Приезд Султан Са'ид хана в андижан, пленение его Шахибек ханом (добавлено по Л1 106б), освобождение [из плена] и уход [са'ид хана] в Кабул к Бабур Падишаху

ГЛАВА 18.

ПРИЕЗД СУЛТАН СА'ИД ХАНА В АНДИЖАН, ПЛЕНЕНИЕ ЕГО ШАХИБЕК ХАНОМ (Добавлено по Л1 106б), ОСВОБОЖДЕНИЕ [ИЗ ПЛЕНА] И УХОД [СА'ИД ХАНА] В КАБУЛ К БАБУР ПАДИШАХУ

При описании жизни [Са'ид] хана раньше отмечалось, что поскольку он долгое время находился при Шахибек хане, то хорошо был знаком с характером его и его людей и знал, что на этот раз они не оставят [в живых] могольских султанов. Теперь не будет так, как один раз Шахибек хан схватил подол Султан Махмуд хана и отпустил, оправдав себя этим перед народом, поэтому каждого, кто стремился к Шахибек хану, Са'ид хан удерживал от этого многочисленными уговорами. Однако дела в Моголистане приняли такой оборот, что для него не осталось другого средства, как [295] пойти к узбекам, и эти дела уже были описаны. Когда по упомянутым обстоятельствам [Султан Са'ид хан] был вынужден прибыть в Андижан, правление и власть в Фергане были в руках Джанибек султана. Джанибек Султан отдал Андижан человеку по имени Ходжа 'Али бахадур, потому что он был одним из доверенных людей Шахибек хана и стал при нем аталиком. Он был сумасбродным, однако в военном деле, в управлении Государством был очень знающим человеком.

Когда [Султан Са'ид] хан дошел до Сулат-канда, который подчиняется Андижану, перед тем, как назвать свое имя и происхождение, он спросил, что сделали с Султан Махмуд ханом и куда отослали Султан Халил султана. Жители того селения сообщили, что Султан Махмуд хана и всех могольских хаканов, которые приехали сюда, отправили в город небытия / 143а / через ворота мученической смерти. Нить надежды у хана, которая [и до этого] < была слаба, как паутина (Приведено по Л₂ 131б; Л₃ 188б), окончательно оборвалась. Видя и зная это, он не раскаивался в том, что приехал сюда, потому что другого выхода у него не было Ходжа 'Али бахадур послал человека и забрал у него все, что было, а самого хана заключил под арест в худжру, находившуюся над воротами андижанской крепости. На следующий день, когда меченосец турка Востока вытащил саблю из ножен небосвода, и блеск его сияния озарил мир, светлый мир потемнел в глазах хана — известив [Султан Са'ид] хана, Ходжа 'Али бахадур отправил его в Ахси к Джанибек султану. Но сам Ходжа 'Али бахадур приуныл и опечалился, он сожалел об этом и раскаивался, однако, опасаясь приказа Шахибек хана, не мог даже подумать о спасении хана.

Перед тем, как отправить хана, он послал гонца [к Джанибек султану]. В те дни Джанибек султан упал с лошади, стукнулся головой о землю, и ум его после этого расстроился. Часто его действия и слова не соответствовали здравому рассудку. Поводья, удерживающие равновесие, выскользнули из рук его разума. Когда прибыло сообщение [о Са'ид хане], в тот день его мозг случайно охватило желание действовать согласно исламу и поступать по закону шариата, и это обстоятельство Всевышний Аллах сделал причиной спасения хана. [Джанибек] сказал: “Я не палач, чтобы [296] стараться пролить чью-то кровь”. Он приказал, чтобы написали указ на имя Ходжа 'Али бахадура: “Могольского султана, который приехал сюда, мне никто не отдавал на поруки и не было решения по шариату, чтобы пролить его кровь. < С получением этого письма(Добавлено по Л₂ 131б; Л₃ 109а) пусть его отпустят на просторы покоя и безопасности, и пусть он идет, куда захочет”. Хан много раз рассказывал этому ничтожному об этих событиях. Он говорил: “Мне давно было известно, что узбеки ни в коем случае не оставят могольских султанов в живых, поэтому я готов был к этому еще / 143б / при моем первом отправлении в Андижан. Когда я достиг Андижана, некоторые благочестивые люди стали писать для меня и присылать мне свои моления за меня, а я отвечал им, что одно из условий для молитвы — это не воздавать ее за неосуществимое дело, а мое спасение — из числа невозможностей, и молитва за это исключается. Они отвечали: “Если эти моления и не спасут Вас от этих страшных событий, то, по крайней мере, на том свете принесут Вам награду”. Для вознаграждения [на том свете] я читал некоторые из тех молений, которые люди присылали для меня, и по всякому представлял себе свое спасение, и никак оно не рисовалось на доске моего воображения. Например, я представлял, допустим, что Шахибек хан умер, однако какая польза для моего спасения в том, что он умирает в Хорасане в то время, когда меня убивают в Ахси; а если сейчас умрет Джанибек султан, то с его смертью дела у узбеков не расстроятся [настолько], чтобы от этого расстройства я бы мог спастись. Никакой возможности для моего спасения я не видел. Когда мы приблизились к Ахси, навстречу нам скакал какой-то человек. Мне стало ясно, что этот человек едет известить о способе моей казни. Когда он приблизился, оказалось, что это — Маулана Хайдар Харсавар (Приведено по Л₂ 132а), один из уважаемых людей Андижана. Он спрыгнул с коня, поцеловал мое стремя и с безграничной радостью и веселостью сказал: “Да будут приятные вести! Вышел приказ Джанибек султана о Вашем освобождении. Отмеченный счастьем указ несет следом Дуст 'Али Чулак”. У меня промелькнула мысль, что он говорит это, чтобы успокоить меня. Я сказал: “Да воздаст тебе Господь [297] добром! Я уже перестал думать о жизни и для меня нет необходимости в таких утешениях”. Пока Маулана Хайдар подтверждал истинность своих слов верой и прославлением Бога / 144а / и подкреплял их внушительными и сильными клятвами, прибыл Дуст 'Али Чулак и передал приказ моей страже, чтобы она возвращалась, привела меня к Ходжа 'Али бахадуру и действовала согласно привезенному мною указу. В одном фарсахе от Ахси они повернули назад и увезли меня в Андижан. Когда < указ обо мне (Приведено по Л₃ 109б (в Т — неясно)) отдали Ходжа 'Али бахадуру, он принес его, отдал мне в руки, и я прочел его. Содержание его было то же самое, о чем говорил Маулана Хайдар. Ходжа 'Али бахадур сказал: “Мне этого довода достаточно. И если [Джанибек] не остановится на этом решении и в силу изменчивости его нрава последует указ, отменяющий [настоящий], сейчас надо радоваться и пить из бокалов, веселить душу и отдохнуть в наслаждении. И сколько я ни убеждал его в том, что осквернять сейчас чашу вина мученической смерти бокалами веселья есть проявление безнравственности и кощунства, пользы не было, и я вынужден был поступать так же, как Ходжа 'Али бахадур. Бокалы веселья пошли по кругу, как круг самого бокала. Алое вино заставило цвести подобно красной розе и весеннему тюльпану румянец лица, который от желтизны желчного приказа Шахибек хана приобрел цвет шафрана.

