Теория параллельных пространств 3 глава

Это почему-то не нравилось новому директору, по про­звищу Чуф. Но он ничего не мог поделать. Мальчишки не признавались, кто с какой стороны, врали надзирателям. Чуф дергал кадыком и морщился: он был сторонником чет­кой дисциплины, а вранье, несомненно, растлевало воспи­танников…

 

Обо всем этом быстро и сбивчиво вспомнил мальчик, когда увидел среди ребят Музыканта.

— Почему вы решили, что он шпион? —спросил Му­зыкант и глянул из-под темных волос.

— Я не шпион,— опять сказал мальчик.

— Помолчи,— одернул его Летчик и доложил: — Он подслушивал у щели.

— Да не подслушивал я! — громко сказал мальчик. Ему стало обидно.— Вовсе я не шпион! Это взрослые бывают шпионы, а мне зачем?

— Он сын учителя,— задумчиво проговорил курчавый мальчишка.— Небось думал заложить нас папаше.

— Ничего подобного! Папа терпеть не может до­носчиков!

— Вообще-то правда,— сказал еще один из мальчи­шек, остролицый, светленький, в оранжевой майке.— Его отец — ничего дядька… Ладно, ты не бойся.

— А я и не боюсь. Что вы мне сделаете? Отлупите? Если я шпион, это вам не поможет… Замуруете здесь навеки? — Он глянул с насмешкой.

А они смотрели на него серьезно, без самых маленьких улыбок. Будто что-то решали. Мальчик вздрогнул. Он вдруг ощутил, что сейчас не совсем игра. Вообще не игра. Он знал, что среди лицейских мальчишек есть всякие. Есть и такие, что прошли во время партизанских стычек огонь и воду. Видели, как убивают, и, кто знает, может быть, и сами стреляли в живых людей. Такие могут, наверно, и замуровать…

Нет, эти не могут. Андрюшка не может, Музыкант не может. И вот этот, в оранжевой майке… И вот тот— в желтой рубашке и с желтыми соломенными волосами. У него хорошее имя — Денёк.

Денек сказал:

— Говоришь, не подслушивал. Тогда скажи, пожа­луйста, что делал у щели?

Ящерка беспокойно шевельнулась в кармане. Может, хотела выручить мальчика? И мальчик решился. Он вы­садил ящерку на ладошку.

— Вот… Я гонялся за ней. Мы играли…

Ребята повскакали со ступеней. Окружили мальчика. Навалились на плечи друг другу, кто-то поднял над головами фонарь.

— Ух какая!..— ласковым шепотом сказал курчавый мальчишка.

— Это геккон,— определил Денек.

— Сам ты геккон. Это каменка,— возразил мальчишка в оранжевой майке.— У гекконов не такой узор…

— Эй, не мешайте! У нее хвост может отвалиться. У них легко хвосты отрываются.

— Другой вырастет…

— Когда еще вырастет!

— А это редкая порода?

— Ой уж редкая! У нас в Желтых Камнях таких тысячи!

— Зато она ручная.— сказал мальчик, слегка сгибая пальцы, чтобы прикрыть ящерку от желающих ее потро­гать и погладить.

— Как это ручная? — спросил мальчишка в оранже­вой майке.— Дрессированная?

— Нет. Но она меня знает, мы вместе играем…

— А у нас в Орехове…— начал кто-то.

Но Музыкант перебил:

— Поглядели, и хватит. Садитесь.

Все послушно расселись на ступеньках, и Денек сказал мальчику:

— Садись и ты.

И опять все стали смотреть на него. Правда, уже не так подозрительно. Музыкант задумчиво проговорил:

— Ну и что же нам с тобой делать?..

Мальчик понял, что пришла решительная минута. Он зажмурился и отчаянно попросил:

— Возьмите меня к себе!

Они не ответили, только запереглядывались. Курчавый вполголоса сказал:

— Ага… А потом разболтает.

— Я ничего не разболтаю! — клятвенно пообещал мальчик.— Если бы я хотел, я давно бы мог про вас разболтать.

