Глава 1. Организация и проведение идеологических кампаний в сфере художественной культуры в 1946-1953 гг.

 

Тоталитарная система подчинила себе все значительные явления художественной культурной жизни. Художественная культура, поставленная под тотальный контроль партийного руководства, становится частью государственной системы, а культурная жизнь общества - сферой наиболее активной деятельности по разработке и внедрению идеологических ориентиров, предназначенных для общего потребления. Характерной особенностью культурной жизни послевоенного периода явились идеологические кампании в области литературы и искусства. Эти кампании представляли собой звенья одной цепи и являлись, прежде всего, составной частью послевоенной идеологической политики, проводившейся в жизнь партийным руководством в системных целях. В связи с этим идеологические кампании нельзя понять правильно, абстрагируясь от политико-экономической ситуации в стране и международного положения СССР.

В результате итогов войны чрезвычайно возрос авторитет СССР как державы победительницы, на долю которой выпали наибольшие тяготы и потери. Даже У. Черчилль признавал, что «именно русская армия выбила дух из немецкой армии... В мире не существовало другой силы, которая могла бы это сделать».  Советскому Союзу удалось выйти из изоляции и занять почетное место «великой державы», определявшей послевоенное устройство мира на международных конференциях «большой тройки». Таким образом, в послевоенные годы произошло коренное изменение в соотношении политических сил на мировой арене. Но союзники не смогли найти взаимопонимание в вопросах раздела сфер влияния, что привело к расколу мира на два военно-политеческих блока и началу соперничества двух держав.

Обретение СССР статуса «сверхдержавы» и начавшаяся холодная война не могли не оказать влияния на внутриполитическую жизнь государства. Как замечают А.А. Данилов и А.В. Пыжиков, «все функционирование общественного организма» после окончания Великой Отечественной войны было связано с «осознанием новой геополитической роли Советского Союза в общемировом устройстве» Естественно, что планы партийного руководства «концентрировались вокруг расширения советского влияния, экспансии большевистской гегемонии на Восток и Запад». Эти цели требовали от партийного руководства внесения серьезных изменений в идеологический процесс, формирования в общественном сознании образа нового врага - американского империализма. Так появились новые идеологические ориентиры: «советский патриотизм», борьба с «низкопоклонством перед Западом», «упадничеством», «космополитизмом», которые предполагалось закрепить в массовом сознании при помощи испытанного метода идеологических кампаний.

На корректировку официальной идеологической доктрины оказала воздействие тяжелая экономическая ситуация в стране. За годы войны Советский Союз понес не только значительные людские потери, но и огромный материальный ущерб, который составил астрономическую сумму - около 3 триллионов рублей. Уже в 1945 году перед страной встала чрезвычайно сложная задача: в кратчайшие сроки восстановить разрушенное войной хозяйство, восстановить экономику ранее оккупированных территорий. Начало холодной войны усугубило ситуацию. Тенденция к демилитаризации, главенствующая первые два-три послевоенных года, сменилась в 1947-1948 годах сверхмилитаризацией. Вновь потребовалось колоссальное напряжение сил советского народа. Полстраны лежало в руинах, население в массе своей вело полуголодное существование, промышленность за редким исключением производила одну лишь военную продукцию, что влекло за собой острый дефицит товаров гражданского спроса.

В то же время советский народ, вынесший тяготы военных лет, надеялся, что победа, добытая им с таким трудом и жертвами, изменит жизнь к лучшему. Ограничивались ли эти надежды только улучшением материального благосостояния? Исследователи, которые обращаются к изучению социально-психологической атмосферы в послевоенном обществе, так или иначе, говорят об «оппозиционных настроениях». И.С. Кузнецов пишет о том, что «перед лицом гитлеровского «нового порядка» произошло определенное «примирение угнетенных и недовольных россиян с режимом, у многих окрепла или возродилась вера в его народный характер» и надежда на возможность перемен к лучшему в рамках существующей системы».  Даже в условиях разрухи и отсутствия послаблений со стороны властей (в первую очередь экономических) в гуще народа преобладало «великое терпение» и вера в вождя. Что касается «оппозиционных настроений послевоенной поры», то И.С. Кузнецов относит их на счет «ситуативной реакции на невыносимые притеснения». Существует другая оценка социально-психологической ситуации послевоенного времени. Так Е.Ю. Зубковой делается вывод, что к этому времени «положение власть предержащих начинало напоминать сидение на вулкане, внутри которого вызревала и накапливалась энергия огромной разрушительной силы». В отличие от Кузнецова, Зубкова склонна рассматривать фронтовиков в качестве «неодекабристов» со свойственным им свободомыслием и стремлением смести ненавистный политический строй. Точка зрения И.С. Кузнецова кажется наиболее убедительной. Конечно, опыт войны и впечатления от заграничных походов побуждали к размышлениям о справедливости сталинского режима, но он воспринимался как неизменная данность. В обществе преобладало полное доверие к руководству страны и правящей партии.

