Установление контакта с детьми

Поскольку ребенок, возможно, пришел в игровую терапию не по своей воле, предполагается, что значимые для ребенка взрослые считают, что ему нужно измениться. Поэтому, когда ребенок приходит на первый сеанс игровой терапии, он ждет, что терапевт тоже потребует от него изменений. Соответственно, если взглянуть на ситуацию с точки зрения ребенка, можно понять, что ребенок с самого начала может оказывать сопротивление, злиться или замыкаться в себе, испытывать потребность защищать и оберегать свое Я. Какими бы ни были чувства ребенка, они составляют его сиюминутное бытие, и эти чувства он приносит в формирующуюся систему отношений. Терапевт не рассматривает исходные реакции и чувства как нечто чужеродное, через что надо перешагнуть, в направлении «реальной причины появления ребенка в игровой комнате». Ребенок здесь, и каковы бы ни были его чувства, они принимаются как проявление личности ребенка именно в этот момент и именно в этих условиях.

Процесс установления эмоционального контакта с ребенком начинается в тот момент, когда я впервые встречаюсь с ребенком. Я ощущаю вызов: «Что мы – я и ребенок – сумеем здесь сотворить? Что за личность этот ребенок? Чего он хочет? Что чувствует в данный момент? Каким видит меня? Что ему от меня нужно?» Но над всеми этими вопросами поднимается мысль: «Во взаимодействии с ребенком я не хочу быть похожим на других взрослых». На самом деле это нечто большее, чем просто мысль, потому что я испытываю подлинное желание быть иным, Я не хочу физически теснить ребенка, слишком быстро вторгаться в его бытие или приближаться вплотную. Этот ребенок никогда прежде не видел меня. Интересно, каким я кажусь ему? Что он видит в моем лице? Что он слышит в моем голосе? Отражается ли у меня на лице тот интерес и те теплые чувства, которые я испытываю по отношению к ребенку? Звучит ли в моем голосе доброта? Мне хотелось бы сейчас стать поменьше, чтобы лучше подходить к миру ребенка. Говорит ли ребенку об этом моя поза? Знает ли он, что я считаю что он – важен, самая важная персона в этой комнате, что он более важен для меня, чем даже его мама? Говорят ли об этом мои глаза? Передается ли ему мой интерес к его чувствам? Передают ли участие мои слова? Чаще всего в своих переживаниях и при установлении отношений, особенно когда они являются для него новыми, ребенок всегда пытается получить ответ на несколько вопросов:

Я в безопасности? (Я тебя не знаю, Я буду с тобой в безопасности? Это безопасное место? Что здесь будет происходить со мной? Что ты собираешься со мной делать?)

Справлюсь ли я? (А что, если я не сумею сделать то, о чем ты меня попросишь? Что, если я не смогу ответить на твои вопросы? Что мне делать, если ты не скажешь мне, что тебе нужно? Что, если я сделаю неправильный выбор?)

Примут ли меня?(Я понравлюсь тебе? Тебе понравится то, что я делаю? Что мне делать, чтобы точно узнать, что я тебе нравлюсь?)

Построение отношений начинается с того, что ребенок видит и чувствует в терапевте, и зависит от того, насколько терапевт чувствителен к тому, что ребенок в данный момент испытывает. Установить контакт с ребенком — значит спокойно, доброжелательно и мягко реагировать на сообщения ребенка о собственном Я. Процесс принятия установок, чувств и мыслей ребенка позволяет терапевту войти в мир ребенка. Однажды возникнув, такой контакт с ребенком может стать началом развития доверительных отношений. Согласно Муштакасу, установление контакта с ребенком «...может случиться только тогда, когда к терапии подходят страстно, отважно, глубоко, с решимостью остаться на одной тропе с ребенком, что бы ни случилось» (стр. 11).

