 |
Вместо СКА – в погранвойска 11 глава
|
|
|
|
Мой американский друг Джек Смит
Константин Аристархов, член совета директоров банка «Тинькофф Кредитные Системы»:
С Олегом мы познакомились в 1999 году, когда с компанией поехали кататься на лыжах на озеро Тахо в Скво‑Вэлли. Недавно переехавших русских там было мало, поэтому мы сошлись, у нас обнаружились общие интересы. Мы оба родились в Сибири – я в Красноярске, Олег – в Кемеровской области. Оба катались на лыжах. Олег служил в Приморском крае, а я вырос во Владивостоке.
Я приехал в Штаты учиться, и спонсором моего обучения стал «Приморсклеспром», я в этой компании даже немного поработал. И чуть‑чуть помог Олегу в лесном бизнесе, когда они с Андреем Сурковым купили лесопилку и начали перерабатывать лес.
Однажды я задержался у Олега в гостях – он жил за заливом, а я в центре города.
«Олег, катера уже не ходят, дай машину», – попросил я его. Он дал мне «Порше», который сначала увез в Россию, а потом вернул в Америку, чтобы продать. Я поехал на нём домой, запарковал и лёг спать. Район у меня хороший, но ночью кто‑то взял и порезал откидную крышу автомобиля. Видимо, пьяницы или бомжи, что под мостами спят в коробках. Машина была пустая, брать нечего, просто порезали крышу, идиоты. Я должен был отдать Олегу деньги за ущерб, но он благородно поступил. Сказал: «Я вижу, ты приехал, пытаешься сам чего‑то добиться, я денег с тебя не возьму».
В общей сложности я прожил в США шесть лет – с января 1993 года по июнь 2006 года. И понял, что американцы и русские – два самых близких народа. Два одинаковых полюса всегда отталкиваются, вот и мы любим и ненавидим друг друга. На самом‑то деле русские очень похожи на американцев! Гораздо больше, чем на англичан или немцев, живущих гораздо ближе к нам – в Европе.
|
|
|
Для меня Америка, конечно, не стала второй родиной, но после России это вторая страна, оказавшая на меня наибольшее влияние. Именно там я научился понимать бизнес, предпринимательство, свободу – все то, чего так не хватает в России. В июне 2009 года я написал в своем блоге: «Я не люблю американцев, я не люблю Америку, но в то же время я люблю американцев! Я не люблю Россию, я не люблю русских, но в то же время я ЛЮБЛЮ русских и ЛЮБЛЮ Россию! Это две страны, которые противоречивым образом переплелись внутри меня».
Если вы хотите стать настоящими предпринимателями, то я вам очень советую съездить в Америку – поработать, поучиться в университете, посмотреть, как там всё происходит. Это страна, где предпринимательство возведено в абсолютный культ. Где бизнес является не искусством или хобби, а наукой. У нас же бизнес‑образование сегодня – игрушка вроде химии у американцев. Нужно бизнес превращать в науку – изучать, разлагать на молекулы, выводить формулы. А пока образование не на высоком уровне, надо, чтобы наша молодёжь СТАРАЛАСЬ ехать учиться туда, как делают бразильские, аргентинские и корейские ребята.
А если мы не учимся бизнесу, как он станет эффективным? С одной стороны, плохо, что у нас в стране так мало профессиональных бизнесменов, с другой – всегда в негативе надо видеть возможности. Если кто‑то работает неправильно, сделай лучше и обыграй его! В России ещё очень много ниш, где можно сделать бизнес. Если бы русский бизнес был хотя бы на 20 процентов так же эффективен и умён, как американский, то, учитывая природные ресурсы и талант нашего народа (ДА! Русские люди намного умнее и талантливее американцев), не они, а МЫ были бы страной номер один в мире.