Таким образом, возвращаясь к причинам проведения идеологических кампаний, мы считаем, что точка зрения тех исследователей, которые говорят о необходимости борьбы с «инакомыслием» и «оппозиционными настроениями» как о главной причине, толкнувшей власть на проведение кампаний не совсем верна. В некотором смысле они идут на поводу у официальной советской пропаганды, которая провозгласила борьбу с инакомыслием главной идеологической установкой. Нельзя забывать о том, что специально организованные идеологические кампании власть использовала в качестве способа социальной мобилизации. В условиях послевоенной разрухи партийное руководство считало этот способ наиболее эффективным для восстановления хозяйства и создания военно-промышленного комплекса, который не уступал бы военному потенциалу США и его союзников. Идеологические кампании, насаждая идеи советского патриотизма, борьбы с низкопоклонством перед Западом, должны были мобилизовать советской народ перед лицом империалистической угрозы, способствуя, таким образом, самоизоляции СССР и увеличению роли правящей партии во всех сферах общественной жизни.

Переходя к идеологическим кампаниям в художественной сфере, следует ответить на вопрос, почему именно художественная культура стала в этот период главным объектом идеологического воздействия? Чтобы ответить на этот вопрос следует вспомнить, что советская власть на протяжении всего своего существования рассматривала художественную культуру, руководствуясь принципом полезности. Искусство и литература, используя яркие художественные образы, должны были оказывать воспитательное воздействие на широкие круги населения. Художественную культуру власть рассматривала как часть идеологии. Действительно, к 1940-м годам, когда государство создало всеохватывающий аппарат контроля и управления культурой, и культурный процесс стал полностью управляемым, сложно было провести разграничительную грань между культурой и идеологией. Был создан эффективный механизм идеологического воздействия на общество через художественную культуру. В то же время, рассматривая идеологические кампании 1946-1953 гг. в связи с художественной жизнью, нельзя забывать, что кампании не замыкались на этой общественной сфере, они преследовали далеко идущие цели консолидации и мобилизации общества посредством насаждения новых идеологических ориентиров.

Но были и другие причины, почему художественная интеллигенция вновь подверглась нападкам со стороны партийного руководства. Многие исследователи говорят о том, что часть интеллигенции после войны рассчитывала на смягчение идеологического давления на культуру, искусство, науку. Выводы исследователей подкрепляются воспоминаниями некоторых представителей интеллигенции. Так Константин Симонов писал: «Как я помню, и в конце войны, и сразу после нее, и в сорок шестом году довольно широким кругом интеллигенции, во всяком случае, художественной интеллигенции, которую я знал ближе, казалось, что должно произойти нечто, двигающее нас в сторону либерализации...». Конечно, речь не шла о либерализации, в том смысле, в котором мы понимаем это слово теперь. Многих мыслящих представителей интеллигенции не устраивал тотальный контроль власти над творчеством, зависимость художников от партийных чиновников мало сведущих в искусстве. В документах ЦК ВКП(б) содержатся сведения о выступлениях писателей с требованиями расширить существующие идеологические рамки. Например, в докладной записке заместителя начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) А.М. Еголина секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову о положении дел в литературе от августа 1945 года сказано, что редактор журнала «Знамя», выступая на пленуме заявил: «Мы воевали, мы боролись, дайте нам свободу слова». Правда далее он объяснил, что под «свободой слова» он понимает «высшее требование к самому себе». Таким образом, настроения не несли в себе опасности для правящего режима, но они могли послужить и послужили поводом для нападок на художественную интеллигенцию и развертывания серии идеологических кампаний.

