 |
Корреляции между усредненными по возрастным группам
|
|
|
|
Тестовыми оценками интеллекта в разных возрастах
[по Н. Броди; 213].
Возрастные группы Корреляция с усредненным IQ в 17 и 18 лет
Месяцы
1,2,3 0,05
4,5,6 -0,01
7,8,9 0,20
10,11,12 0,41
13,14,16 0,23
18,21,24 0,56
27,30,36 0,54
42,48,54 0,62
Годы
5,6,7 0,86
8,9,10 0,89
11,12,13 0,96
14,15,16 0,96
За исключением достаточно редких случаев, когда отмечается сни-
жение межвозрастных корреляций, остальные данные говорят о су-
ществовании отчетливой межвозрастной преемственности в оценках
IQ у одного и того же человека, т.е. об онтогенетической устойчивос-
ти этого показателя, а точнее — об относительной сохранности ран-
гового места каждого индивида в группе.
Обратим внимание на то, что до 1,5-2 лет сходство с IQ в 17-18
лет колеблется, но, начиная с этого возраста, оно неуклонно растет,
и корреляции баллов IQ в 5-7 и 17-18 лет достигают уровня надеж-
ности теста.
В табл. 2 приведены аналогичные данные по личностным харак-
теристикам. Напомним, что многие методики диагностики призна-
ков такого типа (вопросники, Q-сортировка и т.д.) имеют более
низкую надежность, и уже поэтому межвозрастные корреляции дол-
жны быть ниже.
Таблица 2
Межвозрастные корреляции оценок «Я-контроля»,
Полученных методом Q-сортировки в двух когортах
[по Н. Броди; 213].
№ Корреляция в парах возрастов (годы)
когорты
Пол
14-17 17-37 37-47 14-47
1 муж. 0,58 0,30 0,44 0,48
жен. 0,52 0,26 0,56 0,32
2 муж. 0,72 0,54 0,45 0,30
жен. 0,67 0,21 0,53 0,36
Конечно, при меньших возрастных интервалах корреляции выше,
чем при больших, однако, если с интервалом в 33 года (последний
столбец) коэффициенты не только не приближаются к нулю, но имеют
значения 0,30-0,48, это говорит хотя и об умеренной, но все-таки
стабильности данной черты.
Наконец, последний пример. В Нью-Йоркском лонгитюдном ис-
|
|
|
следовании выделен так называемый синдром трудного темперамен-
та, включающий пять характеристик поведения детей раннего воз-
раста (подробнее о нем — в гл. X). Оказалось, что этот синдром не
только устойчив в первые годы жизни, но и имеет некоторую проек-
цию в особенностях поведения и адаптации взрослого человека. В те-
чение первых четырех лет жизни между возрастами 1 и 2, 2 и 3, 3 и
_______4 года в двух исследованиях получены соответственно такие корре-
ляции: 0,42; 0,37; 0,29 — в одной работе, и 0,54; 0,61; 0,54 — в другой.
Оценки трудного темперамента в 1, 2, 3 и 4 года коррелируют с
особенностями темперамента взрослого человека: 0,17; 0,09; 0,31; 0,37
соответственно, и с оценками адаптивности (профессиональной,
семейной и т.д.) в возрасте ранней взрослости (17-24 г.): 0,08;
-0,09; -0,21; -0,32 [362]. Как видим, начиная с 3-4-летнего возраста
величины коэффициентов в обоих случаях начинают расти; отрица-
тельные значения говорят о том, что, чем выше оценки трудного
темперамента (т.е. чем он труднее) в детстве, тем ниже адаптивность
взрослого. Несмотря на то что все коэффициенты невелики, учитывая
длительность интервала между двумя измерениями (15-20 лет), ран-
ний возраст первого измерения и более низкую надежность измери-
тельных процедур (по сравнению, например, со стандартизованными
тестами), можно полагать, что они свидетельствуют, как и в других
случаях, об относительной устойчивости этих характеристик в ходе
индивидуального развития.
Вместе с тем очевидно, что индивидуальность существует внутри
некоторой общности, причем последняя имеет, условно говоря, раз-
ные уровни, разные «объемы»: все мы — дети цивилизации конца
XX в.; кроме того, каждый человек — представитель той или иной куль-
туры, этноса, профессиональной, возрастной группы, семьи, и одно-
временно он — носитель своего собственного, уникального сочетания
|
|
|
всех этих факторов и личного, тоже уникального, опыта (см., напр., 131).
