Оценка Фрейдовской теории возникновения и развития религии.

Фрейд считал, что религия появилась на заре человечества как результат того, что человек, слабый и беззащитный, стремился уберечься от могучих сил природы. Первым шагом было "…очеловечение природы. С безличными силами и судьбой не вступишь в контакт, они остаются вечно чужды нам. Но если в стихиях бушуют страсти, как в твоей собственной душе, если повсюду в природе тебя окружают существа, известные тебе из опыта твоего собственного общества, то ты облегченно вздыхаешь... Ты, может быть еще беззащитен, но уже не беспомощно парализован... Так почему бы не ввести в действие против сверхчеловеческих насильников те же средства, к которым мы прибегаем в своем обществе: почему бы не попытаться заклясть их, умилостивить, подкупить, отняв у них путем такого воздействия какую-то часть их могущества. Такая замена естествознания психологией не только дает мгновенное облегчение, она указывает и путь дальнейшего овладения ситуацией.
...Ведь в такой же беспомощности человек когда-то уже находился маленьким ребенком перед лицом родительской пары, не без оснований внушавшей ребенку страх, особенно отец, на которого при всем том можно было, однако, рассчитывать... Так что проще всего было приравнять друг другу обе ситуации" (23: 105 - 106).
В этих словах, мне думается, заключалась одна из ошибок Фрейда: он попытался взглянуть на мир не глазами первобытного человека, как такового, а глазами человека современного, цивилизованного, оказавшегося вдруг волей случая в пещерах каменного века. При этом он провел несуществующую параллель между низким уровнем экономики и техники "примитивов" и их интеллектом. На самом же деле наше мышление и первобытное - это отнюдь не разные ступени одного и того же процесса, это совершенно отличные друг от друга пути познания мира.
Люсьен Леви-Брюль в книге "Сверхъестественное в первобытном мышлении" пишет: "Различие это становится тем ощутимее, чем глубже проникает сравнительное исследование, чем дальше позволяют накопляющиеся факты его продвинуть. Исследователь, который быстро и бегло знакомится с обществом "низшего" типа, не имеет времени заняться этой проблемой. Он почти никогда не думает о том, чтобы поставить ее. Переходя от одного общества к другому, он только констатирует поразительное постоянство некоторых черт человеческой природы... и удовлетворяется общими "объяснениями", даваемыми традиционной психологией и логикой" (9:56).
Мы сочли себя вправе называть первобытные народы "дикарями", но, читая работы, посвященные вопросу их возникновения и развития, мне пришлось несколько раз столкнуться с теориями существования древних, доисторических цивилизаций, в которых "каменный век" является не началом, а временем их падения и вырождения. Изучение остатков доисторических культур, памятников древнего искусства и литературы, исследование религиозных обычаев и обрядов, сравнительное изучение религий и древних языков позволило сделать интереснейший вывод: все без исключения нынешние "дикари", т.е. народы, которые наша культура обнаружила в диком или полудиком состоянии, являются потомками более культурных народов, оказавшихся в состоянии вырождения. У всех диких народов есть сказки и предания о "золотом веке" или героическом периоде; эти сказки повествуют об их собственном прошлом. Языки всех народов содержат слова и понятия, для которых в нынешней жизни не осталось места. Все народы обладали раньше лучшим оружием, лучшими кораблями, лучшими городами, более высокими формами религии. Тот же факт объясняет превосходство палеолитических, т.е. более древних рисунков, найденных в пещерах, над неолитическими, более близкими к нашему времени.
Эти исследования можно считать лишь гипотезой, но вряд ли она заслуживает меньшего доверия, чем теория анимизма: и те и другие ученые лишь предполагают, опираясь на наиболее убедительные, с их точки зрения, данные.
Но, тем не менее, большинство исследователей едины во мнении: никогда "цивилизованный" не смог похвастать тем, что ему удалось усвоить ход мыслей первобытного человека или даже обнаружить путь этого мышления. Умственный процесс протекает здесь совершенно иначе и более сложно. То, что мы называем опытом и последовательностью явлений, отнюдь не находит у них сознания, готового просто воспринять и пассивно подчиниться полученному впечатлению. Там, где мы ищем вторичные причины, пытаемся найти устойчивые предшествующие моменты, первобытное мышление обращает внимание на мистические причины, действие которых оно чувствует повсюду. Оно без всяких затруднений допускает, что одно и то же существо может одновременно пребывать в двух или нескольких местах. Оно подчиняется закону партиципации /сопричастности/, обнаруживая полное безразличие к противоречиям, которых не терпит наш разум. "В коллективных представлениях первобытного мышления предметы, существа, явления непостижимым для нас образом могут быть одновременно и собой, и чем-то иным. Не менее непостижимо они излучают и воспринимают силы, способности, качества, мистические действия, которые ощущаются вне их, не переставая пребывать в них. Противоположность между единицей и множеством, между тождественным и другим не диктует обязательного отрицания одного из указанных терминов при утверждении противоположного. Эта противоположность имеет для первобытного сознания лишь второстепенный интерес" (9:62). Нам кажется непостижимым, но туземец может считать себя таким-то мужчиной или такой-то женщиной и быть одновременно мистически сопричастным сущности животного или растительного вида, имя которого носит его тотем. При таком способе мышления вряд ли возникнет необходимость "сделать силы природы человекообразными существами, с которыми он будет общаться как с равными". "Дикарь" слит с природой, он - её часть. Для него невидимый мир не составляет изолированного плана бытия, для его мышления существует только один мир, в котором всякая действительность, как и всякое действие, мистична, следовательно, мистичным является и всякое восприятие.
Исследователь, изучающий дикое племя Кубу (Суматра), спросил одного из охотников:
- Ходил ли ты когда-нибудь ночью по лесу?
- Да, часто.
- Слыхал ли там стоны и вздохи?
- Да.
- Что же ты думал?
- Что трещит дерево.
- Не слыхал ли ты криков?
- Да.
- И что же ты подумал?
- Что кричит зверь.
- А если ты не знаешь, какой зверь кричит?
- Я знаю все звериные голоса...
- Значит, ночью в лесу ты ничего не боишься?
- Нет, я знаю все.
Таким образом, не просто страх перед природой или неведение относительно голосов животных и птиц становятся источником веры в одухотворенность мира. Если такой страх и появлялся, то он был скорее результатом чувства этой одухотворенности. Не просто зверь, гора или дерево являлись причиной мистического страха человека, а то, как он воспринимал их. Первобытный человек еще не утерял ключа к тайне Единства человечества, и, возможно, именно сказки о "золотом веке" и бережно хранимая "дикими племенами" вера в Высшее Благое Существо, которое почитается настолько, что даже не является предметом культа, являются отголосками этого единства.
" Мы никогда не узнаем подлинной сущности туземного мышления, ибо давным-давно уже захлопнулись ворота, выводящие на эту таинственную дорогу" - сказал исследователь новозеландских маори Бест (цит. По 9:57).. Я думаю, это не совсем так. Пусть редко, но современный человек тоже может заглянуть за эти "ворота".
В работе "Неудовлетворенность культурой" есть строки из ответа Р. Роллана Фрейду. В них автор сожалеет, что Фрейд "не отдал должного подлинному источнику религиозности. Он заключается в особом, никогда его не покидающем чувстве, подтверждение которого он нашел и у других людей и которое, вероятно, свойственно миллионам. Это чувство он мог бы назвать ощущением "вечности", как бы ощущением чего-то безграничного, беспредельного, чего-то "океанического". Это чувство - чисто субъективное явление, а не догмат веры". Думается, что именно это "океаническое" чувство - возврат к тому изначальному Единству, в котором мы все пребывали.
В связи с этим мне хотелось бы сделать небольшое отступление, касающееся исследований американского ученого Уолтера Панке. В 1966 году он провел сравнительное исследование и определил общие черты трансцедентальных состояний (опыты с ЛСД). Ими оказались:
-чувство единства и связи с другими людьми
-невыразимость
-превосходство над временем и пространством
-духовный характер (люди убеждены, что находятся в контакте с высшим знанием о реальности и природе существования)
-парадоксальность (нарушаются законы логики)
-чувство объективности и реальности: человек не испытывает сомнения в том, что имеет дело с безусловной и высшей реальностью, которая в определенном смысле более реальна, чем воспринимаемый нами мир явлений (6:166).
Не прослеживается ли здесь поразительное сходство между "океаническим" чувством, описанным Р.Ролланом, мышлением первобытного человека и тем, что было названо в психоанализе "бессознательным"? Мне кажется, что да. Единственное отличие - это всё-таки присутствующий в жизни первобытных людей страх. Да, они ощущают единство с миром гораздо в большей степени, чем мы, но... Если природа и я - одно целое - чего мне бояться?