Необходимо кратко охарактеризовать идеологические новшества, которые внедрялись в общественное сознание в послевоенные годы. Первым важным компонентом идеологической концепции становится советский патриотизм, возведенный в ранг государственной политики. Возникновение его следует отнести к концу 20-х - началу 30-х годов, когда Сталин начал создавать империю советского образца. Как замечает С.Г. Костырченко: «В идеологии стала доминировать пропаганда патриотизма в духе классической триады той же николаевской эпохи: «православие - самодержавие - народность». Естественно эта формула подвергнулась модернизации, в ходе которой первый элемент был заменен на марксизм-ленинизм, второй - на сталинское единовластие, а третий, будучи, лишь формально-декларативным придатком к первым двум, вообще не нуждался в адаптации, сохранив свою демагогическую функцию неизменной».

В то же время благодаря пропаганде советского патриотизма в 1930-х годах удалось преодолеть многие издержки левацко-нигилистического подхода к отечественной культуре, характерного для 1920-х годов.

В предверии войны ставка на патриотизм себя оправдала. Вне всякого сомнения, усилению патриотических тенденций способствовала Великая Отечественная война, потребовавшая мобилизации всех нравственных и духовных сил советского народа. Однако после войны произошла трансформация концепции советского патриотизма. Во-первых, первоначальный принцип равенства советских наций отошел на второй план, и предпочтение стало отдаваться русским, как самой многочисленной нации, призванной служить ядром советского государства. Отсюда было совсем недалеко до сначала робких, потом более открытых проявлений великодержавного шовинизма и дискриминации по национальному признаку, в том числе антисемитизм. Во-вторых, на языке официальной пропаганды под советским патриотизмом стало пониматься не что иное, как беспощадная борьба против раболепия и низкопоклонства перед иностранщиной и чуждого советскому народу буржуазного космополитизма.

Вокруг этого нового пропагандистского «изобретения» строилась вся идеологическая работа послевоенных лет. Не было ни одной сферы деятельности, на которую бы не оказало влияние корректировка идеологической доктрины в сторону советского патриотизма. Особенно это касалось художественной культуры, которая, как уже было сказано, должна была служить проводником идеологических установок в обществе. Но сначала надо было внедрить эти идеи в сознание самих деятелей культуры. О том, как это происходило, дает представление серия идеологических постановлений ЦК ВКП (б) второй половины 1940-х годов: «О журнале «Звезда» и «Ленинград», «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению», «О кинофильме Большая жизнь», «Об опере Мурадели «Вечная дружба».

Определило направленность идеологических кампаний постановление «О журнале «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года. В этом документе подчеркивалось, что в журнале «Звезда» за последнее время появилось много «безыдейных», «идеологически вредных» произведений, произведений «культивирующих несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада». В том же духе высказывались претензии к журналу «Ленинград», в котором был опубликован ряд произведений, «проникнутых духом низкопоклонства ко всему иностранному». Главные обвинения были предъявлены редакциям журналов, которые «не справились с возложенным на них делом и допустили серьезные политические ошибки в руководстве журналами» и Правлению Союза советских писателей, которое «попустительствовали проникновению в журнал чуждых советской литературе тенденций и нравов».

Важным для нас является то, что в постановлении было дано четкое определение, в чем состоит назначение советской литературы: «Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет, и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства. Задача советской литературы состоит в том, чтобы помочь государству правильно воспитать молодежь, ответить на ее запросы, воспитать новое поколение бодрым, верящим в свое дело, не боящимся препятствий, готовым преодолеть всякое препятствие. Поэтому всякая проповедь безыдейности, аполитичности, «искусства для искусства» чужда советской литературе, вредна для интересов советского народа и государства и не должна иметь место в наших журналах». Это являлось прямым развитием принципов, которыми партия руководствовалась во всех своих решениях о литературе, начиная с 1920-х годов. Журналам ставили в вину опубликование произведений А.А. Ахматовой и М.М. Зощенко. В адрес этих выдающихся отечественных литераторов были допущены прямые оскорбления. Так Зощенко был назван «пошляком и подонком литературы» и безосновательно обвинен в том, что во время войны «ничем не помогал советскому народу». Стихотворения Ахматовой, говорилось в документе, «наносят вред советской молодежи и не могут идти в ногу со временем».