В главах I—VI мы увидим, что человек является обладателем и уникаль-
ного, неповторимого набора генов, сосуществующего в нем с инва-
риантной, общей для всех представителей вида Homo sapiens, частью
генома. «Человек в чем-то похож на всех людей, в чем-то на некото-
рых людей, а в чем-то не похож ни на кого другого» [59; с. 23].
Итак, есть доказательства того, что: а) индивидуальные разли-
чия — не «ошибка», а неизбежная реальность, способ существования
общих психологических закономерностей; б) многие индивидуаль-
ные особенности оказываются достаточно устойчивыми в онтогене-
зе, в том числе на длительных временных отрезках; устойчивость в
данном случае означает не неизменность самого признака, а сохран-
ность рангового места испытуемого в данной группе; в) межиндиви-
дуальная вариативность оказывается разной у разных признаков и в
разных возрастах; последнее обстоятельство может быть использова-
но, вероятно, для выделения возрастных периодов, в которых проис-
ходят перестройки исследуемой функции.
Иначе говоря, исследование индивидуальных различий представ-
ляет собой особую и актуальную научную проблему. Как писал
Б.М. Теплов, «...ни в одном разделе психологии нельзя принципиаль-
но отвлекаться от вопроса об индивидуальных различиях; такое от-
влечение возможно лишь как временное самоограничение, естествен-
ное во всяком научном исследовании» [147. Т. II; с. 170].
ИССЛЕДОВАНИЕ ИНДИВИДУАЛЬНЫХ РАЗЛИЧИЙ
В ПСИХИКЕ ЛЮДЕЙ
Подходы к изучению индивидуальных различий в психике людей очень многообразны и зависят от многих условий: от принимаемого исследователем определения самого понятия «индивидуальность»
(например, обозначая им просто отдельного человека, или его интегральную характеристику, или высший уровень развития личности); от ракурса, под которым должна изучаться индивидуальность (например, ее принципиальная структура: соотношение биологического и социального, темперамента и когнитивных процессов, динамических и содержательных характеристик и т.д.), наконец, от конкретных задач исследования (например, такой задачей может быть изучение индивидуальных особенностей в конкретных видах деятельности — учебной, профессиональной и др.),
|
|
|
Однако есть базовые проблемы, от которых зависит решение остальных. К ним прежде всего относятся: выделение и описание черты, подлежащей исследованию, и создание валидных и надежных методик ее диагностики; оценка ее межиндивидуальной вариативности и интраиндивидуальной (онтогенетической) стабильности; выяснение взаимовлияния черт и, наконец, их происхождения. Все перечисленные проблемы, за исключением последней, составляют предмет дифференциальной психологии и психологической диагностики; анализ же этиологии индивидуальных особенностей неизбежно приводит нас к психогенетике. Основания к тому — следующие.
И в отечественной, и в зарубежной психологии накоплены многочисленные доказательства важности психологических и социально-психологических факторов для формирования индивидуальности — от особенностей взаимодействия матери с новорожденным ребенком до положения человека в группе и обществе в целом. Одна
ко наблюдаемые различия в поведении (в реакциях людей на одни и те же воздействия, различия в поведении детей раннего возраста и т.д.) далеко не всегда поддаются объяснению прошлым опытом человека.
Отсюда, а также из общебиологических, эволюционных представлений смежных дисциплин (не забудем, что человек — не только общественное существо, но и представитель вида Homo sapiens) встает задача поиска иных, а именно биологических, «природных», основ межиндивидуальной вариативности психологических черт: особенностей когнитивных процессов, личностных характеристик, моторики и т.д. Конкретно это выражается в поисках нейро- и психофизиологических коррелятов индивидуально-психологических особенностей, связей последних с соматическими, эндокринными и другими системами человеческого организма. С позиций же общей методологии в любом из этих конкретно-научных подходов выделяются три исследовательских парадигмы, в рамках которых и ведется анализ: «биологическое и социальное», «врожденное и приобретенное», «наследственное и средовое».
|
|
|
Наибольшей популярностью, особенно 15-20 лет назад, пользовалась первая из этих формул; ей было посвящено огромное количество работ, в большинстве своем методологических.