Быть чувствительным означает также осознавать, что в других местах, куда ребенка ведут с какой-то определенной целью, чаще всего случается так, что кто-то что-то с ним делает: доктор, дантист, экзаменатор в школе и т. д. Поэтому вполне понятно, что ребенок ожидает, что игровой терапевт тоже что-то будет с ним делать. Каким выглядит интерьер в глазах ребенка? Располагает ли он его к себе или пугает, как больница? Выглядят ли коридоры стерильными? Есть ли на стенах яркие пятна? А картины на стенах – они понравятся ребенку? Висят ли они на уровне глаз ребенка? Говорит ли обстановка приемной о том, что это место предназначено для ребенка? Терапевты должны взглянуть на самих себя и на окружающую обстановку глазами ребенка.

Первая встреча в приемной

Построение отношений начинается с самого первого взаимодействия между ребенком и терапевтом в приемной. Терапевт выходит в приемную в предвкушении волнующих возможностей, которые могут возникнуть в этом новом мире отношений, и встречается, как правило, с озабоченной мамой, которая торопится рассказать ему о своем беспокойстве, связанном с поведением ребенка. Мама хочет изложить терапевту те сведения, которые как она считает, терапевту необходимо знать и, может быть, она даже не раз репетировала свой рассказ дома, так что терапевту сразу же становится известно существо проблемы. Терапевт здоровается с мамой, которая немедленно начинает вводить его в курс дела. Это не слишком подходящее время для того, чтобы терапевт начал активное слушание или проявил терпение и дал родителю выговориться. Когда терапевт разговаривает с мамой, очевидное послание состоит в том, что он считает ее более важным человеком, чем ребенок. Вряд ли можно, рекомендовать начинать таким образом построение значимых отношений с ребенком. Возможно, ребенок уже чувствует себя незначительным человеком, в некотором роде неличностью, потому что эта сцена уже повторялась в его жизни много раз – мама, говорящая о ребенке в третьем лице, как будто его здесь нет.

Возможно, терапевту следует задуматься о том, каково это: все время чувствовать себя придатком, просто прилепленным к кому-то без всякой видимой цели, которого гиганты швыряют туда-сюда. Безусловно, именно такое чувство возникает у некоторых детей: они не важные их не замечают – до тех пор, разумеется, пока они не причиняют этим гигантам беспокойства. Вот тогда на них начинают обращать внимание. Что ж... даже негативное внимание лучше, чем вовсе никакого. Конечно, терапевт не желает поддерживать такую точку зрения ребенка на самого себя. Поэтому он вежливо говорит маме, что сейчас не очень удобное время для того, чтобы обсуждать эти проблемы, потому что они не очень важны, и для того, чтобы внимательно изучить их, требуется время, и оно впоследствии будет для этого выделено специально. Сказав это, терапевт должен: немедленно присесть на корточки и поздороваться с ребенком. Еще удобнее для терапевта, войдя в приемную коротко и вежливо поприветствовать родителей, сразу же опуститься на корточки, установить зрительный контакт с ребенком, тепло ему улыбнуться н заговорить с ним, не давая родителям возможности пуститься в объяснения. В этот момент ребенок – самый важный человек во всем здании. И терапевт находится здесь для того, чтобы построить отношения с этой значительной маленькой личностью и сообщить ребенку, что он важен. Поэтому терапевт не станет обсуждать ребенка с кем-то в его присутствии.

После краткого объяснения с ребенком терапевт может сказать: «А теперь мы можем пойти в игровую комнату. Мама подождет тебя, и когда мы вернемся, она будет здесь. Затем терапевт должен встать, тем самым, подтверждая визуально то, что было сказано словами. Не следует говорить: «Хочешь пойти в игровую комнату?» – это только означало бы напрашиваться на неприятности, если ребенок настроен скептически или агрессивно. Кроме того, ребенку как бы предлагается выбор, хотя на самом деле это не имеется в виду. Если ребенок и в самом деле не хочет идти в игровую комнату, с этим лучше всего справиться в пределах игровой комнаты, где ребенок может наиболее полно выразить свои желания с помощью тех материалов, которые окажутся у него под рукой. Вне игровой комнаты присутствие родителей или других наблюдателей может помешать проявлению реакции ребенка или вызвать реакции, которые в другом случае не возникали бы. Ребенку не следует предлагать вопросы или возможности выбора, с которыми лучше не иметь дела. Сказав, что мама будет ждать в приемной и ребенок найдет ее там, когда вернется, терапевт успокоит ребенка. Терапевт также всегда должен помнить, что ребенок отправится в путь с человеком, которого совсем не знает, в совершенно не известное место и за тем, что в, восприятии ребенка может означать «навсегда».