Все насторожились, а Музыкант строго спросил:

— Про нас? А что ты знаешь? Мальчик понял, что назад пути нет.

— Много знаю. Знаю, где ваша лодка спрятана, чтобы через Реку плавать. Знаю, что вы в Пустой Город ходите. И что вы поклялись никогда не ссориться, если даже с разных берегов… Только не знаю, кто такие ве­терки…

Он замолчал, и тишина сделалась такой, что опять страшновато стало. В фонаре потрескивало нагретое железо.

Музыкант спросил — уже не строго, а печально:

— Как ты про это выведал?

— Я не нарочно,— слегка покривил душой маль­чик.— Но щелей-то в камнях много. А я тут все закоулки знаю, мы ведь давным-давно здесь живем…— Он осмелел и улыбнулся.— И глаза вы мне зря завязывали, этот погреб я тоже знаю…

Денек вдруг засмеялся:

— А мы-то думали, что полный секрет…

Мальчик вздохнул:

— А у вас и так полный секрет. Кроме меня, никто не знает, а я не выдам. Если не возьмете к себе, все равно не выдам, я не предатель.

— Возьмем, наверно,— серьезно сказал Музыкант.— Что ж теперь… Вы как думаете? Ты как, Денек?

— Я? Ну, пожалуйста, я не против. Даже наоборот.

— А другие?

— Да ладно,— усмехнулся Андрюшка.— Только не испугался бы…

— Пусть клятву даст,— сказал Летчик.— Где листок?

Кто-то зашуршал бумагой. Летчик вытащил из во­ротника длинную иглу.

— У нас кровью расписываются. Не боишься? Мальчику стало неуютно и зябко, но он протянул руку

без задержки. И быстро заговорил:

— А правда, что в Пустом Городе само собой кино крутится в пустых кинотеатрах? В нашей школе… ой… в нашей школе ребята говорили, что…

— Правда, правда,— усмехнулся Музыкант.— Пиши.

Мальчик мизинцем с красной капелькой вывел на мятом листе свое имя.

— Кино не само крутится,— сказал Денек.— Его кру­тят ветерки.

— А кто они такие? — опять спросил мальчик. Он был теперь полноправным членом мальчишечьего братства, он мог спрашивать про все тайны.

— Слушай…— сказал Денек.

 

Оказалось, что ветерки — это маленькие ветры, кото­рые живут в лесах, в скалах и в пустых переулках. Они живые. Некоторым очень много лет — целая тысяча. Но они все равно как мальчишки. И многие из них умеют превращаться в мальчишек, потому что раньше были настоящими, такими, как нынешние ребята.

Эти ветерки давние, вечные…

А есть и другие. Это обыкновенные мальчишки, ко­торые умеют иногда делаться ветерками. Умеют превра­щаться в маленькие спиральные вихри и мчаться куда хочешь— стремительно и неуловимо. Такому мальчишке не страшна любая высота и любые враги. Он и погибнуть по-настоящему не может, в крайнем случае превратится в ветерка навсегда…

— И вы все— ветерки? — с недоверием и восхище­нием прошептал мальчик.

— Не все пока,— объяснил загорелый Андрюшка.— Кое-кто еще готовится. Нас тут в лицее много таких… Станем ветерками— никого не будем бояться. Даже тех, которые велят.

— А разве они есть? — удивился мальчик. Музыкант усмехнулся.

— А как сделаться ветерком? — спросил мальчик.

— Сначала надо переплыть Реку,— объяснил Де­нек.— Хотя бы один раз. Это не просто река, а такая… ну, вроде волшебной границы. Потом надо побывать в Пустом Городе. Там на Башне Ветров написано за­клинание ветерков. Его надо выучить…

— И все?

Это было так просто!

— Не все,— сказал Музыкант.— Потом самое глав­ное. Надо забраться на высоту и не испугаться — прыг­нуть вниз…

— Как ты за пистолетом? — спросил мальчик.

— При чем тут это…— неохотно сказал Музыкант.— Я тогда и не слыхал еще про ветерков… Надо не боять­ся и прыгнуть. Тогда станешь невидимкой и полетишь.