По подсчетам К.Е. Тарасова и Е.К. Черненко [145] за 1970-1977 гг. только в двух журналах — «Вопросы философии» и «Философские науки» — было опубликовано более 250 статей и выступлений на тему «био-социо». На двух конференциях, прошедших в те годы и посвященных той же теме, выступило свыше 170 ученых. Интенсивно обсуждалась она и в литературе, относящейся к отдельным областям знаний и практики: медицине, спорту, психологии, педагогике. Анализ столь обширной литературы обнаруживает весь спектр возможных точек зрения: от признания весьма существенных влияний биологических (в частности, физиологических) факторов до утверждения решающей роли общественных, социальных условий для формирования психики человека. Убедиться в этом несложно: достаточно взять, например, том «Соотношение биологического и социального в человеке» (1975 г.), где собраны статьи 74 авторов, среди которых П.К. Анохин, Л.О. Бадалян, А.В. Брушлинский, И.С. Кон, А.Р. Лурия, В.Н. Мясищев, Я.А. Пономарев и др., т.е. свою точку зрения представили ведущие психологи, физиологи, медики, философы.
Продуктивна ли в принципе такая постановка вопроса: «биологическое и социальное в человеке»? Есть основания полагать, что ее эвристичность минимальна, и заключаются эти основания в следующем.
Во-первых, понятие «биологическое» излишне широко: оно включает в себя спектр признаков, относящихся к разным системам организма, разным уровням его организации, к состоянию здоровья, характеристикам телесной конституции, мозговых структур, и многое другое, имеющее очень разное отношение к человеческой психике.
К.Е. Тарасов и Е.К. Черненко [145], произведя несложные подсчеты в
рамках формальной логики (взяв все мыслимые варианты соотношения «био-
логического» и «социального») и применив их к некоторым проблемам ме-
дицины (теория общей патологии и этиологии отдельных болезней челове-
ка, не касаясь разделов нормальной физиологии, анатомии и т.д.), получили
впечатляющий результат: на вопрос о соотношении биологического и со-
циального в этих областях науки можно получить 23800 вариантов ответа (I).
Конечно, такое количество возможных ответов на один вопрос говорит лишь
о том, что он поставлен неверно, что «такой подход оказывается не только
бесперспективным, непродуктивным, бесконечным, но и ложным в своей осно-
ве» [145; с. 74].
Во-вторых, одновременно с излишне широким содержанием по-
|
|
|
нятия «биологическое», оказывается суженным (если его понимать
буквально) второй член этой пары понятий — «социальное». В подав-
ляющем большинстве работ и обсуждается роль собственно социальных
(точнее, социально-психологических) факторов: общения, труда,
коллектива и т.д. Вместе с тем теперь уже многократно показано не-
маловажное значение для психики человека и физических характери-
стик среды: пространства, которым он располагает; ландшафта, ко-
торый его окружает; городской архитектуры и интерьера собственно-
го жилья и школьных помещений и т.п.
Скажем, не вызывает сомнений наличие связи между организацией про-
странства и поведением людей, в том числе такими его явно социальными
аспектами, как общение, дружеские связи и т.д. [напр., 38]. Родился даже
специальный термин «архитектурный детерминизм», пределы которого ин-
тенсивно обсуждаются. Конечно, физические характеристики среды могут
действовать на психику и поведение лишь опосредованно, через многие дру-
гие внешние и, главным образом, внутренние факторы: установки, предпочте-
ния, эмоциональность и общительность и т.п., но важно иметь в виду, что они
небезразличны для психики и поведения человека. Как пишет Дж. Голд, воз-
действие, оказываемое тем или другим дизайном пространства, необходимо
рассматривать в ряду всех других воздействий, которые совместно и форми-
руют поведение. Если же мы поступим иначе, то окажемся в плену у другой
крайности, в плену «социального детерминизма» [38; с. 266].
Таким образом, в формуле «биологическое—социальное» объем,
содержание первого понятия оказывается излишне широким и нео-
пределенным, объем же второго — суженным, включающим лишь
часть возможных небиологических влияний на человеческую индиви-
дуальность. Вот почему в рамках этой парадигмы конструктивное ре-
шение вопроса о происхождении индивидуально-психологических
особенностей едва ли возможно.
Второй подход к рассматриваемой проблеме предполагает выде-
ление врожденных и приобретенных индивидуальных особенностей
(или оценку удельного веса каждой из этих детерминант) и лишь на
первый взгляд представляется более точным; в действительности же
он тоже имеет очень невысокую разрешающую способность. Два его
главных дефекта таковы: во-первых, «врожденное» и «приобретен-
ное» — не независимые понятия, «врожденное» может быть и приоб-
ретенным во внутриутробном периоде. Если речь идет не о видимом
тератогенном (т.е. повреждающем, приводящем к патологии) эффек-
те, то выделить эту составляющую практически невозможно, несмот-
ря на самые разнообразные свидетельства значимости многих физио-
логических и психологических факторов для течения беременности,
формирования плода и т.д. Во-вторых, если «врожденное» понимать
строго как «имеющееся при рождении» [103], то ясно, что в неона-
тальном периоде многие психологические функции либо еще просто
отсутствуют, либо имеют совсем иную, по сравнению с будущей,
зрелой, форму, потому и получаемые сведения могут относиться лишь
к очень краткому периоду постнатального развития. Вследствие этого
и данная формула не позволяет надежно решить вопрос о факторах,
формирующих межиндивидуальную вариативность психологических и
психофизиологических черт здорового человека.
