6. С чем можно сравнить материалиста, отрицающего в себе духовное, внематериальное начало?

Состояние материалиста, отстаивающего материальность души человеческой, можно уподобить состоянию головастика в воде.

Так же, как большинство из нас, головастик мало способен видеть и предполагать в себе и вокруг себя иную стихию, кроме той, которая его окружает, — стихию, в которой он после водворится в качестве лягушки.

Для него существует только вода, для материалиста — только земной, материальный мир.

Для него нет суши, на которой он будет жить в новой, теперь неведомой для него, оболочке лягушки и по которой он будет передвигаться посредством будущих, а теперь зарождающихся у него ног; для материалиста нет высшего духовного мира, в котором он, человек, будет жить в качестве нового, теперь неведомого для него, духовного существа.

Для него, т. е. головастика, нет воздуха, которым и теперь-то он бессознательно пользуется, фильтруя его сквозь свои неуклюжие жабры, — воздуха, которым он будет непосредственно дышать будущими, а теперь зарождающимися в нем, легкими, — для материалиста нет духовного мира, которым и теперь-то он бессознательно жив, против воли подчиняясь его воздействию, как бы нехотя фильтруя его сквозь свое огрубевшее сердце, — того мира, в который он перейдет духовной стороной своего существа, теперь только открывающейся в нем.

Далее, предположив ради аналогии интеллектуальную способность у головастика, можно сказать, что как он, так и материалист тоскуют и мучаются, предчувствуя близкое разрушение обладаемой ими оболочки и не предвидя перехода в другую, высшую и лучшую. А между тем этого дара предвидения не лишены как он, так и человек, по тем верным и несомненным признакам и приметам, которые имеются у того и у другого.

У головастика существуют в зародыше ноги и легкие, прогрессивно развивающиеся в нем в ущерб постепенно атрофирующимся хвосту и жабрам. Ни ногам, ни легким головастик, с одной стороны, не может придумать решительно никакого соответствующего назначения в водной стихии, так как функция ног противоречит функции хвоста, а функция легких — функции жабр, а с другой стороны, он никоим образом не может предположить, чтобы на свете существовало что бы то ни было без достаточного основания или цели.

Далее, при малейшей внимательности предполагаемый мыслящей головастик мог бы заметить, что он жив и дышит не водою, как это ему кажется при поверхностном наблюдении, а чем-то другим, что, будучи выпускаемо им в виде пузырьков и быстро устремляясь кверху, должно накопляться и помещаться там, где кончается водная стихия, та стихия, в которой его существование все более и более делается затруднительным и даже невозможным при быстро атрофирующемся хвосте и жабрах и, благодаря этому, при расслаблении всего тела.

У человека есть в зародыше постепенно обосознаваемая им духовная сущность, искра Божия, для которой, с одной стороны, в материальном, временном и пространственном мире он не может придумать решительно никакого соответствующего назначения, так как свойства и требования этой сущности противоположны свойствам материи и идут в разрез с требованиями животной личности человека: животное начало чувствует конечность и бренность своего существования, духовное же не только не мирится с конечностью и смертью, но даже не может и представить себе конца чего бы то ни было, даже материи; для него представляется абсурдом конец во времени, в пространстве, в счете чисел, в протяжении, в делимости материальных частиц, в законе сохранения энергии и т. д.; первое требует борьбы за свое существование, несмотря на то, что оно само конечно и непрочно; второе, подчиняясь вечному закону любви, скорее готово на гибель воплощающей его личности, чем на победу и одоление других; кроме того, оно чувствует в себе присутствие недостижимых, не укладывающихся в форму животной личности нравственных идеалов. Таким образом человек, чувствуя в себе противоположность духовного начала началу животному, чувствуя, что запросы его духовной природы не только не нужны ему для его животной жизни, но и вредят ей, спрашивает себя: зачем они, для чего они? Но так как он не может предположить, чтобы на свете существовало что бы то ни было без достаточного основания и цели, то, следовательно, ответь является сам собою: есть и должны быть смысл и цель для вложенного в нас начала сознания бесконечности с его неумолкаемыми требованиями вечного и абсолютного.

Далее, при малейшей внимательности человек мог бы заметить, что он жив не материей, " не хлебом единым", как это ему кажется при поверхностном наблюдении, а чем-то другим, что в лучшие минуты его жизни, а главное — в виду неминуемости смерти, с особенною ясностью указывает ему на непрочность всего конечного. Я подчеркиваю " указывает" потому, что мы и не могли бы знать, что такое конечное, если бы в нас не было противоположного, т. е. бесконечного, указывающегона конечное; точно так же как лишь зрячему, а не слепому, известно, что такое тьма, ибо он знает, что такое свет, который и указывает ему на противоположное себе начало, тьму.