 |
2. Воспитание во времена Плавта
|
|
|
|
2. Воспитание во времена Плавта
Лид. Ты вот горячо защищаешь своего испорченного сына, а разве тебя самого так воспитывали? Я уверен, что в двадцать лет тебе еще не позволяли выходить без сопровождающего, от которого ты не смел удалиться ни на шаг. Если ты являлся в палестру позже, чем на рассвете, префект гимназии не ограничивался легким выговором; за этим наказанием следовало другое: ученик, а вместе с ним и его провожатый подвергались всеобщему порицанию. В этой школе упражнялись в борьбе, метании диска, дротика, мяча, в прыгании, в кулачном бою, а не в поцелуях и тому подобных вещах. По возвращении с ипподрома или из палестры ты надевал рабочую тунику и садился на скамейку около своего наставника читать книгу. И если ты ошибался хоть в одном слоге, то он делал твою кожу такой же пестрой, как плащ кормилицы...
Филоксен. Времена переменились, Лид.
Лид. Знаю очень хорошо. Прежде, бывало, человек уж получает должность по народному решению и все-таки не выходит еще из повиновения своего наставника. А теперь мальчишка, которому нет еще семи лет, разбивает голову учителю своими табличками, если
тот осмелится тронуть его рукой! А пойдешь жаловаться родителям, отец скажет своему сынку: «Молодец! Я узнаю свою кровь. Следует уметь защищаться от оскорблений». Зовут учителя. «Не смей, ничтожный старикашка, трогать моего сына за то, что он немножко порезвился! » И учитель уходит после такого суда с головой, обернутой масляным полотенцем, похожий на фонарь. Может ли он при этом иметь какой-нибудь авторитет, если он сам первый подвергается побоям?
(Плавт. Сестры Бакхиды 420 и след. ).
3. Ученики в школе
Первое, что бросалось в глаза в школьном помещении, это место, на котором восседал учитель. Его cathedra со спинкой иногда прямой, чаще же всего закругленной, помещалась на подмостках. Отсюда учитель господствовал над своей аудиторией. Около него помещался его помощник, но стул этого последнего (sella) не имел спинки и стоял прямо на полу.
|
|
|
Учитель говорил обыкновенно сидя; только непреодолимый порыв красноречия заставлял его иногда вскочить и стоять перед слушателями, но это случалось очень редко. Ученики точно так же сидели. Они поднимались со своих мест только для того, чтобы ответить урок или прочитать свою работу. Они помещались на скамьях без спинок; иногда ноги их опирались на маленькие скамейки, но столов перед ними не было: древние считали всякое положение удобным для письма, и ученики писали в школе на собственных коленях.
Стены часто увешивались таблицами из мрамора или гипса, на которых изображены были важнейшие сцены из мифологии и из классических поэм. Такова таблица с картинками из Илиады, относящаяся ко временам Суллы; * возможно, что она служила для первоначального обучения Августа. Одиссея была представлена точно такими же картинами. Можно думать, что в школах были также стенные географические карты.
У ученика были свои особые принадлежности. Главное место среди них занимала capsa, цилиндрическая коробка из дерева, в которую клали учебные книги. Эти книги представляли собой рукописные свитки; заглавие писалось на отдельном кусочке кожи, прикрепленном к свитку. Вначале книги были очень редки и дороги, приходилось поэтому диктовать ученикам содержание учебника. Со времен Цезаря появились новые способы, увеличившие распростра-
__________
* 138—78 гг. до н. э.
нение книг. Известность предприимчивого издателя приобрел в это время Аттик: его рабы быстро переписывали во многих экземплярах сочинения его друга Цицерона. При Августе стала развиваться настоящая книжная торговля, и цены на книги в течение первого века были, по-видимому, ниже теперешних.
|
|
|
Писали ученики на табличках. «Они состояли, — говорит Буасье, — из двух или трех очень тонких дощечек, соединенных друг с другом наподобие книжного переплета; внутри они покрывались легким слоем воска». Наши перья заменялись железным стилем, который постепенно утончался и заканчивался острием на том конце, которым выводились буквы, и расширялся, получая вид пластинки, на другом конце, которым стиралось написанное. Помещался он обыкновенно в футляре, висевшем на поясе. Этот инструмент несколько напоминал собой кинжал и, в случае надобности, мог его заменять. Такое орудие было опасным даже в руках ребенка, ввиду чего стили часто делались из простой или слоновой кости.
Кроме того, римляне знали всевозможные виды папируса и пергамента, чернила были также во всеобщем употреблении. Люди, занимающиеся писанием, часто носили у пояса чернильницу. Гораций, просыпаясь, тотчас же хватался за свой calamus, тонкий тростник, очиненный наподобие наших гусиных перьев с той только разницей, что конец у него был закругленный, так что им можно проводить и очень тонкие и очень толстые черты.
Таким образом, было два способа писать: один на табличках стилем, другой — тростником на папирусе или пергаменте. В школах чаще употреблялся первый способ, как более удобный и сопряженный с меньшими расходами. Квинтилиан прямо говорит, что «лучше всего писать на табличках, так как при этом очень легко стереть написанное». Даже молодым людям он не советует употреблять пергамент, за исключением тех случаев, когда болят глаза и нужно беречь их. В текстах, относящихся к школьному обучению, говорится только о табличках. Марциал, впрочем, указывает и на употребление в школах бумаги (из папируса или пергамента); обращаясь к своей книге, он говорит: «Если Аполлинарис не одобрит тебя, ты можешь отправ-
ляться прямо в ларь продавца соли, жалкая бумага, на оборотной стороне которой будут писать свои упражнения школьники». Таким образом, дети еще в школе знакомились с обоими способами, потому что оба они были нужны в жизни; и забракованные книги употреблялись учениками для их работ, которые писались на обратной стороне их страниц.
|
|
|
Школьник должен был вставать очень рано. Петухи еще не пели, наковальня кузнеца и челнок ткача еще молчат, весь Рим еще погружен в сон, а дети уже бегут в школу, — зимой при свете фонаря. Сумку ученика несет слуга, а если ребенок принадлежит к хорошей фамилии, то особый раб, так называемый capsarius. По прибытии в школу ученики здоровались со своим учителем и садились на места, затем начиналось учение. Сколько времени оно продолжалось — неизвестно. Мы знаем только, что школьник возвращался домой к завтраку около полудня, а затем снова шел в школу. Весьма вероятно, что все учение, и утреннее, и вечернее, продолжалось шесть часов. Уроки или, по крайней мере, большая часть их приготовлялись на глазах учителя, а не дома.
Ученики одной и той же школы делились на несколько групп, сообразно своему возрасту и способностям. Во главе каждого из этих отделений стоял лучший ученик. Он первый объяснял автора, первый читал свою работу, первый отвечал на предложенный учителем вопрос; он служил товарищам репетитором, а иногда заменял и учителя. Свое место первый ученик занимал лишь до поры до времени. Учителя Квинтилиана устраивали для учеников каждого отделения ежемесячные работы. Первый ученик оставался во главе своего класса лишь до следующей работы. Веррий Флакк, чтобы подстрекнуть соревнование, давал лучшему ученику книгу; отсюда ведет свое начало наш обычай раздавать награды.
Каникулы продолжались четыре месяца от июньских ид до октябрьских. Кроме того, были дни отдыха и в течение учебного года. Месяца через два после начала учения, 16 дней до январских календ, начинался праздник Сатурналий, который продолжался три дня. Нашим пасхальным каникулам соответствовал праздник Квинкватрий. Продолжаясь сначала всего один день, они постепенно растягивались и в конце концов стали продолжаться от 14 дней до 10 дней до апрельских календ. В эти дни происходило празднество в честь Минервы — покровительницы всех искусств; школы также почитали ее как свою покровительницу. Каждые девять дней давался отдых в день нундин. Наконец, учения не было и во время религиозных торжеств. Было высчитано, что в I веке до Р. X. было по крайней мере 62 праздничных дня в году. Весь этот досуг не казался для древних потерянным временем. По их мнению, мозги, как и земля, должны, так сказать, оставаться время от времени под паром, чтобы не иссякало их плодородие. «Я не хочу, — говорит
|
|
|
Сенека, — чтобы вы все время сидели согнувшись над книгой или табличками». Несчастный тот, кто не имел каникул: он не знал самого лучшего, что есть в жизни!
В дни правильного труда также были свои часы радости и веселья. Такое количество детей, собранных вместе, не могло обойтись без игр. Они не расставались тотчас по окончании учения. Напрасно слуги тащили их домой. Они поджидали друг друга, чтобы вместе поиграть. Игры их не всегда были мирные: споры переходили часто в драку, а их ссоры принимали иногда вид настоящих сражений. В их схватках играла некоторую роль даже политика: партийная борьба родителей на форуме или в сенате делила также их детей в школе. Фавст, сын Суллы, потерявший отца в очень раннем возрасте, занимался у того же преподавателя литературы, которого слушали Брут и Кассий. Однажды он расхвастался перед товарищами могуществом своего отца-диктатора и говорил, что когда будет взрослым, то последует его примеру. Кассий, будущий убийца Цезаря, влепил ему тогда здоровую пощечину; опекуны и друзья оскорбленного решили отомстить за такой позор, так что Помпей должен был вмешаться и взять разбор этого дела на себя. Но Кассий даже в присутствии этого первого лица в Риме не растерялся: «Ну-ка, — сказал он Фавсту, — повтори здесь свои слова, и я разобью тебе челюсть». Во время гражданской войны между Цезарем и Помпеем дети бывали цезарианцами и помпеянцами, и толпы школьников начали воевать друг с другом гораздо раньше, чем легионы. Они вступали друг с другом на улицах в ожесточенные битвы, в которых кулак заменял меч. Цезарианцы при этом одерживали обыкновенно верх, что казалось хорошим предзнаменованием для партии Цезаря.
Молодые римляне умели придумывать превосходные предлоги для того, чтобы скрыть свою лень или придать ей законный вид, и если мальчик хотел избавиться от какой-нибудь скучной работы, его глаза вдруг становились тусклыми и унылыми; натерши их немного маслом, он придавал глазам необыкновенно томный вид. Римские школьники знали удивительные средства, чтобы делать свое лицо исхудалым и болезненным. Ученики Порция Латрона прибегали к тмину, чтобы придать своему лицу ту бледность, которая у их учителя была следствием ночных занятий. Все эти штуки были очень распространенными, так как сам мудрый Персий, который на школьной скамейке был образцовым учеником, признается, что и он иногда прибегал к ним.
(Julliеп, Les professeurs de litterature dans tancienne Rome, стр. 116 и след., изд. Leroux).
|
|
|