Если ребенку все же не хочется идти, терапевт может сказать: «Мамочка, вы можете проводить нас по коридору до игровой комнаты, чтобы Роберт знал, что вы знаете, где находится игровая комната». Роберту можно дать возможность участвовать в этом решении, предоставив ему выбор: идти рядом с мамон или держать ее за руку. Это практически всегда приводит к тому, что ребенок отправляется в игровую комнату, поскольку он не намерен оставаться одни в приемной, в то время как мама отправляется с терапевтом по коридору. Обычно ребенок сразу идет в игровую комнату без родителей. Если этого не происходит, терапевт может попросить маму проводить ребенка. Уже в игровой комнате можно попросить маму посидеть и понаблюдать за ребенком. По мере того, как сеанс продолжается и ребенок расслабляется, терапевт может дать знать родителям, когда удобно покинуть комнату. Родитель в этом случае должен беспрекословно уйти.

Позволять ли родителям входить в игровую комнату, должен решать терапевт. Но терапевт должен иметь в виду, что в игровой комнате ребенку может быть еще труднее разлучиться с матерью, поскольку теперь ребенок уже опробовал свое нежелание как способ добиться того, чтобы родители остались. Как правило, чем дольше родители остаются в игровой комнате, тем труднее становится разлука, как для родителей, так и для ребенка. Терапевт должен понимать, что проблема разлуки иногда может быть более трудной для матери, чем для ребенка, а ребенок, чувствуя это, может реагировать на эмоции родителей. Если проблема в этом, то ее лучше решить у дверей игровой комнаты. Еще один фактор, который следует принимать во внимание – это чувства терапевта. Терапевту может быть более удобно разрешить родителям присутствовать, чем сражаться с ребенком, который не хочет следовать его указаниям. Тем не менее, пока родители находятся в комнате, существует вероятность того, что ребенок не будет чувствовать себя в достаточной безопасности для того, чтобы исследовать какие-то важные для себя области.

Идти ли в терапию – это слишком тяжелая проблема, чтобы с ней мог справиться пятилетний человек.

Ребенку, у которого гланды воспалены настолько, что он не может глотать, родители не позволят решать, принимать ли лекарства, поскольку, четырехлетний ребенок не созрел еще для того, чтобы справится с такой ответственностью. И восьмилетнему ребенку, у которого сломана нога, тоже не позволят решать, идти ли в больницу. Аналогичным образом, решение относительно необходимости игровой терапии слишком большая ответственность, чтобы можно было доверить ее ребенку. Десятилетнему ребенку, пытавшемуся покончить с собой, мы не можем позволить выбирать, идти ли в терапию. Однако раз попав в игровую комнату, ребенок получает свободу и может сам решать, принимать ли ему участие в этой работе, воспользоваться ли возможностью изменить что-то в себе. Детям можно обеспечить возможности для изменений, но заставить их измениться нельзя. Это решение ребенок должен принять сам.

Ребенку можно позволить выбрать день, когда он будет приходить, или решить, будет ли он приходить в игровую комнату пли в кабинет, но рано или поздно должно наступить время, когда решение должно быть принято. Эмоциональное благополучие ребенка не менее важно, чем его физическое или академическое благополучие. Это то время, когда мужество уверенности сочетается с великим терпением. Решение, которое должно быть принято, принадлежит только родителям и ребенку. Некоторые исследователи считают, что терапевту иногда приходится нести ребенка в игровую комнату на руках. Я не чувствую себя комфортно в этой позиции. В самом крайнем случае ребенка может принести в комнату один из родителей, но физической борьбы всегда следует избегать, насколько это возможно. Впрочем, этот подход мне никогда не доводилось использовать. Но иногда случалось, что мне требовалось двадцать-тридцать минут, чтобы ребенок собрался с духом и решил отправиться в игровую комнату.