Тот день прошел в беспрерывном питье вина, и когда свеча ночного пиршества осветила как день площадь собрания, прибыл йасавул Джанибек султана по имени Аллахберди и дал в руки Ходжа 'Али бахадура приказ, возвещающий несчастье. Ходжа 'Али бахадур отдал приказ мне в руки: “Читай письмо”. Там было написано: “Без предварительного обдумывания был издан указ об освобождении Султан Са'ид хана, теперь [стало ясно, что] освобождение его противоречит ханскому (В Л₂ 132б; Л₃ 109б — Джанибек султана)указу. Следует присоединить его к ранее ушедшим, которые больше не вернутся, < или же по прежнему порядку ты отправишь могола в столицу, а там его (Добавлено по Л₂132б; Л₃ 109б) наверняка отошлют в мир вечного покоя через виселицу”. / 144б / Когда я прочел этот, с дурным предзнаменованием, указ, розовый цвет [моего лица] от [298] пурпурного вина сменился желтым цветом страха. Ходжа 'Али бахадур все понял и сказал: “Что еще осталось, чтобы смущать веселье и напрасно тревожиться? Читай указ”. Я прочел. Ходжа Али бахадур разгневался и сказал: “Мозг его расстроился от порчи, и что можно ждать от такого мозга? Во всяком случае, если он задумает добро, оно непременно окажется чистым злом, а если он задумает зло — то сохрани нас Аллах от этого! Человек, который спасся от острия меча и от виселицы, исчезает подобно ртути и улетучивается, как камфора. Где я найду его? ” Йасавул учтиво поцеловал землю и сказал: “Бахадур! Сворачивать с прямого пути доброжелательства и грешить ложью — худшее из качеств человека и не является добрым делом. Султан, который, как Вы говорите, исчез, подобно ртути, находится при Вас, как я это вижу”. Ходжа 'Али бахадур вспыхнул как огонь и сказал: “Моя достойная служба и неподдельное мужество, проявленные ради Джанибек султана, разве оканчиваются этим унижением, когда подобный тебе новоявленный Чагатай, у которого подол службы все еще настолько запачкан, что никакая вода прощения не сможет отмыть его, обвиняет меня во лжи и наставляет на путь доброжелательности к этой династии! Во всех делах я могу держать ответ перед султаном”. Он приказал, чтобы сделали в бревне дыру, положили его на шею [Аллахберди йасавула] и держали (Приведено по Л₁ 107б, Л₂ 133а; Л₃ 110а) [йасавула] во дворе на конюшне. Позже, когда одежда царствования в Андижане украсилась станом правления хана [Султан Са'ида], этого Аллахберди йасавула схватили и привезли к хану и напомнили о его дурном поступке. / 145а / Хан сказал: “Ходжа 'Али бахадур в ту же ночь отомстил за нас и нашу память очистил от обиды. Теперь пусть он приступит к той же службе йасавула”. Он дал ему среднюю ступень йасавульства, что было для него высшей должностью.

О боже! Ты такой владыка, что от лучей твоего великодушия появился свет у мира изначального и, конечно, у человека. Все это благородство проявлено самым ничтожным из твоих рабов. Этот раб [Султан Са'ид], простивший того грешника, ничтожен в сравнении с твоим владычеством над тем рабом [йасавулом], который явился местом проявления великодушия [299] “Если со стороны того раба [Султан Са'ида] будут допущены ошибки, твое прощение их не будет удивительно, так как раб [Султан Са'ид] своим снисхождением простил такую большую вину. Что стоит величина вины того раба [Султан Са'ида] перед твоим великодушием, могуществом и величием твоей милости? Он простил твоему рабу [йасавулу], и ты прости своего раба [Султан Са'ида] < Аминь! О, владыка обоих миров>.

Ту ночь до наступления дня [Ходжа 'Али бахадур я хан] провели в беседе, а на следующий день [Ходжа 'Али бахадур] отправил хана в сопровождении нескольких людей по дороге Каратегина. Они прошли один день. Сопровождающие люди потеряли правильную дорогу, и все вернулись. Об этом сообщили Ходжа 'Али 'бахадуру. Он сильно поругал тех людей и подверг их наказанию. Несколько дней он держал хана при себе. Он нашел хороших надежных людей — первым из них был Маулана Халики — человек, обладающий достоинствами и стремящийся к знаниям. Он искусно писал насталиком, хорошо слагал стихи и в музыке был мастер. Другой — Ходжа Салих. Он был в Андижанском вилайате опорой купцов и по всем дорогам был знаком со всеми людьми. Для этих людей упомянутый Ходжа был надежным человеком в делах. Другой — Маулана Йусуф Кашгари, мухтасиб в Андижане, в делах он был человеком знающим. / 145б / Другой — Гадайберди (В Л₂ 134а; Л₃ 110б; R 226 — Гадайпири). Это был человек веселого нрава и знаток музыки. Другой был Амир Ахмад из тюрков Андижана. Он много путешествовал, хорошо знал все дороги и тропы. Другой был Джалал — до предела услужливый человек. Сделав этих нескольких человек спутниками хана, Ходжа 'Али бахадур отправил его во второй раз. Ходжа Салих и Маулана Йусуф ехали под видом купцов; Маулана Халики, Дарвишберди (В Л₂ 134а; Л₃ 110б; R 226 — Дарвишпири) и хан — в одежде студентов, походили на Каландаров, а Мир Ахмад и Джалал — под видом слуг купцов. В таком виде они отправились и в полной безопасности, благополучно добрались до Кала-йи Зафар.

