7. Похвальное слово на могиле одной римской матроны (умершей в 9 или 10 году до Р. X.)

Перед самой свадьбой ты внезапно осиротела: родители твои оба сразу были убиты в деревенском уединении.

Смерть родителей не осталась без отмщения, главным образом благодаря тебе, потому что я уехал в Македонию, а К. Клувий, муж твоей сестры: был в провинции Африке.

Ты с таким рвением исполняла свой священный долг по отношению к родителям, разыскивая и преследуя виновных, что будь мы налицо, мы не сделали бы большего. Твои труды разделяла и сестра твоя — эта святая женщина.

Во время этих забот, ты, чтобы охранить себя от подозрения относительно твоей чести, тотчас же после казни виновных переселилась из отцовского дома в дом своей тетки, где и ожидала моего прибытия...

В наши времена редко бывают столь долголетние супружества, конец которым положила бы смерть, а не развод. Ведь нам удалось 40 лет прожить вместе в полном согласии. О, если бы наше счастье было так резко прервано моей смертью: было бы и справедливее умереть раньше мне — старшему.

Зачем мне вспоминать твои добрые семейные качества; стыдливость, покорность, любезность, уживчивость, прилежание в домашних работах, религиозность без суеверия, изящество не напоказ, скромный образ жизни? К чему мне говорить о твоей привязанности к своим близким, о твоей нежной любви к семье (ты наравне со своими родителями почитала и мою мать и также заботилась об ее покое, как и о покое родной матери) и о прочих бесчисленных достоинствах, которые ты разделяла с другими женщинами, заботящимися о своем добром имени? Я намерен говорить здесь только о том, что составляло твою особенность, хочу открыть то, в чем немногие схожи с тобой, о чем судьба позаботилась, чтобы оно было редкостью.

Мы оба тщательно сохраняли наследство, которое ты получила от родителей. Тебе нечего было заботиться о приумножении его, потому что ты все передала мне. Мы так распределили между собой дела, что я был опекуном твоего имущества, а ты охраняла мое. Я не буду много говорить об этом, чтобы не приписать себе часть твоих заслуг. Достаточно и того, что я уже сказал о твоих чувствах.

Ты всегда с великодушием и, что еще важнее — с нежностью относилась к своим многочисленным близким... Была только одна женщина подобная тебе: твоя сестра. Своих родственниц, достойных ваших забот, вы воспитали в своих домах. Чтобы они могли достойно

поддержать честь нашей семьи, вы им приготовили приданое. Я и Г. Клувий с общего согласия обратили внимание на тех, о ком вы заботились, одобряя вашу щедрость, дали им приданое из своих средств, наделили их своими поместьями, чтобы ваше имущество не потерпело ущерба. Я сообщил об этом не в похвальбу себе, а для того, чтобы стало известным, что мы на свои средства только привели в исполнение ваши планы, задуманные с таким нежным великодушием...

Самому Цезарю (т. е. Августу) я обязан не больше, чем тебе, тем, что он возвратил меня в отечество. Ведь если бы ты не подготовила моего спасения, то и труды Цезаря были бы напрасны. Таким образом, твоей любви я обязан не менее, чем его великодушию.

К чему мне вызывать из тайников сердца наши интимные отношения и сокровенные планы? Когда я внезапно узнал, что мне грозит близкая опасность, то лишь благодаря твоим советам я остался невредим. Сколько раз ты удерживала меня от увлечений бессмысленными мечтаниями, помогала обдумывать более скромные планы; ты взяла в союзники твоих забот о моем спасении свою сестру с ее мужем Г. Клувием, так как опасность связывала всех. Я не кончу, если я попытаюсь коснуться этого вопроса. И для тебя, и для меня достаточно, ежели я скажу, что мне удалось счастливо скрыться.

Признаюсь, впрочем, что при этом ты невольно причинила мне великое огорчение. Когда по милостивому решению отсутствующего Цезаря Августа был возвращен родине не бесполезный гражданин и когда ты усердно просила его товарища М. Лепида * о восстановлении меня в моих правах и даже упала пред ним на колени, он не только не поднял тебя, но обращался с тобой как с рабыней и грубо оскорбил тебя. Но ты, вся в синяках, твердо напомнила ему об эдикте Цезаря с его поздравлением по поводу моего возвращения; несмотря на оскорбительные слова и тяжкие увечья, ты открыто все рассказала, чтобы виновник моих несчастий сделался известен. И за это он вскоре поплатился.

Что могло быть действительнее этого мужества? Твоя непоколебимая стойкость дала возможность Цезарю еще раз обнаружить свое милосердие и спасти мою жизнь, а также заклеймила наглую жестокость тирана...

С умиротворением земного шара и с восстановлением республики, на нашу долю выпали наконец спокойные и счастливые времена. Нам хотелось иметь детей, в которых нам отказывал завистливый рок. Если бы судьба даровала нам и это счастье, чего еще оставалось бы нам желать. Но с течением времени и надежда исчезла... Сокрушаясь о том, что у меня нет детей, и боясь, чтобы я, продолжая быть твоим мужем, не потерял надежду быть отцом и по этой причине
__________

* Марк Лепид, приверженец Цезаря, впоследствии конфликтовал с Октавианом Августом, умер в 12 г до н. э.

был бы несчастлив, ты заговорила о разводе. Ты говорила, что передашь опустевший дом другой женщине, более счастливой в этом отношении, при этом ты имела в виду, что, не нарушая нашего согласия, ты сама подготовишь и подыщешь мне подходящие условия и утверждала, что признаешь моих будущих детей за своих и не будешь требовать раздела нашего имущества, бывшего до тех пор общим, и что я при желании с моей стороны могу по-прежнему управлять им. Ты не будешь, говорила ты, ничего иметь отдельного, не будешь ничем владеть врозь от меня и по-прежнему будешь оказывать мне нежные услуги сестры или тещи.

Признаюсь, я так был взволнован, что едва не проторял рассудка: я пришел в такой ужас, что едва владел собой. Поднимать вопрос о разлуке раньше, чем разлучит нас судьба, думать при жизни перестать быть моей женой, когда во время моего изгнания ты оставалась верной подругой!..

О, если бы наш союз мог продолжаться до тех пор, пока смерть не унесла бы меня (ведь я старше, и это было бы справедливее), до тех пор, пока ты не отдала бы мне последнего долга, а меня заменила бы тебе приемная дочь.

Но ты опередила меня; завещала мне страстную скорбь по себе; оставила без детей осиротелого мужа. Теперь мне остается поступить по твоему указанию и усыновить ту, которую ты приготовила для этой участи.

В заключение я скажу, что ты все заслужила, но далеко не за все мне удалось воздать тебе по заслугам. Твоя воля — закон для меня; если окажется возможным еще в чем-нибудь исполнить ее, я не премину.

Да хранят твой покой боги — маны твои.

(Corpus inscript. latinarum, IV, 1527).