Мальчик подумал. Потом спросил нерешительно:

— А если будешь очень бояться, но все равно прыг­нешь? Тогда получится?

— Получится,— сказал Денек.— Главное, чтобы пе­ребороть страх…

В это время в щель донеслась хриплая игра сигнальных рожков.

 

 

Воспитанников построили на дворе широким квадратом. Директор Чуф, морщась, оглядывал пестрые и неровные шеренги. Рядом с ним стояли классные над­зиратели. Только они, учителей не было.

Мальчик, разумеется, был не в строю. Он забрался до половины на железную лестницу башни и оттуда все видел. И все слышал — каменная подкова крепости отражала и доносила любое слово.

Мальчишки стояли тихо и понуро. Директор Чуф, двигая кадыком, отчетливо говорил:

— Раньше мы были терпеливы. Мы только предуп­реждали. В крайнем случае наказывали очень мягко. Трое суток в штрафном каземате— самое большее, что полу­чали те, кто плавал через Реку или посещал Пустой Город. Опыт показал, что эти меры не принесли результата. Число нарушителей лицейской дисциплины неуклонно растет. И посему…— Чуф передохнул и молча подвигал кады­ком.— Посему высшее начальство потребовало от ме­ня— и я отчетливо понимаю необходимость этого требо­вания— принять самые решительные меры…— Он кивнул надзирателю Кате — круглому человечку с гладким и бе­лым, как тарелка, лицом.

Надзиратель Катя подскочил и женским голосом пропел:

— Воспитанники Андрей Корда-а… Виктор Липун… Феликс Юма-а… Александр Кулик! Ша-а-а-аг… впрёт!

Загорелый Андрюшка беспомощно оглянулся на ребят и, припадая на забинтованное колено, шагнул из строя. И еще трое шагнули, незнакомые мальчику. Один— со­всем малыш, даже непонятно, как такой оказался в ли­цее. Он испуганно вертел круглой стриженой головой с большими ушами.

Ко всем четырем подошли надзиратели, взяли ребят за плечи и вывели на середину двора.

— Эти четверо,— деревянно произнес Чуф,— будут наказаны первыми. Сейчас их запрут в штрафном казе­мате, а после необходимых формальностей и воспитательных бесед их направят в трудовую школу на острове Крабий Глаз. Так нам велено, и так будет, а если этот печальный пример не…

— Они не виноваты! — звонко сказали из рядов.

— Ма-а-алчать! — запел Катя.

— А если этот печальный пример…

— Бандюги! Он же совсем малёк,— сказали в строю.Видимо, про ушастенького.

— Ма-а-алчать! — Катя вытянулся на носках.— Имейте в виду! В крайнем случае нам разрешено при­менять электрощупы!

Строй замер. Но почти сразу опять прорезался го­лос:

— Какой храбрый с пацанами! Где ты был, когда воевали?

— В отряде умиротворения!— крикнули из задней шеренги.

— В интендантской конторе, ворюга!

— Молчать,! — это крикнул уже директор.— Разой­дись! По классам! Марш!

Строй стал медленно разваливаться. А четверых по­вели к приземистой железной дверце.

 

Страшная мысль ударила мальчика. Так, что он едва удержался на ступеньках. Вдруг ребята решат, что это он выдал мальчишек? Все вынюхал и донес!

Эта мысль была такая отчаянная, что мальчик бро­сился искать Музыканта или кого-нибудь еще из новых знакомых. Но двор быстро опустел.

Мальчик промучился до вечера — то во дворе, то дома.

— Ты заболел? — тревожилась мама.

— Нет. Просто скучно.

— Ничего. Скоро поедем к дедушке в Чайную Пристань.

— Папа, а что за школа на острове Крабий Глаз? — спросил мальчик, когда вернулся отец.

— Это не школа, а тюрьма.

— А этих ребят… Их правда отправят туда?

— Ох, да помолчи ты…— со стоном сказал отец.

Вечером, когда двор был уже в глубокой тени и ос­тывали камни, мальчик увидел у старой пушки Музыканта, Летчика и Денька. Он подбежал, остановился и заплакал:

— Вы, наверно, думаете, что это я? Честное слово… Я же клятву давал…

— Что?— удивился Денек.— Ты о чем? Да перестань ты реветь, пожалуйста! Кто на тебя думает?

— Катя, сволочь, выследил,— сказал Летчик.— Мор­да фаянсовая…

Мальчик всхлипнул. И стыдно было за слезы, и ра­достно, что верят ему.

— Может, попросить папу, чтобы заступился за ре­бят?— неуверенно предложил он.

— А что твой папа сделает?— хмуро отозвался Му­зыкант.— Он кто? Учитель черчения. Он даже не в ли­цейском совете. Выгонят с работы— и крышка.

— Он говорит, что на Крабьем Глазе тюрьма,— про­бормотал мальчик.

— Ребятам еще до этой тюрьмы достанется,— сказал Денек и пошевелил плечами.— Воспитательные беседы… Знаешь, что такое электрощуп?

Мальчик кивнул. Электрощупы были у пастухов, ко­торые охраняли табуны в степи под Чайной Пристанью. Мальчик видел, когда был у дедушки. Электрощуп на­поминает спиннинг с коротким удилищем. Круглый раз­рядник похож на катушку. Конец у щупа гибкий и всег­да дрожит… Мальчик помнил, как пастух задел этим концом непослушного жеребенка. Тот даже не заржал, а вскрикнул по-ребячьи. Опрокинулся на спину и за­бился…

Неужели так можно? Каменная каморка, некуда деть­ся, те четверо сжались в углу, а эти гибкие жалящие концы все ближе, ближе…

— Нет…— прошептал мальчик.

— Что «нет»? — зло усмехнулся Летчик.— Год назад было бы «нет». Они тогда не смели… Я говорил тебе, Музыкант, не надо выбрасывать оружие. Если этот шкет Фелька не выдержит и расскажет про всех, кто был в Городе, завтра что будет?

— А давайте завтра поднимемся все!— Денек стукнул кулаком по пушке.— Если все разом, мы справимся! И щупы пообломаем, и ребят освободим…

— И через полчаса явится отряд умиротворения,— сказал Летчик.— Я говорил, не надо выбрасывать пи­столеты.

— Выбросили, чтобы не стрелять друг в друга,— от­ветил Музыкант.— И ничего другого тогда нельзя было сделать.

— «Тогда»... А что делать сейчас?

— Да,— согласился Музыкант.— Сейчас оружие при­годилось бы.

У мальчика сердце билось, как горошина в погремушке. Потому что он понял: пришла пора сказать о своей главной тайне. Это была не детская тайна. Дело пахло не игрой, он это понимал. Но он же поклялся, что будет вместе со всеми. И четверо сжались в каземате, ждут…

— У нас в квартире есть глухая кладовка,— сказал мальчик.

— Ну и что? — сумрачно спросил Летчик.

— Там в углу, над полками, такая квадратная дыра с решеткой. Вентиляция. Решетку я вынимал, в дыру залазил. Там такой узкий проход. Вернее, пролаз… Я люблю везде лазить.

— Знаем,— буркнул Летчик.

— Дальше,— попросил Денек.

— Я ползал по. нему. Он длинный такой, и трудно ползти, но я один раз добрался до конца. Там подвал, комната запертая… И в ней карабины.

— Что? — быстро спросил Музыкант.

— Карабины со штыками. И железные ящики с пат­ронами. Раньше старших курсантов учили стрелять.

Музыкант, Летчик и Денек быстро оглянулись. Му­зыкант положил мальчику на плечи твердые ладони. Будто младшему братишке.

— Ты молодчина. Я сразу понял, что ты такой, ты похож…

— На кого?

Музыкант коротко улыбнулся:

— На хорошего человека… А много там карабинов?

— Штук тридцать… Только я боюсь…

— Не бойся,— успокоил Музыкант.— Мы все сами сделаем, про тебя никто не узнает.

— Да я не этого боюсь. Ход очень кривой. Я прямо замучился, пока полз.— Он улыбнулся: — Извивался, как моя ящерка. А карабины-то прямые, длинные, могут не пролезть.

Мальчишки переглянулись.

— Думайте,— сказал Музыкант.

— Что думать. Пополам не сломаешь,— огрызнулся Летчик.

Денек неуверенно спросил:

— А если снять штыки и отвинтить приклады? Может, протащим?

Мальчик подумал.

— Да,— сказал он.— Тогда можно.

 

МАГИСТР

 

 

Елка была большая, украшали ее долго. За окнами давно стемнело. Директор наконец сказал де­журным пятиклассникам, что они могут идти домой. Их учительницу он тоже отпустил. Она в глубине души была довольна, однако суховато спросила:

— Как же так? Дети не кончили работу.

— Ничего. Я останусь, и мы кончим. Она не удержалась:

— Простите, директор Яр. Вы и… кто еще?

— Мои ребята.

Учительница поджала губы. То есть она улыбнулась, но мысленно поджала губы. Но даже мысленно она не позволила себе произнести слово «любимчики». Это была пожилая опытная учительница, строгая к другим и к се­бе. Она гордилась тем, что всегда была справедливой. Другой вопрос, что справедливость эта часто была при­чиной ребячьих слез. Зато никто не мог упрекнуть ее в необъективном отношении к людям. Вот и сейчас она одернула себя: «Вовсе не любимчики. Просто давние знакомые директора. Он был дружен с этими детьми, когда еще не работал в школе. (Хотя странно, конечно: как это можно дружить с детьми?) Говорят, они много испытали во время нашествия, спасали друг друга. Естественно, он позволяет им немного больше, чем другим школьни­кам…»

Впрочем, подумала она, директор и другим позволяет бог знает что. Он разрешил девочкам являться на занятия без лиловых форменных фартуков, заявив, что девочки должны быть похожи на девочек, а не на юных послушниц из монастыря кармелиток. (Кстати, необходимо узнать, кто такие кармелитки.)

Он смотрит сквозь пальцы на то, что дети приносят этих ужасных бормотунчиков и пользуются их подсказ­ками на уроках математики.

Когда учитель естествознания не сдержался и закатил болтливому четверокласснику оплеуху, директор Яр са­молично содрал с его форменного сюртука нашивку стар­шего преподавателя и предложил немедленно покинуть школу. И это на глазах учащихся! Конечно, оплеухи— не лучший и даже запрещенный метод. Но все-таки учитель был учитель …

В коридорах теперь на переменах вместо чинных прогулок — беготня, гвалт и хохот младших учеников. На школьном дворе до самого снегопада было то же самое. Эти любим… эти юные друзья директора научили третьеклассников и четвероклассников какой-то дикой игре с мячиками. Мячики надо катать через ямки, а потом куда-то швырять. Причем ямок должно быть пять! Один из директорских мальчишек, сумрачный очкастый подросток с непонятным прозвищем — не то Чила, не то Чира— даже организовал в младших классах соревнования по бросанию мячика в цель. Соревнования были командные. Это вообще не одобряется нынешними правилами, а тут еще каждая команда состояла из пяти человек! Дети, конечно, веселились, а каково педагогам? Никто не спорит, надо бороться с предрассудками, но нельзя же нарушать приличия! Да и что за глупая игра— мячики? Чего с ее помощью добились? Порядка? Хороших оценок? Только того, что любой мальчишка теперь попадает мячом с тридцати шагов в открытую форточку…