Только третья из перечисленных формул — «наследственное и
средовое» — содержит независимые понятия, имеющие в современ-
ной науке вполне определенное содержание и четкие методы иссле-
дования, понятие же «среда» включает в себя все виды внешних, не-
генетических, воздействий, в том числе эмбриональную среду. Имен-
но взаимодействие этих факторов создает широкий диапазон челове-
ческих индивидуальностей, хотя вклад каждого из них в формирова-
ние разных психологических функций, черт, явлений различен. Ко-
нечно, содержание человеческой психики в наших генах не кодирует-
ся. Оно передается по законам культурной преемственности, которые
Н.П. Дубинин назвал «социальной наследственностью». Эта програм-
ма имеет решающее значение для прогресса человечества в целом,
Вдумаемся в такие цифры; вид Homo sapiens появился около 40 тыс. лет
назад, за это время сменилось около 1600 поколений. Но, поскольку в услови-
ях человеческого общества в целом естественный отбор потерял значение
фактора, направляющего эволюцию, генофонд человека «практически не из-
менился, он сохраняется до сих пор и будет сохраняться в дальнейшем» [50;
с. 128]. В то же время произошли и происходят грандиозные по масштабам
и глубине процессы развития цивилизации, культуры, техники, науки, искусст-
ва и т.д., т.е. всего того, что и определяет содержание психики человека,
формирование его собственно личностных свойств и передается из поколе-
ния в поколение в порядке социального наследования. «Однако социальная
среда, в решающей степени формируя общественное сознание, не отменяет
и не может отменить межличностной генетической изменчивости и генети-
ческой уникальности индивидуума. Социум не может играть роли абсолют-
ного деспота человеческой личности, поскольку его императивы, под дей-
ствием которых человек находится независимо от собственного желания, стал-
киваются с императивами генов, которые человек также не выбирает по своему
желанию», — писал сравнительно недавно один из наших ведущих генетиков
Д.К. Беляев [12; с. 158].
Такой подход — с позиций современной генетики — соответству-
ет и психологическим представлениям об индивидуальности как уни-
кальности психологического облика каждого человека, ибо генотип
каждого из нас абсолютно уникален. Как пишет Н.П. Дубинин, на
Земле не было, нет и никогда не будет двух людей с полностью иден-
тичным набором генов (кроме монозиготных близнецов; см. гл. VII).
Уже упоминавшийся известный американский психогенетик Р. Пло-
мин сформулировал эту мысль иначе: каждый из нас есть уникальный
генетический эксперимент, который никогда больше не повторится.
Очень упрощенные подсчеты, игнорирующие многие генетические зако-
номерности и основанные на том, что при слиянии двух половых клеток со-
держащиеся в каждой из них 23 хромосомы — носительницы генов — пере-
комбинируются независимо друг от друга, дают следующие результаты: ве-
роятность получения одинакового набора генов сиблингами (родными
братьями и сестрами) равна (1:223)2, т.е. менее одного шанса на более чем 64
триллиона возможностей.
Процессы разделения, перекомбинирования и нового объединения ро-
дительских хромосом повторяются из поколения в поколение. По красивому
выражению Р. Левонтина, «хореография этого танца хромосом имеет важные
последствия для генетического разнообразия» [94; с. 63], поскольку их ре-
комбинация приводит к рекомбинации генов, т.е. всякий раз к появлению
нового их сочетания, неповторимого генотипа в каждом новом существе.
Одна родительская пара имеет потенциальную возможность произвести
на свет 2024 генетически различающихся между собой детей, а это больше,
чем все количество людей, когда-либо живших на Земле.
Даже на уровне биохимической индивидуальности человека, на котором
и генетическая, и средовая детерминанты несравненно проще, чем на уровне
психики, поведения, вероятность совпадения нескольких ее признаков у лю-
дей-неродственников практически равна нулю (см. табл. 3).
Таблица 3
|
|
|