Возникает закономерный вопрос, был ли случайным выбор таких объектов для критики? Чтобы ответить на него, необходимо обратиться к предыстории выхода постановления. Так как этот вопрос прекрасно освещен в литературе, остановимся лишь на отдельных событиях, предшествующих появлению этого идеологического документа. В конце 1943 года в Управлении пропаганды и агитации ЦК была составлена докладная записка, в которой начальник управления Г. Александров, его заместитель А. Пузин и заведующий отделом художественной литературы А. Еголин информировали секретарей ЦК ВКП (б) Г. Маленкова и А. Щербакова о «грубых политических ошибках журналов «Октябрь», «Знамя» и «Новый мир». В докладной записке были упомянуты многие писатели, но среди тех, кого отметили особо, был М.М. Зощенко, чья «пошлая, антихудожественная и политически вредная повесть» «Перед заходом солнца» была опубликована в журнале «Октябрь». Союз советских писателей СССР принял специальное постановление о журнале «Октябрь», где повторил все выпады против Зощенко. Можно сказать, что с этого времени Зощенко впал в немилость. Он написал оправдательные письма Сталину и Щербакову, но это не помогало. В феврале 1944 г. в Москве состоялся девятый расширенный пленум ССП СССР. Избранный на нем новый председатель правления Н. Тихонов в своем докладе подверг резкой критике Н. Асеева, М. Зощенко и И. Сельвинского. Выступивший в конце заседания начальник управления пропаганды ЦК Г. Александров объявил Зощенко писателем, изображающим только развратников, жуликов, шарлатанов.

Ну а что же Анна Ахматова? На первый взгляд ее судьба складывалась благополучно. Был включен в план Госиздата на 1945 год сборник поэтессы «Стихи. 1905-1945». В марте 1906 года в издательстве «Правда» была подписана к печати ее новая книга «Избранные стихи. 1910-1946». Стихи А. Ахматовой в 1945 году публикует журнал «Знамя».

Не говорит ли это о том, что выбор для критики столь непохожих литераторов был в большей степени спонтанным? Так считают многие исследователи. В частности, В.В. Кожинов выдвигает версию о том, что существовала связь между Постановлением ЦК ВКП (б) о ленинградских журналах 1946 г. и «Ленинградским делом» 1949 г. В сущности, постановление было направлено не столько против Зощенко и Ахматовой, сколько против ленинградского руководства. Нельзя с этим не согласиться, если вспомнить, что в каждом идеологическом шаге присутствовало влияние Сталина. Ему приписывал «инициативу постановки вопросов о положении в журналах «Звезда» и «Ленинград» сам Жданов. Вот что говорил об этой идеологической кампании Хрущев: «Жданов сыграл отведенную ему роль, но все-таки он выполнял прямые указания Сталина». Руководители Ленинграда давно вызывали подозрения Сталина в желании получить независимость от центральной власти. Эти подозрения подогревались противниками Жданова во главе с Маленковым, который боролся с А.А. Ждановым за пост секретаря ЦК по идеологии. И вот ему представился удобный момент для нанесения удара по Жданову.

августа 1946 года состоялось заседание Оргбюро, посвященное обсуждению вопроса о журнал «Звезда» и «Ленинград». Сталин впервые за десять лет участвовал в заседании Оргбюро, что свидетельствует о том, какое большое значение предавалось вопросу. Сталин и Маленков в резких выражения критиковали журналы «Звезда» и «Ленинград». Конечно, сам факт критики ленинградских журналов, бросал тень на руководство города, но каких либо серьезных обвинений к нему сначала не предъявлялось. Все изменилось после выступления Маленкова, который не преминул заметить, что Ленинградский горком включил Зощенко в состав редколлегии журнала «Звезда» без согласования с ЦК.  Это послужило тому, что в окончательный вариант постановления был включен пункт о грубой политической ошибке ленинградского горкома.