* * *
Живя в Америке, я сделал попытку заняться лесным бизнесом. Миноритарным партнёром стал Андрей Сурков – он должен был вести дела в России, а я – в Штатах.
|
|
|
На этом мотоцикле Ducatti в 1999 году я разбился
В чём была идея? Я случайно узнал, что себестоимость нашего леса‑кругляка составляет 10 долларов за кубометр при закупке в лесхозах, а финны покупают его сразу по 30 долларов. Потом посмотрел, сколько лес стоит в Америке. Выяснил, что импорт круглого леса запрещён, можно ввозить только распиленные, сухие пиломатериалы. Американцы очень озабочены экологией, природой страны и боятся, что им завезут разных жучков и мошек.
Цены на твёрдые породы древесины – дуб, вяз, произрастающие на юге России, в Краснодарском крае, в Америке варьировались от 1500 до 2000 долларов за кубометр. В России с учётом закупки, привоза с юга, распилкой и сушкой, отправкой, с уплатой пошлин и доставкой в Америку себестоимость была порядка 200 долларов за кубометр. Вау!
Мы создали партнёрство с владельцем петербургского банка «Финансовый капитал» Николаем Владимировичем Козловским – 50/50. Он выделил нам землю в Тосно, дал кредит от банка, мы закупили три американские сушилки. Андрей летал закупать отборный лес в Краснодар, на фабрике лес пилили, потом грузили в контейнеры и отправляли мне в Сан‑Франциско.
Вроде идеальная схема. Но мы просчитались с одним – с Диким Западом, показавшим свой звериный оскал.
Рынок леса в Штатах очень структурированный, он формировался десятки лет. Из твёрдых пород древесины в Америке, как правило, собирают кухни. В Калифорнии, скажем, есть пара десятков производителей. Есть поставщики‑оптовики, везущие пиломатериалы с севера Америки или Канады. Причём непонятно, где заканчивается канадская фирма и начинается американская – у них там англосаксонская дружба.
Я сразу продал первую партию леса – где‑то за 1200 долларов за кубометр, прибыль в процентах была колоссальная. Но, поскольку в контейнере не так много кубов, в деньгах прибыль небольшая. Чтобы заработать много, нужны объёмы. Естественно, я, как заправский жадный капиталист, позвонил Андрею и говорю: «Давай нормальные объёмы!» И тут Андрей меня немножко подвёл. Он перестал контролировать качество, а американцы очень внимательно считают количество сучков на кубометр. И цена может упасть в десять раз – от полутора тысяч до 150 долларов. Сначала он посылал отборный лес, и этот лес хорошо продавался. Но тут все поняли, что появился какой‑то непонятный игрок, демпингующий и предлагающий огромные объемы. И очень напряглись. Эти дистрибьюторы – просто мафия. Они договорились с производителями кухонного оборудования, и те перестали у меня брать лес напрямую. Сказали, что им столько не надо, мол, иди к оптовикам. Оптовики, в свою очередь, жаловались на качество, с которым действительно были проблемы. Они поджали меня, сказав, что вообще не будут брать лес. Вот я тогда пометался! В итоге они предложили купить лес, по сути по цене моей себестоимости. Они примерно высчитали мою себестоимость, и стали предлагать 200 долларов за кубометр. А у меня в порту скопилось 50 контейнеров. В какой‑то момент я осознал, что плата за хранение контейнеров в порту составляет сумму, которую они мне предлагают. В итоге удалось продать около десяти контейнеров, а штук 40 я просто бросил. Проще было их совсем не забирать, чем оплачивать хранение, разгрузку‑погрузку, склад. Я зафиксировал убыток. Со Штатами ничего не получилось, а других рынков сбыта мы не нашли.
|
|
|
До сих пор меня интересует: поставляют ли русские пиломатериалы за границу? Нет. Как гнали кругляк, так и гонят. Европейские рынки – под защитой государства, да и сами частники защищаются от иностранцев, хотя правительства этих стран постоянно говорят, что нужно перерабатывать лес, а не возить кругляк. В Швеции или Финляндии создана инфраструктура, лесной бизнес существует веками, и им совершенно не нужно, чтобы русские привозили свой продукт, который будет стоить в 2‑3 раза дешевле. Они готовы у нас покупать сырьё и из него что‑то делать. Не пускают даже наши полуфабрикаты, полуготовые продукты, не говоря уже про готовый товар. Разве только мы сами построим там мебельные магазины, как сделала IKEA в России.
В Америке делают бизнес на всём, даже на фотографиях ребёнка в родильном доме. На фото – Паша, родившийся 31 декабря 1998 года
|
|
|
Ни государства, ни сами бизнесмены не хотят прихода русских, потому что это демпинг, они теряют маржу, доход, рабочие места. До сих пор ни в одну страну никто не может поставлять значительно переработанный лес.
У меня были бизнесы более или менее успешные, но я всегда на них зарабатывал. Даже на ресторанном бизнесе, который не считаю особо удачным, я всё равно хорошо заработал. Но, наверное, каждый бизнесмен должен когда‑нибудь потерпеть неудачу. История с лесом – самая большая моя неудача. С учётом сушилок и брошенного товара – я потерял полтора‑два миллиона долларов. Десять лет назад это были огромные деньги, да и сейчас не маленькие.
Делать бизнес в Америке оказалось сложно. Я знаю, что и наши олигархи, такие, как Мордашов, Дерипаска и Алекперов, тоже с трудом там работают. Даже Брэнсон жаловался, что Америка – самая сложная для него страна. Я в этом ещё раз на собственной шкуре убедился, когда продавал в США пиво Tinkov – для американского рынка я заменил ff на v: ведь фамилии с двойным «ф» воспринимаются американцами как немецкие, а не как русские. Разливали пиво позади нашего ресторана в Питере, а продавали – в сетевых магазинах Калифорнии. И уже тогда я понял, что это очень сложный рынок.
С Андреем Сурковым мы с того времени перестали совместно заниматься бизнесом. Решили остаться просто друзьями и, слава Богу, дружим до сих пор. А продолжили бы совместный бизнес, наверное, уже поубивали бы друг друга.
Все девять курсов, которые я прошёл в Бёркли, перечислены в дипломе
Глава 19
Первая Дарья Абрамовича
В 2001 году настал день, когда мне позвонил Андрей Бесхмельницкий, управляющий пищевыми активами Романа Абрамовича. Вместе с Андреем Блохом (одним из первых и основных партнёров Абрамовича ещё по кооперативу игрушек) они как раз создавали холдинг «Планета Менеджмент». Высокоприбыльный, но маленький бизнес с красивым именем «Дарья» заинтересовал олигарха.
Андрей Бесхмельницкий – уникальный человек, один из самых работоспособных и дотошных менеджеров, которых я встречал в жизни. Они мурыжили меня почти полгода, но в итоге вынудили – другого слова нет – продать быстрорастущий и качественный бизнес.
С одной стороны, бизнес ежемесячно приносил сотни тысяч долларов прибыли и этим устраивал меня. С другой стороны, рынок пельменей исчислялся парой сотен миллионов долларов в год, а наша доля на нём уже была высока. Поучившись в Бёркли, я стал понимать, что такое объём и доля рынка. На крупном рынке можно хорошо зарабатывать, имея долю в три процента, а на мелком надо быть мощным игроком. Естественно, наращивать долю, если вы и так крупнейший игрок, очень сложно – конкуренты стремятся отщипнуть по кусочку. А тут меня уговаривают продать бизнес за несколько десятков миллионов долларов…
|
|
|
Я продал «Дарью» Роману Абрамовичу за 21 миллион долларов, из которых 7 миллионов пошли на погашение долгов
К декабрю 2001 года сделка по продаже пельменного бизнеса «Дарья» была почти готова к завершению. Я не верил, что встречусь с Абрамовичем. Но такое условие я поставил на переговорах с «Планетой». Мы приехали в знаменитый офис «Сибнефти» на Садовнической улице, прямо напротив «Балчуга», с окнами на Кремль. Поднялись в суровый кабинет Абрамовича. У секретаря всё было завалено подарками: многие хотели пораньше поздравить влиятельнейшего бизнесмена с Новым годом.
Абрамович вышел к нам и лично проводил в красивую гостевую комнату. Бросилось в глаза, что позади него висел огромный чёрно‑белый портрет Путина в кимоно. Портрет был явно подретуширован – над ним, без сомнения, поработали. На столе стояла ещё одна фотография Путина, тоже довольно необычная. Мне показалось, что это некий знак, сигнал. Почему он держит у себя Путина в кимоно? Это признак уважения к президенту или свидетельство того, что он, 35‑летний Роман Аркадьевич Абрамович, с ним «на короткой ноге»? Ведь говорили, что Абрамович был в числе тех, кто выбирал Борису Ельцину преемника… Но некий вызов во всём этом точно был, до сих пор не понимаю, в чём скрывалась загадка.
Я бизнесмен и должен иметь хорошую интуицию. Среди олигархов есть крайне неприятные типы. Абрамович же произвёл на меня очень неплохое впечатление. Он точно не мудак, как некоторые. Хотя сказать, что он умный и эрудированный, нельзя. Поговорка «Молчи – за умного сойдёшь» – про него. За полчаса он сказал где‑то четыре фразы. Одна из них примерно такая: «Ну. Ну‑ну. А что ты будешь делать с деньгами, когда продашь?» А последними были слова: «Ну хорошо, заплатите ему, ребята». Всё! У Эллочки Людоедки словарный запас был шире. Когда я говорил, он слушал и делал какие‑то записи. Это мне показалось странным: мало говорит, но всё записывает. Мы с ним вроде ровесники, но я никогда ничего не записываю. У него тоже нет образования, как и у меня… Что он там записывал?
Когда мы вышли, Блох и Бесхмельницкий выглядели недовольными. Они хотели заплатить меньше, но Абрамович торговаться не стал и согласился на мою цену. Сделка для меня была огромная: компанию оценили в 21 миллион долларов, из них семь миллионов долга, висевшего на «Дарье», «Планета Менеджмент» взяла на себя. На руки мне досталось 14 миллионов. Колоссальные деньги, учитывая, что не так давно была девальвация рубля! Впрочем, учитывая, что чистая прибыль «Сибнефти» в 2001 году составила 1,3 миллиарда долларов, я понимаю, почему Абрамович не торговался. Пара миллионов долларов туда, пара – сюда. Для миллиардеров это карманные деньги.
В 1990‑х годах олигархи привыкли брать – у государства или друг у друга – по принципу «кто сильнее». Имена участников тех событий вы знаете. А тут произошла смена парадигмы: олигархи начали платить. Абрамович, как всегда, оказался в тренде – надо же было куда‑то пристраивать нефтяные деньги, лившиеся рекой после того, как в конце 1995 года он в партнёрстве с Березовским сумел очень дёшево купить контрольный пакет «Сибнефти». И это при том, что заявку «Инкомбанка», предлагавшего государству гораздо больше денег, сняли с аукциона. Вы, наверное, и без меня догадываетесь почему.
Меня часто спрашивают: зачем Роман купил пельмени «Дарья»? А я всегда отвечаю: наверное, он уже тогда как‑то по‑особенному относился к имени Дарья. Пользуясь случаем, хочу поздравить Романа Абрамовича и Дарью Жукову: 5 декабря 2009 года у них родился сын Аарон. Дети – это самое главное в нашей жизни!
Кстати, у Романа Абрамовича был прекрасный шанс стать лидером в производстве по‑настоящему женского продукта, который бы точно понравился и Даше Жуковой, и теперь уже шести его детям. В 2000 году я купил для «Дарьи» уникальные высокотехнологичные линии по производству мороженого, а «Планета» решила прикрыть это направление, заплатив неустойку по контракту. Считаю, «Дарья» – отличное название для мороженого. Тем более я закупил итальянские рецептуры. Зачем я это сделал? Просто очень люблю итальянское мороженое – кокосовое, арбузное, ананасовое…
Ну а бизнес с замороженными продуктами у Романа Абрамовича не заладился. В 2001 году «Дарья» показала прибыль, а уже в 2002‑м скатилась в минус, затем они пытались продать компанию, но она так и осталась в группе «Продо», подконтрольной Абрамовичу. Сейчас «Продо» руководит Давид Давидович, ещё один соратник Абрамовича. Помимо «Дарьи», в «Продо» входят 23 предприятия, в том числе такие крупные, как «Омский бекон» и мясокомбинат «Клинский». Из‑за кризиса «Продо» оказалась в сложном положении и вынуждена была долго судиться и договариваться с банками‑кредиторами, вовремя не получившими свои деньги.
Не удивлюсь, если Абрамович с Давидовичем теперь жалеют о покупке «Дарьи». Возможно, о её продаже жалею и я. Оставайся я собственником, дела у компании наверняка бы шли лучше. Всё‑таки мы построили очень мощный бренд. Может быть, наступит день, когда я выкуплю компанию и подниму её с колен.
Продавать «Дарью» было грустно, но вырученная сумма «забивала» эту грусть. Я получил огромные деньги и не знал, куда их девать. Сначала перевёл в латвийский Parex Banka, потом в питерский «Промстройбанк» к Володе Когану, а затем в банк «Зенит». Наконец я стал воплощать свою мечту – строить пивоваренный завод в Пушкине. На тот момент ресторан в Петербурге был более чем популярен, и все требовали уже бутылочного пива, но это другая история.
Заканчивая рассказ о «Дарье», вспомню о том, кто не смог пройти со мной все «медные трубы». Об Игоре Пастухове, моем партнёре – человеке, которому я выделил небольшую долю в этом бизнесе (около пяти процентов). Мы познакомились ещё в Горном институте. Он жил со мной в общаге на Шкиперском протоке и делал мне курсовые работы – маленькие по пять рублей, большие – по четвертаку. Я его учил бизнесу, подсказывал, где можно купить товар дёшево. По сути, он был мальчиком на побегушках: бегал по моим «наводкам», по утрам занимал очереди в магазинах. Я его воспитывал, рассказывал, как нужно одеваться, отговаривал от женитьб – он всё хотел жениться то на секретарше, то ещё на ком‑то.
В «Дарье» Игорь работал генеральным директором. Я ведь сначала продал не всю компанию, а 95 процентов. Оставшиеся акции были за мной, и, по договору, я должен был отработать ещё шесть месяцев. Но предприниматель не может сотрудничать с большими бюрократическими структурами. Я устал летать в Москву на встречи, переговоры, митинги. Летал Игорь. И то ли ему там Абрамович пару фраз сказал, то ли ещё что‑то произошло, но он решил, что поймал Бога за бороду. Он понял: власть сменилась – я всего лишь партнёр с пятью процентами, а он директор «Дарьи».
Пастухов получил свой бонус за счёт сделки с «Дарьей», и я предложил ему партнёрство в пивном проекте. Он должен был вложить пять процентов, но его жаба задушила. Я же вкладываю в новый бизнес, скажем, 10 миллионов, и ты положи свои 50 тысяч! Но его на это не хватило. Многие скажут: надо уметь прощать, мы – христиане. С одной стороны – да, и я его простил, не держу на него зла, но… я просто решил сказать то, что думаю.
Глава 20
«Наше пиво»? «Тинькофф»
Я давно мечтал построить пивоваренный завод. В 1997 году, ещё до создания сети ресторанов и «Дарьи», мы обсуждали это с небезызвестным питерским бизнесменом Александром Сабадашем. При всём том, что о нём пишут в прессе – мол, рейдер, плохой человек, – он очень умный и интуитивный бизнесмен. У него звериное чутьё. Лет десять назад он, по сути, контролировал алкогольный рынок северо‑запада, получив контроль над «Ливизом», а затем стал сенатором… Но у него есть и минусы, доведшие до положения, в котором он сейчас находится.
Когда мы встретились, основным брендом Саши была «Наша водка». Её он разливал в Ленинградской области на заводе «АФБ11». Он сказал, что не против выпустить и «Наше пиво». Идея понравилась, и я сел писать бизнес‑план завода. Сабадаш должен был стать основным инвестором, я тоже хотел инвестировать, правда, нужного количества денег у меня тогда не было – как и у многих из вас, читающих сейчас эту книгу. Что делать? Я взял с собой сотрудника «Петросиба» американца русского происхождения Серджио Гуцаленко, мы приехали в Москву, поселились в отеле и за две недели прошлись по очень многим банкам. «Инкомбанк» (я встречался с замом покойного ныне президента «Инкомбанка» Владимира Виноградова), «Альфа‑банк», «Международный московский банк», «Тверьуниверсалбанк», «Токобанк»…
Собственная пивоварня в ресторане – для Питера в 1998 году я совершил революцию
С кем мы только не встречались. Понятно теперь, почему многих этих банков уже нет. Я приходил к ним и говорил: «Организуйте мне финансирование, я куплю пивоваренное оборудование, вы возьмёте его в залог, а я буду оплачивать кредит». Они смотрели на меня свысока и удивлялись: «Слушай, мальчик, ты что, с ума сошёл? Ты же торгуешь электроникой. Вот иди и торгуй. Где телевизоры и где пиво!» В общем, ВСЕ московские банки мне отказали.
Тогда я пошёл к известному питерскому бизнесмену и банкиру Владимиру Когану, кредитовавшему мою сеть «Техношок».
– Слушай, Володя, дай кредит, надо всего 10 миллионов долларов. Отбивается всё за год. Ты получишь хороший доход.
– Олег, ты торгуешь электроникой. Причём здесь производство пива?
Мне кажется, Володя так и не стал настоящим олигархом именно потому, что не любил риск. Не давал кредиты предпринимателям, таким, как я, не хотел идти в реальный сектор как СОБСТВЕННИК, а не КРЕДИТОР. Думаю, ему в 1990‑х годах нужно было просто активно идти в бизнес, в экономику. Не кредитовать, а покупать крупные предприятия. Но ему, наверное, психологически комфортнее было давать в долг таким гигантам, как Кировский завод.
На тот момент, в 1997 году, крупным пивным игроком в России была только «Балтика». Если бы Коган дал мне тогда деньги, сегодня, я уверен, «Тинькофф» был бы второй или третьей компанией на пивном рынке России с миллиардными оборотами в долларах. Бизнес Sun Interbrew, ныне – игрока №2, только‑только начал развиваться. Войдя на рынок с огромным опозданием, в 2003 году, я и то многое успел натворить. А представляете, получи я завод на пять лет раньше?
Мы бы привезли и установили современный завод «секонд‑хенд» и просто всех убили. На севере Англии мне показали разорившийся завод компании Greene King. При стоимости оборудования в 50 миллионов долларов его продавали всего за 10! Но даже такую маленькую сумму я никак не смог насобирать – не было возможности. «Техношок» приносил мало прибыли, а пельменный бизнес я ещё не запустил. Я метался не только по русским, но и по западным банкам. Пытался получить отсрочку или кредит у производителей, но и они не помогли. В итоге оборудование английского завода купил мой старый друг исландец Тор Бьорголфссон с партнёром Магнусом Торстенсоном, у которых в Питере было производство слабоалкогольных коктейлей «Браво». Они привезли оборудование, смонтировали его на Дальневосточном проспекте и запустили пиво «Бочкарёв». Тут опять я немножко задал тренд – использование фамилии для названия. Мы открыли ресторан 1 августа 1998 года, и Тор не вылезал из него – приходил со своей девушкой. Пивоварню «Браво Интернешнл» он открыл весной 1999 года. И решил: зачем что‑то придумывать? Если русские так полюбили пиво «Тинькофф», то надо брать русскую фамилию. Пусть будет Бочкарёв! Потом он сделал дешёвый бренд «Охота» и стал разливать по лицензии баварское пиво Lowenbrau. Бизнес очень быстро раскрутился, и в 2002 году Тор и Магнус засадили это всё голландскому Heineken за 400 миллионов долларов! На их месте мог быть я, но банально не нашёл денег.
Тор вложил свои деньги в исландский банк Landsbanki, сильно пострадавший в ходе нынешнего кризиса. Жалко. Тем не менее он остаётся влиятельным человеком, большим умницей и талантливым бизнесменом. Просто молодец! Приехать из Исландии в Россию в мутные 90‑е и построить честный, легальный и прозрачный бизнес, да ещё и в криминализированной на тот момент пивоваренной отрасли. Например, финансового директора «Балтики» Илью Вайсмана в январе 2000 года просто убили.
Я всегда говорю, чтобы достичь успеха, бизнесмену нужна сильная мотивация. Тор хотел отстоять честь семьи. У его отца Бьорголфура Гудмундссона (да, в Исландии фамилией, по сути, выступает отчество) в 1980‑е годы случились серьезные неприятности: его фирма Hafskip разорилась, а его самого пытались посадить в тюрьму. И благодаря разбогатевшему Тору отец смог вернуться в крупный бизнес в 2000‑х.
Найди я тогда деньги на строительство, жизнь моя пошла бы иначе. Может, лучше, а может, и хуже. Главное, ни о чём не жалеть. Хотя должен сказать, что сначала я сильно расстроился. Мои планы по строительству завода «Наше пиво» так и остались нереализованными. Они до сих пор у меня где‑то валяются – красивые, развёрнутые планы по пивоварне. Но я продолжал следить за тем, что происходит в пивной отрасли. Завод не выходил у меня из головы.
В октябре 1997 года, когда исландцы уже договорились о покупке завода в Англии, я поехал на выставку Drinktec, которая раз в четыре года проходит в Мюнхене во время Октоберфеста. Я гулял по стендам, пытаясь найти производителя, который продаст мне оборудование в рассрочку, и набрёл на маленький стендик фирмы Wachsmann. Разговорился с владельцем фирмы Йостом Воксманном и рассказал ему о своей мечте – построить пивоваренный завод. Именно он наставил меня на путь истинный: «Слушай, Олег, если у тебя сейчас не хватает денег, не парься. Построй пивоварню‑ресторан, создай бренд, а потом берись за большой завод».
Йост свозил меня на несколько пивоварен в Мюнхене, мы вместе обедали, ужинали, обсуждая детали. Оборудование стоило около полумиллиона немецких марок, ещё столько же составляли другие вложения в проект. Миллион у меня был, и я решил строить!
Йост сказал, что оборудование Wachsmann используется в сети ресторанов Gordon Biersch, и это стало последней каплей в пользу моего решения. Я очень любил ресторан Gordon Biersch в Сан‑Франциско. Меня привёл туда американец русского происхождения Алекс Корецкий, с которым я познакомился ещё в 1993 году, когда впервые приехал в Штаты. Ресторан находится около Бэйбриджа, недалеко от делового центра, и мне очень нравилось пить там свежее нефильтрованное пиво. В ресторане, как правило, собиралась «золотая молодёжь» и вела себя шумно и весело. Как известно, американская еда не особо вкусная, но в этом ресторане всегда кормили отлично. Все дело – в удачном дуэте основателей бизнеса. Дэн Гордон – единственный американец, закончивший пивную школу Weihenstephan в Мюнхене, где преподают только на немецком языке. А Дин Бирш – я его так ни разу и не встретил – профессиональный шеф‑повар. Это была идеальная комбинация. В 1987 году Дин решил открыть ресторан с пивоварней и через общего друга вышел на Дэна. Они посидели в пивной, и в итоге была создана серьёзная сеть ресторанов. Первый они открыли в Пало‑Альто в 1988 году, а затем – ещё несколько десятков по всем Штатам и за границей. В 1990‑х контрольный пакет сети купила семья Фертитта, владеющая казино в Лас‑Вегасе.
Я знал, что спрос на хорошие рестораны в Питере есть. В «Петросибе» мы любили по пятницам или субботам ходить с коллегами попить пива. Обычно шли в ирландский паб Mollies на улице Рубинштейна. Там часто была очередь, так как паб очень любили экспаты. И даже как‑то раз Андрей Мезгирёв, будущий операционный директор пивзавода «Тинькофф», сказал мне: «Олег, а что, если открыть похожее заведение?»
Поначалу я склонялся к названию, которое мы обсуждали с Сабадашем, – «Наше пиво». Но один из поставщиков в Германии, получив документы, в которых значилось Our Beer («Наше пиво»), сказал:
– Олег, что это ещё за «Наше пиво»? Что за бред? Ты же хозяин! У нас в Германии кто хозяин – того и имя.
– Не‑не‑не. Мне стыдно. Я скромный. У нас в России небезопасно, бандиты. Да и внимание властей привлекать незачем…
– Что за ерунда? Ты отвечаешь за своё качество? Будет лучшее пиво в России. Полностью сваренное по баварским стандартам, на баварском солоде.
Я призадумался, и тут взыграли амбиции. Хочется же прославить свою фамилию! Гордон и Бирш могут, а я нет? И я решил: ладно, меняем «в» на два «фф». Так и появился бренд «Тинькофф».
Пока оборудование было в производстве – а это примерно полгода – мы искали помещение. Для начала я позвонил бывшему председателю петербургского КУГИ (Комитет по управлению городским имуществом) Александру Утевскому, с которым меня свёл полный кавалер орденов Славы Леонид Давыдович Блат, единственный еврей в мире с такими регалиями. Он работал у меня в «Петросибе». Александр Утевский (ещё одна легендарная питерская личность – в 2009 году он всплыл в истории с Пикалёво как глава компании «СевЗапПром») подсказал мне пустующее помещение на Казанской улице, дом 7, где раньше был завод «Заря». Помещение для премиального ресторана идеальное – 200 метров от Казанского собора, 250 метров от Невского проспекта. Тихая улочка, где можно спокойно припарковаться. Когда‑то там заседало Дворянское собрание, а 1 января 1842 года открылась первая сберегательная касса, которую Николай I учредил «с целью доставления недостаточным всякого звания людям средств к сбережению верным и выгодным способом». Я бы на месте Германа Грефа выкупил это здание для «Сбербанка». Он хорошо знает про него, так как помог арендовать его под ресторан будучи председателем КУГИ.
На помещение, кроме меня, претендовала компания «Стэнли» Станислава Бушнева. Это парень‑ретроград. Все мы помним мутные 90‑е – он оттуда родом. К сожалению, в регионах менталитет меняется намного медленнее, чем в Москве. Недавно я видел Бушнева в Питере, он по‑прежнему ходит суровый и облепленный охраной.
А тогда Стас заявил: «Это моё помещение». «По документам вроде моё», – ответил я.
Завязалась возня, и я рассказал про неё своей подруге Эмме Васильевне Лавринович, до сих пор работающей директором Большого концертного зала «Октябрьский». Она знает всех политиков и бизнесменов Питера. Если бы она брала процент за знакомство с ними, то вошла бы в число богатейших людей России. В 1996 году она познакомила меня с Аллой Борисовной Пугачёвой, а в тот раз посоветовала обратиться к Герману Грефу.
|
|
|