Впрочем, эти мысли не очень тревожили наставницу пятиклассников. Они были не новыми и потому привыч­ными. Гораздо больше ее беспокоили семейные дела. Дома больной муж и взрослая дочь, которая успела выйти замуж и развестись, а в короткий период супружеской жизни родила учительнице внучку. Это, конечно, радость, но хлопот от такой радости выше головы. Вот и разры­ваешься между работой, домом и магазинами… Бака­лейная лавка на Южной еще открыта, надо забежать, купить хоть чего-нибудь для новогоднего вечера. Если, конечно, удастся. После нашествия прошло полгода, а в магазинах все еще пусто. Может быть, к празднику подбросят продуктов?.. Праздник! Одно название. Скорее бы уж он миновал. Так хочется думать, что следующий год окажется счастливее минувшего. Кстати, на собрании учителей директор говорил, что так и будет… Он все-таки ничего директор, хотя и с причудами. Не заставляет заниматься лишней писаниной, добился, чтобы все учителя получали дрова, пока в Орехове не восстановят цент­ральное отопление. Говорят, что не боится никакого начальства. Говорят даже… Но это уж не ее дело! Мало ли что говорят в учительской женщины! Главное, что ди­ректор отпустил ее пораньше.

Учительница вышла на школьное крыльцо. Над ним качалась от ветра голая лампочка, но в пяти шагах было уже темно. И вьюжно, было, и холодно. Учительница поежилась: до лавки три квартала. «Не опоздать бы»,— подумала она. И ощутила крайнюю досаду, когда из темноты шагнул заснеженный бородатый человек и сказал:

— Прошу прощения. Не смогли бы вы проводить меня к директору?

 

Бестолковые пятиклассницы порвали елочные бусы. Те­перь Данка сидела на ящике из-под игрушек и надевала блестящие шарики и висюльки на новую капроновую нитку. Алька торчал на трехметровой стремянке. Он развешивал на ветках стеклянные сосульки и звезды из желтой фольги, похожие на подсолнухи. Повесив игрушку, он обязательно спрашивал с высоты:

— Яр, ну как?

— Нормально. Только не загреми,— с беспокойством отзывался Яр и поглядывал на дверцу у сцены. Там была комнатка, в которой ребята готовили гирлянду. Наконец появился Чита. Он сказал:

— Переключатель искрит, надо перепаять. Ничего, это быстро…

Открылась большая дверь, и недовольный голос учи­тельницы произнес в коридоре:

— Директор Яр, к вам пришли.

В зал шагнул человек в барашковой шапке и засне­женном пальто. Бородатый. Борода была светлая, под­стриженная аккуратным квадратом. Пахнуло холодом.

Пахнуло холодом не из открытых дверей, а словно отовсюду. Яру показалось, что кто-то незаметно и быстро вынул из окон двойные стекла. У Данки посыпались с нитки бусины (к счастью, не на пол, а в подол). Сверху, от Альки, упал и глухо лопнул на полу серебристый шар.

— Растяпа. Уже четвертый,— быстро сказала Данка, хотя это был первый разбитый шар.

— Ничего подобного, третий,— отозвался Алька и стал сбивчиво насвистывать.

Яр посмотрел на Читу. Чита коротко зевнул и при­слонился к стене у дверцы. Он стоял в небрежной позе и разглядывал елочную верхушку. Левую ладонь держал за спиной, правую — у брючного кармана. Карман кругло оттопыривался, будто в нем лежало яблоко.

— Прошу прощения, директор Яр,— хрипловато ска­зал в бороду незнакомец.— Я не решился бы на это бесцеремонное вторжение, если бы не крайняя нужда.

— Проходите,— сказал Яр, стараясь задавить в себе тоскливое ожидание беды.— Можете раздеться… Можете даже снять бороду, если она вам мешает. На роль Деда Мороза вы все равно не тянете.

— Не тяну,— согласился гость.— Но борода нату­ральная… насколько это возможно.

Он снял шапку, стряхнул с нее капельки. Размотал шарф. Медленно, по-стариковски, стянул пальто. Вешалки в зале не было, он положил одежду на стулья у входа. Выпрямился. Теперь он был похож на пожилого профес­сора: аккуратная седоватая прическа, отутюженный пид­жак, что-то вроде университетского значка на лацкане. Широкая борода наполовину закрывала темно-малиновый галстук.

Бледноватое лицо «профессора» было добродушным, голубоглазым и вполне живым. Однако и в лице, и в речи его была та излишняя правильность, которая резанула тревогой Яра и ребят. Даже Данку и Альку, хотя они знали тех только по рассказам.

— Где мы можем побеседовать, Ярослав Игоревич? — осведомился «профессор».

— Здесь,— сказал Яр.

— Но…— «Профессор» посмотрел на ребят.

— Ничего,— сказал Яр.— Они в курсе. Это те, кто был в крепости.

— А! — произнес «профессор» с чисто человеческой ноткой. С уважением и сдержанной грустью.— Это ваши бойцы…

— Да,— сказал Яр. Он шагнул к окну, снял с шах­матного столика коробку с елочной мишурой, придвинул два стула.

— Садитесь.

— Благодарю…— Гость сел, аккуратно поддернув на коленях отглаженные серые брюки.

Стало тихо. Чита смотрел на елочную верхушку. Алька с очень беззаботным видом укреплял на ветке золотистого петуха. Данка вновь собирала бусы.

«Профессор» наконец сказал:

— Я понимаю, что мой визит слегка портит вам предпраздничное настроение…

— Не скрою, портит,— отозвался Яр.— Но еще боль­ше удивляет. Не думал, что после того… инцидента на почтамте кто-то из вас решится на прямой контакт с нами.

Гость задумчиво похлопал по столику узкой ладонью.

— Пришлось, Ярослав Игоревич… А почему бы и нет? Мы же не враги. Нас столкнули роковые обстоятельства, но, если разобраться, нам совершенно нечего делить в этом мире. Мы можем жить, не мешая друг другу и даже помогая…

— Да? — ровным голосом сказал Яр.

— Я понимаю… Были горькие эпизоды, были потери… Но в итоге вы оказались победителями! Ярослав Игоревич! В последнем конфликте вы ликвидировали одного из наших… гм… представителей. Хотя со всех точек зрения он был неуязвим.

— Сам полез,— подал голос Чита.

— Разумеется!— воскликнул «профессор».— Кто же спорит, что ваши действия были логичны и справедливы!

— Мы звали его «Наблюдатель»,— без улыбки сказал Яр.— Погмоему, он был большой дурак.

— Безусловно! — весело согласился «профессор».— Безнадежный болван. Это и понятно, всего единица… Не его жаль, а то, что он так бездарно провалил маневр. А главное, что не успел проинформировать нас, какое оружие вы применили. Казалось, что такого оружия не существует. Увы, оно есть, и нас это до сих пор озада­чивает. Говорю вам это вполне откровенно.

Яр незаметно взглянул на Читу. Чита смотрел на верхушку елки. Но губы у него чуть шевельнулись. Яр с усмешкой спросил:

— А что значит «единица»? Какая-то мера ин­теллекта?

— В известной степени… Если интересно, я могу по­яснить.

Яр сел поудобнее, давая понять, что ему интересно.

— Видите ли, мы во многом отличаемся от гуманоидных цивилизаций, к которым принадлежите вы,— до­брожелательно и чуть печально сказал гость.

— Это заметно,— с ехидцей отозвался Яр. Его то­скливое беспокойство приутихло, и теперь ему было по-на­стоящему любопытно.

— Я имею в виду не мораль и не цели нашей де­ятельности, а чисто физическую сущность,— терпеливо разъяснил «профессор».— Наша осознавшая себя об­щность состоит как бы из атомов разума. Из сгустков энергии мысли… Есть представители, которые, как про­стейшие молекулы, состоят из одного такого атома. А есть молекулы, напоминающие колоссальные скопления… Я, конечно, упрощаю, чтобы объяснить доступ­нее….

— Вы объясняете вполне популярно,— сказал Яр.— А позвольте поинтересоваться: сколько этих самых сгу­стков разума заключено лично в вас?

«Профессор» улыбнулся, как улыбаются взрослые, когда слышат бестактный вопрос ребенка. Но ответил почти без задержки:

— Не вижу смысла скрывать: семьсот двадцать девять.

— Ого,— сказал Яр.

— Чего ж такое неровное число? — высказался на­верху Алька.— Хотя бы до семисот тридцати дотянули…

— Число ровное,— вежливо объяснил «профессор».— Просто у нас другая система, не десятичная.

— Тогда еще вопрос,— жестковато произнес Яр.— Как прикажете вас именовать? Чин у вас, очевидно, не рядовой. Не хотелось бы использовать прозвища или местоимения.

Гость кивнул:

— Зовите меня Магистр. Это в какой-то степени будет отражать истину.

— Тогда к делу, Магистр,— сказал Яр.

 

 

Пока они говорили, Чита вынул из кармана мячик. Мячик был синий с белыми полосками. Чита рассеянно играл им: легонько бросал об пол у своих ботинок и ловил на уровне пояса. Удары мячика были негромкие: туп… туп… туп… Особенно слышны они были, когда в разговоре наступала пауза.

— Тогда к делу, Магистр…

Магистр молчал. Собираясь с мыслями, он морщил лоб. Кожа на лбу его была совершенно человечья, не то что на глазированном лице Тота.

Вспомнив про Тота, Яр с усмешкой сказал:

— Надеюсь, вы не собираетесь уговаривать меня вер­нуться на крейсер…

— Упаси господи! С чего вы взяли?

— Тот уговаривал.

— Тогда были иные обстоятельства… К тому же Тот не отличался гибкостью ума, всего двадцать две единицы. Хотя был исполнителен и точен.

— Был? — сказал Яр.

— Да… Его кончину вы тоже можете отнести к числу ваших побед.

— Что же с ним случилось?

Магистр усмехнулся и шевельнул мохнатыми бро­вями.

— Бедняге Тоту запала в мозги ваша идея, что каж­дый человек — это целая галактика. Возможно, для вас это была просто фраза, но он на ней свихнулся. Он не смог опровергнуть эту идею логически, утерял смысл существования и распался… Видите, я от вас ничего не скрываю, Ярослав Игоревич. И от ваших друзей… И я надеюсь на ответную откровенность.

— Гм…— сказал Яр.

— Что «гм»? — спросил Магистр с чисто человечьей досадой.

— Смотря какая откровенность,— объяснил Яр.— Ес­ли вы захотите узнать об оружии, которым грохнули Наблюдателя…

— Да упаси господи! Ярослав Игоревич, я же пони­маю!.. Да и зачем нам это? Мы не собираемся воевать с вами, это во-первых…

— А во-вторых?

— Ну… не сочтите за дерзость, но вы же, наверно, догадываетесь: в случае крайней необходимости мы смо­жем перемешать с космической пылью всю Планету. Вместе со всеми, кто на ней находится, и с вашим оружием…

«Тихо,— сказал себе Яр.— Тихо. Только не горя­чись…»

Он помолчал и сдержанно улыбнулся.

— Вы в чем-то сильны,— сказал он.— А в чем-то очень опрометчивы и наивны. Почему вы решили, что мы дадим вам перемешивать Планету с пылью? Вы же не знаете наших сил и наших возможностей…

«Ну и нахал я! — ахнул он про себя.— Что я могу?»

— Но, Ярослав Игоревич…— снисходительно начал Магистр.

— Что «Ярослав Игоревич»? Ярослав Игоревич уже не тот лопоухий новичок на Планете, каким он был летом. Он больше не уповает на семизарядные пистолеты уста­ревшей системы «викинг». Он уже кое в чем разобрался. И, кстати, успел кое-что посчитать. Ваши фокусы с нашествиями, извержениями и прочими грандиозными мероприятиями повторяются с периодичностью в двенадцать-тринадцать лет. Чтобы сделать очередную гадость, вам надо сперва подкопить энергии. А чтобы размолоть Планету — тем более. Да и размалывать ее — себе до­роже. Что будет с вашими базами, с производством гипсовых манекенчиков? Один вокзал на побережье чего стоит! Не так ли, Магистр?

Магистр нерешительно мигал, и смотреть на это было приятно.

«Вот сейчас я его неплохо зацепил,— подумал Яр.— Но все же нельзя так. Пока нельзя…»

Магистр сказал без особой уверенности:

— Вы же не знаете… У нас есть другие способы.

Яр коротко зевнул. Кажется, это получилось нарочито, но Магистр не заметил. Яр заговорил опять:

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: