4. Телесные наказания. 5. Отношения между учителем и учениками (По Квинтилиану)

4. Телесные наказания

Кротость не была главной добродетелью школьных учителей; они легко выходили из себя: малейшая ошибка — и раздавались брань и крик, которые были слышны далеко по соседству. Гнев был неизбежной принадлежностью урока. Денис, ученый грек, к которому Цицерон сохранил нежное расположение, был очень любезен с ним, но как только он начинал заниматься со своим сыном или племянником, с ним начинались настоящие припадки ярости. Без всякого сомнения, отцы любили кротких и миролюбивых учителей, они даже старательно искали таких, но в то же время они также охотно примирялись и с самыми необузданными учителями; мягкое и нежное воспитание казалось им опасным, так как оно могло избаловать детей. К тому же гнев учителя всегда имел причину и оправдание: если он выходит из себя — значит, относится к делу преподавания с рвением и добросовестно. «Чем лучше учитель, — говорит Цицерон, — чем способнее он, тем более гнева и нетерпения выказывает он на своих уроках. Ему мучительно видеть, что ученик не понимает того, что сам он понял так легко и быстро».

К несчастью, гнев учителя не всегда выражался только в одних словах, от слов он быстро переходил к делу. Местопребывание памяти, если верить Плинию Старшему, находится в нижней части уха, и вероятно поэтому учителя принимались развивать ее с безжалостным усердием. В их распоряжении были и еще более действенные педагогические средства. Любимым орудием учителя была ферула (линейка). Линейка и школа были нераздельны по понятиям римлян. Ювенал относит эту ассоциацию даже к героическим временам: «Боясь розги, — говорит он, — Ахиллес уже большой распевал песни на горах своей родины». Ферула играла роль скипетра в школе: она поддерживала во всех пассивное повиновение. Дети должны были подставлять под линейку открытые руки, чтобы удар был больнее. В случаях серьезных пускался в ход ремень из шкурки угря или кожи. Плеть с узлами и железными остриями на концах, по-видимому, не употреблялась в школе. Одна картина в Геркулануме показывает, каким образом происходило наказание розгами. Виновного брал на плечи более взрослый товарищ; другой держал его за ноги; остальные хладнокровно смотрели на всю эту сцену, как будто бы в ней не было ничего необыкновенного. Учитель, спокойный и серьезный, вооружен розгой, которой он наносит сильные удары. Ребенок извивается от 'боли, и из его широко открытого рта, по-видимому, вылетают жалобные крики. Иногда экзекуция производилась с меньшей торжественностью: учитель просто хватал школьника за середину туловища, одной рукой держал его в воздухе вниз головой, а другой наносил ему удары своим ужасным педагогическим орудием.

В римской школе существовала суровая военная дисциплина. Напрасно время от времени раздавались благоразумные голоса против всех этих варварств, они были гласом вопиющего в пустыне, и традиционные приемы обучения неизменно продолжали свое существование. Они употреблялись не только в начальных училищах, но даже в тех школах, которые соответствовали нашим среднеучебным заведениям. Ювенал даже в то время, когда уже сочинял рассуждения по риторике, безропотно протягивал под ферулу руки, которые их писали. Знаменитый Орбилий был так строг с Горацием, что тот не мог вспомнить о нем без злобы и негодования; он охотно прибегал к линейке или к ремню из кожи. Квинтилиан, который протестует против этих жестокостей, говорит, что за них была сила привычки и авторитет некоторых философов. Нравы смягчались, а школа продолжала оставаться верной своим традициям. Святой Августин, живший в конце империи, * с ужасом говорит о способах, при помощи которых ему вбивали в голову греческий язык. Он был тогда еще маленьким, а между тем, по собственному признанию, далеко не с детским жаром просил Бога об избавлении от колотушек. Авсоний прошел через те же испытания, но относится он к ним совершенно иначе. Отправляя своего внука в школу грамматика, он уговаривает его не бояться побоев, так как им он обязан тем, что сделался ученым. Сенека требует, чтобы ребенок сохранил особую благодарность по отношению к учителю за телесные наказания, которым тот его подвергал. Страх, царивший в школах, был обычной темой для упражнений в стиле. Чтобы живо изобразить дурное обращение в школах, ребенку стоило только обратиться к своим еще свежим воспоминаниям и к следам, быть может, еще незажившим, тех побоев, которые он сам получил.

(Jullien, Les professeurs de litterature dans Tancienne Rome, стр. 189 и след., изд. Leroux).
__________

* 354—430 гг. н э.

5. Отношения между учителем и учениками (По Квинтилиану)

Пусть учитель прежде всего постарается относиться к своим ученикам как отец; пусть он смотрит на себя, как на заступающего место тех, кто доверил ему своих детей; пусть он не терпит никакого порока ни в себе, ни в других; в его строгости не должно быть мрачной злобы, и кротость его не должна переходить в распущенность; первое может привести к ненависти, второе — к пренебрежению. Пусть он почаще беседует о добром и честном, так как чем больше он будет уве-

щевать, тем меньше придется наказывать. Ни в коем случае не поддаваясь гневу, он не должен смотреть сквозь пальцы на что бы то ни было, заслуживающее исправления. Он должен быть простым в преподавании, трудолюбивым и усердным, но в меру; он должен охотно отвечать на вопросы, а тех, кто молчит, выспрашивать сам. В одобрении работ своих учеников он не должен быть ни слишком скуп, ни слишком щедр на похвалы, так как первое может внушить отвращение к работе, второе — беспечность. Исправляя их ошибки, он воздержится от горьких упреков и брани, ибо многие отвращаются от учения, если их бранят с ненавистью. Напротив, пусть каждый день он говорит побольше такого, что может запечатлеться в сердцах его слушателей. Хотя в книгах заключается немало хороших примеров, но ничто не действует так, как живое слово, особенно слово учителя, к которому хорошо воспитанные дети не могут не чувствовать привязанности и уважения. Невозможно описать, насколько сильно в нас желание подражать тем, кого мы любим.

Не нужно позволять ученикам вскакивать со своего места для выражения одобрения, как это делается в большинстве школ: даже юноши должны уметь выражать свои чувства сдержанно. Таким образом ученик будет зависеть только от мнения учителя и считать хорошим лишь тот свой ответ, который заслужит его одобрение. Обычай высказывать похвалу при каждом удобном случае, считающийся теперь за необходимую вежливость, весьма вреден; он неприличен, театрален, противен духу школы и, кроме того, является самым опасным врагом для занятий. В самом деле, труд и забота покажутся лишними, если заранее готова похвала, что бы ты ни сказал! И слушатели, и говорящий должны смотреть в глаза учителю: по ним они узнают, следует ли хвалить их или порицать; таким образом, один научится хорошо писать, остальные верно судить. Теперь же они сидят наготове, наклонившись вперед, чтобы по всякому поводу не только вскочить, но и совсем выскочить со своего места, чтобы разразиться совершенно неприличными восторженными криками. Такие восторги взаимны, и они определяют судьбу речи. Это развивает в учениках гордость и самомнение до такой степени, что если после шумных восторгов товарищей учитель ограничится лишь скромным одобрением — они уже недовольны и начинают дурно думать о нем. Да и сам учитель должен довольствоваться тем, что его слушают внимательно и сдержанно: он должен стараться прийтись по вкусу ученикам, а наоборот, ученики должны стараться, чтобы понравиться учителю. Во всяком случае, он должен по возможности стараться внимательно следить за тем, кто, как и за что хвалит; и если заметит, что ученики одобряют то, что действительно хорошо, он должен радоваться больше за них, чем за себя.

(Квинтилиан, Наставление оратору, II, 2).