Сразу после выхода в свет постановления «О журналах «Звезда» и «Ленинград», 15 и 16 августа, перед партактивом и писателями Ленинграда с докладом на эту тему выступил Жданов. Он пытался не акцентировать внимание на критике горкома. Вместо этого, демонстрируя свое рвение в борьбе с крамолой, он не постеснялся осыпать массой ругательств ленинградских писателей и редколлегии журналов. Зощенко он назвал «проповедником безыдейности и пошлости, беспринципным и бессовестным литературным хулиганом», Ахматову - «монахиней и блудницей в одном лице». Известный прозаик И.М. Меттер пишет о том, какую реакцию вызвал доклад Жданова у присутствующих: «Я отлично помню то ощущение раздавленности и унижения, которое навалилось на нас в актовом зале Смольного во время развязного, площадно-грубого, литературоведчески полуграмотного доклада Жданова». Стоит обратить внимание, на обвинения А.А. Жданова, так как они отражают сущность идеологической политики партии в сфере художественной культуры на протяжении всего послевоенного десятилетия: «Не случайно, что в литературных журналах стаи увлекаться современной низкопробной буржуазной литературой Запада. Некоторые наши литераторы стали рассматривать себя не как учителей, а как учеников буржуазно-мещанских литераторов, стали сбиваться на тон низкопоклонства и преклонения перед мещанской литературой. К лицу ли нам, советским патриотам, такое низкопоклонство...? К лицу ли нашей советской литературе, являющейся самой революционной литературой в мире, низкопоклонство перед ограниченной мещанско-буржуазной литературой Запада?». Доклад А.А. Жданова отражал общий политический курс. Это подтверждает то, что текст доклада, положенный в основу постановления ЦК ВКП (б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», И.В. Сталин оценил как «превосходный» и потребовал его быстрейшего опубликования.

Таким образом, возвращаясь к вопросу о внутрипартийной борьбе, необходимо отметить следующее. Конечно, постановка вопроса о скрытых механизмах выхода постановления должна иметь место, но нельзя забывать, о том, что постановление о журналах, решая важные идейно-политические задачи, имело самостоятельное значение, оно положило начало кампании по борьбе с «низкопоклонниками перед Западом». Противоречия между партийными функционерами сыграли свою роль, но не в том, что данное постановление появилось, а в том, что объектом критики были выбраны ленинградские журналы и ленинградские писатели.

В резолюции президиума правления Союза советских писателей СССР (от 4 сентября 1946 г.) Постановление ЦК было названо «важнейшим документом нашей партии, определяющим боевую программу дальнейшей работы правления ССП и всех писательских организаций страны». Далее говорилось, что «необходим коренной перелом в идейной жизни и работе Союза писателей». В связи с этим беспартийный Н.С. Тихонов был освобожден от обязанностей председателя правления, на его место пришел член ЦК ВКП(б) А.А. Фадеев. Одновременно должно было пройти обсуждение докладов редакций ведущих литературных журналов, «Литературной газеты», издательства «Советский писатель», осуществлена перестройка работы по подготовке кадров».

Зощенко, не пожелав признать себя виновным, написал Сталину письмо, в котором попытался оправдаться: «Я никогда не был антисоветским человеком... А происходил из дворянской семьи, но никогда у меня не было двух мнений... Я всегда шел с народом». На это письмо ответа не последовало. Зощенко и Ахматову исключили из Союза «как не соответствующих в своем творчестве требованиям параграфа 2 Устава Союза, гласящего, что членами Союза могут быть писатели, «стоящие на платформе советской власти и участвующие в социалистическом строительстве». С момента выхода постановления до 1951 года Зощенко исчез со страниц советской печати. В последнее время были опубликованы свидетельства того, что чрезвычайно тяжело эти годы складывались и для А.А. Ахматовой. После исключения из ССП она была лишена продовольственных карточек. Она получала крошечную пенсию, были времена, когда она просто голодала.