В Кала-йи Зафар сидел Мирза хан при таких обстоятельствах, о которых сказано выше. Мирза хан сделал для них все, что мог. Они пробыли в Кала-йи [300] Зафар восемнадцать дней. Так как Мирза хан был человеком слабым, несколько людей из его окружения в беседах между собой испивали чашу отчаяния, и они положили на блюдо прощения власть в Кала-йи Зафар, который не равнялся [по величине] и половине лепешки, и предложили ее широкому, как море, вниманию хана. [Са'ид] хан не обратил на это внимания и сказал: “Мирза хан — сын моего дяди. Из-за превратностей судьбы он подвергался сотням трудностей и выступать против него и отнимать у него это владение не дозволено в религии великодушия и запрещено в вере благородства”. По этой причине [хан] быстро совершил переход и ушел в Кабул. После его ухода из Кала-йи Зафар через восемнадцать дней я также прибыл к Мирза хану, как было уже упомянуто ранее.

Когда хан достиг Кабула, [Бабур] Падишах встретил его с уважением и почестями. Хан не раз говорил: “В те дни, когда я был в Кабуле, время для меня проходило так беззаботно, как / 146a / никогда не бывало раньше и больше никогда не будет, так как управлением делами царства, что является самым трудным делом, занимался [Бабур] Падишах. Царствование доставляет разнообразные удовольствия благодаря свободе действий и дружбе людей, проявляющейся в услужении царствующей особе. Вершители дел государства не могут избежать общения как с другом, так и с недругом, как с хорошим, так и с плохим, а у меня в те дни была такая свобода действий, что я водился только с теми, кто мне нравился, и больше никто меня не беспокоил — это великое удовольствие! Таким же образом все, что было угодно моей душе и моему уму, непременно осуществлялось без труда. Все, что было необходимо для жизни, [Бабур] Падишах имел в достатке и в таком количестве, что хватало на все и даже с избытком. В течение двух с половиной лет моя жизнь текла так беззаботно, что никогда даже пылинка печали не касалась моего сердца, и единственная мысль, занимавшая в то время мой ум, была лишь о том, где сегодня соберется общество и какие будут удовольствия. В те дни ни от чего у меня не болела голова, разве что от хмеля, и я не испытывал никакого смятения, разве что из-за локона возлюбленной. Постоянно от силы любви воротник < моего терпения (Добавлено по Л₁ 108б; Л₂ 134б; Л₃ 111а) был разорван, а от стремления к рубинам тюльпаноликих — грудь растерзана. [301]

Птица души моей, подобно диким животным, убегала от всех, кроме газелеоких, и находила покой в силке их локонов. Если я испивал чашу вина, то при этом мечтал о ее рубинах, с цветом вина. Если же я ел кусок кебаба, то как будто я доставал этот шашлык из огня любви к ним. Байт:

Если я выпью вина — опьянение в моей голове от тебя,
Если я пойду на луг, колючка в моем сердце — это ты

Особенно был один из сыновей могольских эмиров, рожденный пери, подобный гурии, со стройным станом, с грациозной поступью, с лицом, как тюльпан, со станом, как цветок, мучитель / 146б / по имени Бек Мухаммад.

Байт:

Что бы ни начертало на странице мысли перо воображения,
Приятный образ твой красивее того

Возможно поэт в отношении его сказал? — [стихи]:

Кипарис имел бы сходство с твоим приятным станом,
Если бы у него было лицо — роза и рот — бутон

Возможно вся эта красота (Приведено по Л₁ 108б; Л₂ 134б; Л₃ 111а) достигла предела в его грациозной особе и до того, как достигнуть совершеннолетия в эту пору незрелости, она довела до совершенства жестокосердие.

Байт:

Все, что говорят о красоте и изяществе — ты имеешь все,
Однако нужно было бы иметь на том лице и родинку
Верности

Его брат и родственники — все находились при мне, и услужение мне они считали для себя самым заветным желанием в противоположность ему, который, проявляя дружбу ко мне, вместе с тем избегал меня и никогда не боялся огорчать меня.

Байт:

До каких пор, о игривое несчастье мое, ты будешь приносить огорчения.
Если все [захотят] стать твоими друзьями, то ты будешь избегать всех их? [302]

Мне редко удавалось схватить подол свидания с ним, а если иногда и удавалось, то он так взмахивал руками кокетства и каприза, что подол свидания с ним выскальзывал из моих рук, и даже поводья терпения и покоя уходили из рук ума и рассудка.

Байт:

Прошел ты, жеманничая, и ударил меня мечом вражды,
Одел ты платье кокетства и махнул на меня рукавом

Так как от требования свидания с ним постоянно поднималась пыль ссоры и обиды — байт:

Джами проявлял старание в знакомстве и в дружбе,
Однако натура возлюбленной склонилась к отчужденности,

и я поневоле убирал ногу под подол уединения в келье разлуки и вкушал горечь яда терпения. Байт:

О глаза мои, послушайтесь моего совета, не глядите на то лицо,
Я привык к разлуке и больше меня не приучайте к дурному

И для своего успокоения ночью я ходил около его двора. Байт:

Ночью я отправляюсь на крышу [дома] той луны, приложу ухо к дымовому отверстию,
Подниму стекло, а вместо него приложу ясное око

А дни я проводил в прогулках по саду и в созерцании цветов. [Стих]:

И на равнине луга, и на лужайке сада не раскроется
Сердце, которое, подобно бутону, сжато из-за однойрозоликой / 147а /

Если я видел травку, то вспоминал его нежный пушок [над губой] и лил слезы, подобно весенней тучке. Стихи:

Я отправился в сад, но не было там моего грациозно выступающего кипариса,
И не было там моего свежего улыбающегося бутона,
Подобно туче ранней весны я лил слезы повсюду,
Потому что не было перед моими плачущими глазами того кипариса. [303]

Если я видел родник, он напоминал мне чистую воду свидания с ним, и я был готов выпить его залпом. Стихи:

О ты, перед которой Хизр спрятался в устах возлюбленной,
Родник живой воды — вот, что спряталось там от тебя,
Когда вокруг пушка ее показалось облако весеннее,
Засверкала молния и загремел гром от стонов моих
и друзей — это из за тебя

Если кипарис и роза возникали перед моим взором от напоминания о его стане и лице я исторгал стон. Рубаи:

Когда я хожу по саду, вспоминаются твои дорожки,
Взгляну на розу — встает передо мной твое лицо,
В тени кипариса, если присяду на миг,
Вспоминается подобный кипарису твой пленительный стан

Вывод из этих слов таков: согласно правилам любви, обычаю влюбленного и привычке возлюбленной — мисра:

Начало любви — страдание, а конец — смерть.

Где же предел влюбленности? Ведь нет конца [у его чувств] к возлюбленной, чтобы несчастный влюбленный, приложив крайнее старание, достиг бы желаемого. Стихи:

Цель от любви к тебе — вкушать горести и печали,
А если не так, то под небом немало предметов удовольствия!
В мечтах о теба подышу я с тобой несколько мгновений,
Итог драгоценной жизни — эти самые несколько мгновений,
Что удивительного в том, что мой стан согнулся
от печали из-за любви к тебе,
Когда от тяжести любви даже стан небес согнут

Поскольку удлинение этой речи не вмещается в листы этого краткого повествования, которое представляет собой описание удивительных событий времен вращения непостоянного неба, — байт:

Прочел я повесть о влюбленных, но не нашел там ничего,
Кроме пленительницы сердца и преданности [влюбленного] сердца,

поэтому мы возвращаемся к довершению повести.

Итак, хан пребывал в Кабуле и был близким другом и собеседником [Бабур] Падишаха. Между этими двумя благородными особами / 147б / существовала дружба, согласие, любовь и доверие в самой высшей степени. Славное прибытие хана в Кабул произошло в ша'бане [304] 914 (ноябрь — декабрь 1508) года, и он оставался в Кабуле до рамазана 916 (Приведено по Л₂ 135б; Л₃ 112б) (декабрь 1510) года, когда Шахибек хан был убит Шах Исма'илом, как будет описано дальше.

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: