Как говорится, пока стимулы посмертного воздаяния работают в обществе, дело — «труба».
Продолжим цитирование указанного выше источника:
«И далее: "Во всех огнях есть отсвет первобытных костров, что горели когда-то в пещерах... И до нынешних дней не погасла искорка этого древнего огня. И в наше время есть обычай постоянно поддерживать огонь в местах особо дорогих и памятных, например, на кладбищах, где похоронены бойцы, павшие в сражениях за родину". Содержательное поле символа усложняется: в единую цепь связываются ритуальные костры огнепоклонников (огонь как способ связи с метафизическими силами), костры пещерных предков (огонь пещерного костра как знак победы человека над природой - ср. сырое/вареное, холодная и горячая культуры) и огни над могилами погибших. Более близкая по времени ритуальная "ссылка" приведена в компилятивной работе В.А.Кадыбко "Огонь с Марсова поля": "В канун 40-летия Великой Октябрьской социалистической революции на Марсово поле к братским могилам пришли трудящиеся Ленинграда - представители общественных организаций и воинских частей... Под звуки "Интернационала" здесь был зажжен вечный огонь. С тех пор он горит неугасимо как символ бессмертия великих идей Октября. Сбылись пророческие слова американского журналиста, большого друга Советской России Альберто Рио Вильямса, который еще в 1917 году написал: " Свет справедливости [368] будет исходить не из факела статуи Свободы в Нью-Йорке, а из священных могил Марсова поля, где покоятся борцы за социализм". [369] Подведем итог [370]. Газовые светильники зажигают в местах особых захоронений. Это - захоронения людей, умерших безвременной смертью. Мемориалы приписывают, похороненным в них, подвижническую мотивировку собственной кончины/гибели. Вечный огонь является элементом ритуального текста, который одновременно адресуется и мертвым и живым. Мертвым этот текст сообщает о том, что живые памятью обеспечивают их бессмертие [371]. Но в чем смысл сообщения, обращенного к живым посетителям этих мест?
Есть в городе памяти много домов, Широкие улицы тянутся вдаль, Высокие статуи на площадях Стоят - и сквозь сон улыбаются мне.
Есть в городе памяти много мостов, В нем сорок вокзалов и семь пристаней, Но кладбищ в нем нет, крематориев нет, - Никто в нем не умер, пока я живу[372].
Вадим Шефнер. Переулок памяти. 1968 Нас интересовал не генезис или типология символа, но принцип его работы. Он состоит в превращении временного вектора - от настоящего в прошлое [373]. Возникшая (пусть и вполне осознанно) здесь и теперь символическая форма завершает "семиотический объект" [374], который за очень короткий временной период становится социальным институтом, конвейерным способом преобразующим индивидуальные миры граждан в одну общую реальность, этим "семиотическим объектом" закодированную [375]. Все ритуальные огни и мемориальные сооружения нашей советской родины служат урочными местами - ритуальными площадками. Эти ритуальные площадки в строго отведенное для этого время - красные дни советского календаря становятся местом посвятительных или календарных ритуалов - посвящение в пионеры, митинг в память -летия со дня [376]. Поражает плановость (дело пятилеток) и размах культового творчества, как в отношении их созидания (пространство), так и во отношении их внедрения в повседневную жизнь (время): конструируется хронотоп. Посещение ритуальных мест до сегодняшнего дня - обязательный элемент протокола официальных визитов. Оно было включено во все экскурсионные планы туристических бюро на всей территории СССР. Очевидно, что газовый факел над захоронением - дальнейшая разработка начатой с первых дней русской революции работы по созданию новых святынь. Ленинский план "монументальной пропаганды", впервый возглашенный декретом " О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей " (Собрание узаконений и распоряжений, N 31 от 15.04.1918), как отзывались о нем свидетели, был "органически связан с великим делом культурной революции, с коллосальной перестройкой человеческого сознания, которую сделали возможной великие дни Октября" [377]. Иными словами, пространственные объекты, в соответствие с определяющей их идеологией, должны были стать (и стали) инструментом, преобразующим внутреннее (когнитивное, эмоциональное) пространство граждан.
Ленинский мавзолей стал идеологическим фокусом монументальной пропаганды, что вряд ли было задумано автором плана. "Место для Мавзолея было выбрано на Красной площади. Она стала форумом социалистической Москвы, площадью, где у кремлевской стены погребены борцы, павшие за революцию... Трудность состояла в том, что следовало... создать такое сооружение, в котором была бы выражена идея бессмертия (курсив мой - С.А.) великого дела Ленина ". Архитектурное решение мавзолея, разработанное архитектором Щусевым представляло собой "прямоугольный объем, составляющий как бы основание сооружения". Он "увенчан ступенчатой пирамидой [378], которая несет завершающую часть, утвержденную на колонах-столбиках. Здесь использованы древнейшие традиции надгробных памятников, имеющих своим прототипом простой курган (о чем не раз говорил Щусев)". Итак, идея вечной жизни в памяти народной, сформулированная Луначарским и начертанная на мемориале Марсова поля в 1919 году, через бессмертие дела Ленина, развивается в факт " бессмертия " его тела - бальзамирование. Приведем некоторые выдержки, из обращений, пришедших в Москву сразу после смерти Ленина: "телефонограмма ЦКРКП/б/ тов. Сталину. Организация рабочих фабрики "Освобожденный труд"... просят вас принять следующее предложение: тело глубоко уважаемого ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА советуем похоронить на Красной Площади, дабы каждый рабочий, крестьянин, проходя Красную Площадь мог умственно и сердечно (курсив мой - С.А.) сообщаться с дорогим ИЛЬИЧЕМ " [379].
Эти тексты свидетельствуют о том, что концепт бессмертия в отношении Ленина колеблется между вечной жизнью (с мертвым Лениным можно умственно и сердечно сообщаться) и идеей реинкарнации [380]: "Ленин всегда живой! / Ленин всегда с тобой! /Ленин в тебе и во мне!". Дух одного человека [381] переселяется во множество людей. Все члены сообщества, продолжающее дело, становятся носителями одного духа [382]. "Да здравствует партия Ленина вдохновитель и организатор всех наших побед! [383] ", "Наступил и на нашей улице праздник", "Навсегда сохранит наш народ память о величайшем в истории воин сражении" и пр. Эти монументальные граффити - прямое продолжение принципов монументальной пропаганды первых лет революции. В городах устанавливались временные (гипсовые) памятные доски, многократно повторявшие одни и те же слоганы: "религия - опиум для народа", "революция - вихрь, отбрасывающий назад всех, ему сопротивляющихся (надписи на Московской городской Думе - Музее Ленина), "пролетарии всех стран - соединяйтесь", "дело науки - служить людям" и пр. Воспользуемся описанием путеводителя начала 70-х [384].: "...перед вами открывается панорама площади Героев. В центре - огромный водяной партер. Шесть скульптурных композиций, расположенных на этой площади, изображают подвиги воинов. На противоположной от скульптур стороне - более чем стометровая стена в виде развернутого знамени, на котором читаем слова: " Железный ветер бил им в лицо, а они все шли вперед, и снова чувство суеверного страха охватывало противника: люди ли шли в атаку, смертны ли они?" Читая это, я испытывала знакомый мне с детства трепет. Попытка вспомнить и вербализовать его - трепета - основание дала следующую силлогическую [385] фигуру: каждый советский человек в своей окончательной реализации - герой. Он бессмертен - об этом свидетельствуют даже его враги. Я - советский человек, следовательно, я принадлежу к этому сообществу героев [386]. Высказанное гораздо проще того, что было переживаемо на площадках мемориала: наблюдаемое мною было частью той реальности, которая была внутри меня.. - Вот они - барабаны моего племени! - Мое внутреннее отзывалось эмоционально на те символы, которые мой глаз легко различал среди прочих визуальных объектов, а опыт антропологического описания позволял квалифицировать как идеологические конструкты. Последнее позволило предположить, что переживаемая мною реакция - не индивидуальна.
Совершив траурное шествие по кругу, мы поднимаемся на следующий уровень мемориала. На нем - бетонная скульптура - фигура скорбящей, склонившейся над телом молодого мужчины, лицо которого закрыто знаменем. Композиция памятника точно повторяет Пьету, скорбящую над телом Христа Богоматерь [387]: "Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен" - начертано рядом. Может быть по этому, из-за безымянности, закрыто лицо? Но, тем не менее, такое композиционное решение кажется странным в совпадении с другой традицией: по церковному уставу монахам при наступлении смерти лицо закрывают воздухом (тканью). Это - то, что я увидела. А вот то, что позже прочитала: "Из зала Воинской славы вы выходите на площадь Скорби. На этой площади стоит монумент - склонившаяся над смертельно раненым сыном фигура матери. В скульптуре выражена глубокая скорбь и протест всех женщин против войны, уносящей миллионы жизней". Так развернута одна из важнейших ритуальных площадок советской страны. Ленинский курган-мавзолей ("сердце нашей Родины") воплотился в апофеозе Мамаева кургана. Поэтические, изобразительные и прочие художественные и культурные тексты советского времени создают адепты того же мифа, в который посвящались участники мемориальных ритуалов. Собственно - участники ритуалов и адепты мифа - одни и те же люди. Представление о советском народе как о мистическом целом, где каждый является только частью и именно потому - бессмертен, одна из ведущих тем литературы военного и послевоенного времени. Посвящение в миф, прямым следствием которого была интериоризация императива общественного служения, происходило в ритуале, воспроизведенном на множестве ритуальных площадок, пространственная реализация которых разворачивалась в соответствии с мемориальным каноном. Воинская доблесть исторической России, гибель за Отечество основывалась на вере в святость мученической христианской кончины и в радость вечной жизни в царствии небесном. В советском мифе все не так: убиенные воины и невинные жертвы советских времен, воплотившись в бронзу и бетон, угрюмо ждут от живых возвращения долга: живи за другого [388]. О том, что вопрос - "я умер за тебя, какой ты?" - нашел отклик в сердцах посвященных в пионеры масс свидетельствуют и мои собственные впечатления, определенные пионерским детством, и рассказы моих сверстников [389].
Идеология остается сама собой до тех пор, пока она конструируется и пропагандируется властью. Когда же она становится идеологией масс, определяющей картину мира этих масс, она превращается в мифологию. Инструментом такого превращения идеологии в мифологию оказывается ритуал. Ритуальное действо, в отличие от иных социальных процедур, в том числе и репрессивных, непременно имеет добровольную "часть", поскольку оно направлено на преобразование внутреннего пространства его участников (собственно, на их душу). Открытие своего внутреннего пространства для такого внешнего преобразования необходимо добровольный акт. Таким образом, и мифологическая реальность (картина мира) принимаемая адептами, и социальная реальность, сооружаемая ими по законам принятого на вооружение мифа (социальная практика), есть результат свободного выбора посвящаемого. Идея служения людям, основанного на долге перед мертвыми [390], чью жизнь ты доживаешь и чье дело ты продолжаешь - культурный императив. Он формировался посредством советских мемориальных ритуалов, мифологическими образцами которых оказывались разные лица: степень их бессмертия была различной, но предписывающая (и суггестивная) сила одной и той же. Советский человек оказывался перед чреватым неврозом противоречием: для того, чтобы стать бессмертным, нужно остаться в памяти народной. Для того чтобы в ней остаться, нужно совершить акт служения общему делу. В предельном случае этот акт состоит в созидании собственной смерти. Смерти особенной - красной, и - на миру. В конечном счете оказывалось, что для того, чтобы избежать смерти (стать бессмертным), нужно погибнуть [391]». Этим выводом заканчивается интереснейшее исследование С.Б.Адоньевой, которое мы привели с большими сокращениями. Посмертная “справедливость” в светском исполнении, как видите, мало отличается от посмертного воздаяния, берущего своё начало (в смысле массовости его принятия толпами) хронологически самое позднее — от Заратуштры. И в религиозном «воздаянии» и в светском, толпа призывается подчиняться системе, возглавляемой иерархами, вставшими между толпой и Богом.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|