Постановление ЦК «О журналах «Звезда» и «Ленинград» резко изменило обстановку в художественной среде. Сегодня есть немало мемуаров, в которых авторы вспоминают о событиях, связанных с выходом постановления и началом проработачных кампаний. И.М. Меттер пишет: «Во всяком случае, мне казалось, что несправедливая жестокость, обрушившаяся на Михаила Михайловича в августе сорок шестого года, ни в ком из ленинградских писателей не вызвала злорадства». Это вполне возможно не только потому, что Зощенко в интеллигентской среде по-настоящему уважали и ценили. Дело в том, что литераторы не могли не осознавать безосновательность и абсурдность обвинений, предъявленных Зощенко и Ахматовой, а значит, понимали, что любой писатель мог быть подвергнут критике. Так описывает свои впечатления Петр Капица: «Мы так и эдак пытались объяснить для себя происшедшее. Появилась, мол, насущная необходимость круче подвернуть гайки во всей идеологической работе. За войну люди, побывавшие в оккупации и на территории капиталистических государств, стали терять ориентиры, потянулись к иностранщине». Писательница Т. Хмельницкая писала в своих воспоминаниях: «Речь Жданова своей грубостью, нелепостью обвинений поразила всех. Люди растерялись. Всем было странно и страшно».

На этом идеологический накат на литературу не закончился. В 1948 году выходят постановления ЦК ВКП (б) о журналах «Крокодил» и «Знамя». Они имели целью еще раз напомнить литературным журналам, что их основными задачами является «борьба с пережитками капитализма в сознании людей», критика буржуазной культуры Запада. Вместо того чтобы публиковать произведения, «правдиво и ярко отображающие жизнь в ее революционном развитии, раскрывающие новые качества советских людей - строителей коммунизма», журнал «Знамя напечатал ряд произведений, лишенных «жизненного правдоподобия», построенных на «вымученных психологических домыслах, заимствованных из образцов упадочной буржуазной литературы».

Итак, власть достигла своей цели. Во всесоюзном масштабе развернулась кампания по борьбе с «безыдейностью», «низкопоклонством перед Западом», принявшая форму травли отдельных деятелей литературы и искусства. В среде художественной интеллигенции вновь воцарился страх. Ни о каких «послевоенных послаблениях» больше не могло идти и речи. Выразить свое негодование никто открыто не решался. Оставалось одно - выполнять идеологические предписания. Писатели в этот период создали целый ряд произведений. Стоит назвать некоторые из них: «Молодая гвардия» А. Фадеева, «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Спутники» и «Кружилиха» В. Пановой, «Звезда» Э. Казакевича, «Счастье» П. Павленко, «Буря» И. Эренбурга, «Русский вопрос» К. Симонова, «Русский лес» Л. Леонова, «Районные будни» В. Овечкина и другие. Многие из них удостоились Сталинских премий, получили широкую известность. Некоторые произведения знают и читают до сих пор. Но нельзя забывать о том, что они создавались в условиях грубого вмешательства Сталина в творчество авторов, следовали политической конъюнктуре, а значит, так или иначе, обслуживали идеологическую машину сталинского руководства.

Следующим объектом критики стало театральное искусство. Спустя всего 12 дней после выхода постановления о ленинградских журналах 26 августа 1946 года увидело свет другое постановление ЦК - «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению». В этом документе говорилось о серьезных изъянах о состоянии репертуара театров. Главный недостаток заключался с том, что были вытесненными из репертуара театров «пьесы советских авторов на современные темы», а среди тех, которые все же были поставлены, «имеются пьесы слабые и безыдейные», создающие «неправильное, искаженное представление о советской жизни». Причиной такого положения дел в театральном искусстве было названо то, что Комитет по делам искусств не справляется со своими обязанностями, более того именно он «внедряет в репертуар театров пьесы буржуазных зарубежных драматургов», что является «предоставлением сцены для пропаганды реакционной буржуазной идеологии и морали, попыткой отравить сознание советских людей мировоззрением, враждебным советскому обществу, оживить пережитки капитализма в сознании и быту». Вновь досталось Союзу советских писателей, который «ничего не делает для повышения идейно-политического уровня создаваемых ими произведений, не борется против пошлости и халтуры».

Вот какую задачу поставил перед драматургами ЦК ВКП(б): «Наши драматурги и режиссеры призваны активно участвовать в деле воспитания советских людей, отвечать на их высокие культурные запросы, воспитывать советскую молодежь бодрой и жизнерадостной, преданной Родине и верящей в победу нашего дела, не боящейся препятствий, способной преодолевать любые трудности. Вместе с тем советский театр призван показать, что эти качества свойственны не отдельным, избранным людям, героям, но многим миллионам советских людей». Ориентиры были заданы, казалось бы, четкие. Только реализовать их, не прибегая к идеализации советской действительности, оказалось задачей практически невыполнимой.

Писатель и критик А. Борщаговский в своих воспоминаниях рассматривает это постановление как документ, направленный на борьбу с теми драматургами и режиссерами, кто хотел писать и ставить социально значимые пьесы, боролся с «лакировкой». Он пишет: «Так была дана улица приспособленцам и конъюнктурщикам, литераторам (и режиссерам, и художникам), готовым весьма скромными художественными средствами (а то и при полной их нищете!) обслужить нехитрую социальную схему: социализм в стране построен, последний советский человек, как утверждал А. Жданов, выше любого лучшего человека западного мира, плохой человек такая редкость у нас, что и заниматься им кощунственно...». Такая оценка правомерна. Постановление о театрах необходимо рассматривать в связи с кампаниями по насаждению советского патриотизма, который строился на представлении о новом типе советского человека, «находящегося на более высокой ступени развития, одухотворенного высокими идеалами». Все, что не попадало под это определение, считалось «безыдейным», «идеологически вредным», «культивирующим дух низкопоклонства перед Западом».

сентября появляется еще одно постановление, вошедшее в серию идеологических постановлений ЦК ВКП(б) 1946 года, на этот раз оно касалось киноискусства - «О кинофильме «Большая жизнь». Сталин всегда предавал особое значение кино в деле идеологического воспитания народа. И на этот раз кино должно было сыграть свою роль в насаждении советского патриотизма. События развертывались по той же отработанной схеме: сначала - разъяснительно-погромное выступление Сталина, затем - решение ЦК, повторявшее основные моменты выступления генерального секретаря. На этот раз были вскрыты «серьезные изъяны» в работе Министерства кинематографии и «идейно-художественные ошибки» в картинах ведущих советских кинорежиссеров. Были названы имена С. Эйзенштейна, В. Пудовкина, Л. Лукова, Г. Козинцева и Л. Трауберга. Наиболее резкой критике подверглись фильмы «Большая жизнь», «Адмирал Нахимов» и «Иван Грозный».

В первом из этих фильмов рассказывалось о жизни донецких шахтеров. И вновь критика строилась все на тех же шаблонных высказываниях: «не дает правильного представления о действительном размахе и значении проведенных Советским государством восстановительных работ в Донецком бассейне»; «главное внимание уделено примитивному изображению всякого рода личных переживаний и бытовых сцен»; «дано фальшивое изображение советских людей», «фильм наделяет советских людей нравами, совершенно не свойственными нашему обществу» и так далее. Во второй серии «Ивана Грозного» недовольство Сталина вызывает то, что Эйзенштейн «представил войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-Клус-Клана, а Ивана Грозного, человека с сильным волей и характером, - слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета». Вот как искусствовед Е. Громов объясняет, почему вызвала столь жесткую критику вторая серия фильма (за первую серия в январе 1946 года Эйзенштейн получил Сталинскую премию): «В эйзенштейновском фильме идея покаяния - одна из магистральных, главных. Тем самым в глазах Сталина, когда он это понял, обесценивался экранный образ Ивана Грозного, что задевало лично диктатора. Он никогда не испытывал чувства вины и раскаянья». После выхода постановления ЦК С. Эйзенштейн был вынужден по личному указанию Сталина переделывать вторую серию «Ивана Грозного», но она так и не вышла на экран, 11 февраля 1948 года С. Эйзенштейна не стало.

Режиссер В. Пудовкин подвергся критике за то, что в фильм «Адмирал Нахимов» не были включены такие факты, что «русские были в Синопе и что в Синопском бою была взята в плен целая группа турецких адмиралов во главе с командующим», то есть фильм был раскритикован за недостаточно героический показ русского прошлого. После переделки картины в соответствие с концепцией советского патриотизма Пудовкин награждается Сталинской премией.

Таким образом, перед киноискусством, как и перед другими отраслями искусства, ставилась задача воспитания народа в духе советского патриотизма. Киноискусство не должно было порождать сомнения в правильности советского строя, оно было призвано насаждать социальный оптимизм, укреплять веру в неизбежность коммунизма, способствовать сплочению народа вокруг вождя. Интересен тот факт, что официальная критика продолжает призывать к показу реальных противоречий советской жизни. Действительно, Сталин не мог отрицать, что в обществе имеются недостатки, но он их считал «нетипичными». Как пишет Е. Громов: «Это было то магическое слово, с помощью которого советское искусство загонялось в тупики пресной идеализации, которая неминуемо оборачивалось плоским упрощенчеством».

февраля 1948 года ЦК ВКП (б) принимает постановление о музыке «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели. Эта опера была написана В. Мурадели вместе с Г. Мдивани к 30-й годовщине Октябрьской революции. Композиторы выполняли заказ, шедший от Комитета по делам искусств. Требовалось сочинить оперу, прославляющую нерушимую дружбу народов Советского Союза на примере Кавказа. Никто не сомневался в том, что опера будет отмечена Сталинской премией и другими наградами. Около 20 оперных театров страны, в том числе и Большой театр, начали подготовку к постановке этой оперы. Но все просчитались. Сталин не принял оперу. Кремлевский владыка возмутился самой идеологической концепции новой оперы, которая шла в разрез с его взглядами и, пожалуй, чувствами. Не те кавказские народы были показаны прогрессивными». Существовал еще один серьезный недостаток: «И в этой заключительной сцене авторы показывают, что ведущей революционной силой является не русский народ, а горцы (лезгины, осетины)». А это уже в корне противоречило идеологической концепции советского патриотизма, которая строилась на представлении о том, что русский народ является самой великой, самой революционной нацией.

Но у власти были претензии не только к идейному содержанию оперы «Великая дружба», но и к ее художественной форме. Композитор был обвинен в том, что «пренебрег лучшими традициями и опытом классической оперы вообще, русской классической оперы в особенности, отличающейся внутренней содержательностью, богатством мелодий и широтой диапазона, народностью, изящной, красивой, ясной музыкальной формой, сделавшей русскую оперу лучшей оперой в мире, любимым и доступным широким слоям народа жанром музыки». Обращение к широким народным массам в таком специальном вопросе примечательно. Надо сказать, что оно присутствовало и в постановлениях 1946 года. Это может показаться отголоском демократической тенденции в оценке явлений искусства, но только на первый взгляд. Главный критерий для отбора прост: любое музыкальное произведение должно быть понято слушателями сразу. Если же произведение было непонятно, принималось не сразу, то считалось, что оно народу не нужно. Создателя этого произведения причисляли к композиторам «формалистического», «антинародного» направления, в уничтожении которого состояла главная цель постановления.

Вместе с В. Мурадели в «формализме» обвиняются лучшие советские композиторы: Д. Шостакович, С. Прокофьев, А. Хачатурян, В. Шебалин, Г. Попов, Н. Мясковский. Как отмечалось в постановлении, в их творчестве, особенно наглядно представлены «формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам.» Далее в постановлении перечисляются основные признаки такой музыки: «отрицание основных принципов классической музыки», «проповедь атональности, диссонанса и дисгармонии», «увлечение сумбурными, невропатическими сочетаниями, превращающими музыку в какофонию, в хаотическое нагромождение звуков». И что особенно важно: «Эта музыка сильно отдает духом современной модернистской буржуазной музыки Европы и Америки, отображающей маразм буржуазной культуры, полное отрицание музыкального искусства, его тупик».

Следует отметить, что борьба с «формализмом» велась еще в 30-е годы, причем она касалась не только музыки, боролись с «формалистами» в литературе, изобразительном искусстве, театральном творчестве. И вот после войны партийное руководство во главе со Сталиным вновь пускает в ход дубинку «формализма». Обвинение некоторых деятелей советского искусства в формализме, причем не только композиторов (обвинялись зачастую наиболее талантливые) означало для них постановку вне искусства. Исполнение их произ<

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: