени отождествлялась с попытками исчерпывающих эмпирических обобщений, то их неудачи дискредитировали не только эти обобщения, что было бы справедливо, но и все другое, выступавшее под именем теории. Эта реакция в большой степени спо­собствовала развитию того вида «эмпиризма», который слепо отрицает роль теоретических инструментов вооб­ще. Можно сказать, что в то время как одна тенденция заключалась в стремлении создать грандиозное сооруже­ние чистым актом воли, без разработки набора техничес­ких процедур, другая — в попытках возвести в достоин­ство работу голыми руками, отвергая всякий технический инструмент.

Второе важное направление «теоретической» мыс­ли в социологии пыталось оценить значение различных «факторов» в определении социальных явлений. В уче­ниях такого рода делались попытки доказать исключи­тельную важность или преобладающее значение таких факторов, как географический, биологический, экономи­ческий и т.д.

Эти теоретики, хотя и шли другим путем, но также начинали работу не с того конца. Обобщения, на кото­рых основывался этот тип теории, могли быть введены только как результат определенного вида исследования, в котором обобщающая теория в том значении, о кото­ром говорится в данной статье, является совершенно не­обходимой. Они предполагают наличие систематической теории и зависимость от нее. Совершенно невероятно при этом, что некритическая имплицитная система будет та­кой же адекватной, как и та, что тщательно и эксплицит­но разработана относительно фактов.

Следствием, если не функцией, этого «факторного» теоретизирования было уклонение от решения проблемы обобщающей теории социальных систем. Происходило это двумя путями. Основной путь, по которому шла англо-сак­сонская социология, заключался в приписывании решаю­щей роли факторам окружающей среды, например геогра­фическому, а также биологическому и экономическому.

В случае с биологическими факторами окружающей среды наиболее важные элементы теоретического обоб­щения уже были тщательно разработаны исследователя­ми других областей, обладающими высоким престижем в мире науки. Хотя новые принципы, перенесенные в лю­бую область другой науки, должны приводить к пере­смотру теоретической структуры данной науки, этого не произошло, например, в случае с биологией, ибо слиш­ком мало шансов на то, чтобы знание, полученное в со­циальной науке, оказало бы существенное влияние на направление развития биологии. Если, с одной стороны, предполагалось, что человек, будучи организмом, подвер­жен биологическим законам, а с другой стороны, теория естественного отбора полностью объясняла процесс раз­вития органических видов вообще, то доминирующая тен­денция, естественно, состояла в том, чтобы просто ис­кать в человеческом социальном развитии примеры, обнаруживающие действие принципов естественного от­бора, не уделяя слишком много внимания отличительным чертам человеческого общества в других аспектах. И эко­номическое соревнование, и международное сотрудни­чество широко интерпретировались с этой точки зрения, -это привело к повсеместному отрицанию фундаменталь­ного принципа науки — необходимости изучать прежде всего факты специфических для нее явлений.

Этот плачевный результат усиливается другим об­стоятельством. До последнего времени не часто можно было встретить направление, где научная теория на всех уровнях являлась бы абстрактной. Так, естественный от­бор интерпретировался как описание процесса измене­ния органических родов, а не как выражение определен­ных элементов в процессе, которые могли бы иметь более или менее важную роль сравнительно с другими элемен­тами в иных случаях. Такая тенденция к "эмпирически закрытой" системе приводит к тому, что, когда она при­меняется в любой области, особенно в новой, вопрос ста­вится просто: «приложима» она или нет. Применение интерпретируется в терминах «все» или «ничего» — либо применяется, либо нет. Если применяется в каком-либо смысле, то и тогда не возникает потребности пойти даль­ше и исследовать взаимозависимость факторов, которые могут быть включены в процесс, поскольку предполага­ется, что они либо существуют, либо не о чем говорить³.

Несколько отличная, хотя в общем аналогичная си­туация возникает, когда выделяемые факторы наблюда­ются преимущественно в социальном поведении челове­ка. Но они истолковываются таким образом, что при этом пропадают основные элементы того контекста, в кото­ром они действуют в социальных системах.

Ярким примером этого может служить теория, уде­ляющая основное внимание рациональному приспособ­лению средств к данным целям, в техническом или эко­номическом контексте. Эта тенденция преобладает во всей утилитарной традиции, начиная с Локка, и в несколь­ко измененной форме является определяющей для Мар­кса и Веблена. Как уже было показано мной в другой свя­зи, такой способ понимания социального действия как целого предполагает довольно специфическую форму обобщающей теоретической системы, которая серьезно пострадала в результате теоретической работы социоло­гов последнего поколения⁴.

³ Уайтхед назвал это «ошибкой неправильно помещенной конкретизации» («the fallacy of misplaced concretness»),

⁴ См.: Parsons Т. The Structure of Social Action, ch. Ill, XII.

Причиной несостоятельности этих теорий было то, что главную роль в новом подхо­де к интеграции социальных систем стали играть такие методы и факторы, которые не могли быть приняты в рас­чет в рамках утилитаристской концепции.

Утилитаристский тип факторного анализа аналоги­чен биологическому, а также типу, рассматривающему факторы окружающей среды, в том, что выделяемые эле­менты истолковываются в полной абстракции от социаль­ной системы как таковой. Конечно, рациональное пове­дение не может наблюдаться вне социальных ситуаций. Но имплицитная концептуальная схема здесь такова, что другие элементы, носящие более «социальный», чем биологический или географический характер, вводятся лишь как ситуация, в которой действуют люди. Таким образом, они становятся эквивалентны физическому ок­ружению и лишаются какой-либо отчетливой теоретичес­кой роли в самой системе действия.

Все вышеперечисленные факторные теории задержи­вали развитие теории социальной системы, поскольку они выдвигали неразвитую обобщающую концептуальную схему, отрицающую эмпирическое значение именно со­циальной системы в качестве обобщающей теоретичес­кой концепции или класса эмпирических концепций. Можно было бы не возражать против этого, если бы по­лученные таким образом результирующие теоретические структуры были пригодны для решения целого ряда эм­пирических проблем, стоящих перед социальной наукой. Однако шаг за шагом неспособность решать эмпиричес­кие задачи приводила к несостоятельности этих теорий и необходимости их теоретической реконструкции⁵.

⁵ Два ярких примера: происходят разрушение теорий социальной эволю­ции спенсеровского толка и рост неудовлетворенности индивидуалисти­ческой утилитаристской интерпретацией современной индустриальной экономики.

Общая стратегическая линия состояла в отступлении от одного несостоятельного фактора к другому; таков, например, переход от рациональной теории утилитарного типа к биопсихологической инстинктивистской теории или к теории естественного отбора. Ни один из них, однако, не мог сделать большего, чем дать временное облегчение от >езжалостного давления эмпирической критики и разви-■ия эмпирического знания.

Ничего нет удивительного в том, что в такой ат-юсфере предпринимались попытки усилить внимание к гренебрегаемым ранее «социальным» элементам как до­минирующим факторам — противопоставить «социо­логическую» теорию (термин П. Сорокина) экономичес-сим или биологическим. Самым ярким примером этой юзможности явилось то реальное значение, хотя все лее i виде предварительной интерпретации, которое припи-:ывалось известной формуле Дюркгейма, гласящей, что «общество есть реальность sui generis», жестко опреде-\яющая мышление, чувства и действия индивидов. Одна­ко если эта альтернатива берется просто как еще одна «факторная» теория, то в ней появляются все те же тео­ретические и эмпирические трудности, присущие подоб-яым построениям. Такая теория проливает свет на неко­торые эмпирические проблемы, но это происходит за счет увеличения трудностей в других направлениях⁶.

⁶ По мнению автора, наибольший вклад в формулирование подлинно струк­турно-функциональной системы внесли работы Дюркгейма. См. «The Structure of Social Action» (ch. VIII—XI) и часть III данной статьи.

Не менее вредным следствием «факторного» типа георетизирования является возникновение непримири­мых «школ» мысли, чему данный тип теории подвержен гораздо больше, чем эмпирически обобщающий. В исход­ных пунктах любого направления любой «школы» суще­ствуют некоторые твердые эмпирические обоснования. Но по поводу каждого из них в результате потребности в целостности системы возникают непреодолимые трудности и конфликты с другими интерпретациями тех же явлений. Профессиональная гордость и цеховые интересы связываются с защитой или выделением одной из теорий вопреки другим, в результате чего наука захо­дит в тупик. Ничего нет удивительного в том, что в такой ситуации полностью дезориентируются и многие из наи­более здравомыслящих людей, а одержимые быстро ра­зочаровываются и становятся догматическими эмпириками, отрицая, что теория может иметь какое-то значе­ние для науки. Они считают, что суть спекулятивных кон­струкций состоит в том, чтобы уводить от фактов, а про­гресс в науке может быть обеспечен только накоплением фактов - дискретных, несвязанных и разобщенных.

Эмпиризм такого рода часто обращается к авторитет­ной поддержке естествознания. Но вся история науки по­казывает, что это величайшее заблуждение. Вероятно, са­мым крайним взглядом в этом относительно общем направлении является утверждение, что успех физики зак­лючается в математическом методе, в то время как «тео­рия» не является необходимым условием. Но математика в физике и есть теория. Величие Ньютона и Лапласа, Эйн­штейна и Гейзенберга состоит в том, что они были теоре­тиками в самом прямом смысле этого слова. Физика без высшей математики могла бы соответствовать идеалу со­циальных наук, как он представляется эмпирикам. Отсю­да совершенно ясно, что мы нуждаемся не в науке, очи­щенной от теоретической инфекции, а в науке, которая бы приближалась, насколько это возможно, к тому чтобы соответствовать роли математического анализа в физике. Трудности социологии состоят не в том, что она слишком теоретична, а в том, что она заимствовала много непра­вильного, а правильное осталось недостаточно развито.