"Начало" -- название толковей не было придумано, онлайн версия..

Начало повести в стимпанк-стиле, тоже увиденное мною во сне, тоже незаконченной по целому ряду причин – в частности, потому что моя любимая сестренка отвергла меня. По факту, она уничтожила мой спускаемый аппарат на Марс, но эту печальную главу я исключил – кстати, я знал и предвидел, что нечто подобное произойдет. Не судите строго, приятного прочтения.

 

Все началось в тот день, когда погиб отец. С утра, после завтрака, наблюдая как возвращается с конной прогулки группа всадников, где был он и сопровождавшие его слуги, я сразу обратил внимание на то, что вместо обычного спокойного аллюра лошади скачут рысью, едва ли не срываясь на галоп, и что фигура отца склонилась к гриве, вместо того чтобы сидеть прямо в седле, а один из слуг держит коня под уздцы. Неладное заприметил не я один; когда они подъехали к площадке с фонтаном у главного входа, навстречу уже выбежали несколько слуг с носилками. Подойдя к лошади отца, они осторожно спустили его на носилки и понесли к замку.

Я наблюдал за происходящим из окна на лестнице в своем, левом от входа, крыле, на лестнице, ведшей в мои апартаменты, а когда носилки занесли вовнутрь, направился вниз и по длинному коридору, соединявшему оба боковых крыла на первом этаже — к центральной лестнице, которая вела в покои центрального крыла, где обитали отец с матерью. Мать и сестра уже были на лестнице, первая, в темном бархатном платье, которое носила чаще всего, развела руки, обнимая и одновременно разворачивая нас, со словами:
- Сейчас ваше присутствие излишне. Ему нужен врач, тишина и покой. Когда будет нужно, я позову вас. Идите пока что по своим комнатам, займитесь книгами или чем-нибудь еще полезным.

Мать всегда была странным, во многом непонятным для нас существом, но обладала какой-то стальной твердостью характера, выраженной в облике и в голосе, и против ее воли в доме никто не осмелился бы пойти, кроме, пожалуй, отца — но ни я, ни сестра, ни кто-либо из слуг никогда не видели, чтобы они спорили или перечили друг другу, а уж тем паче ругались. Хотя, признаться, те разговоры, которые происходили за дверями их супружеских апартаментов, не были известны никому, кроме, разве что, их самих.

Переглянувшись с сестрой, сохранявшей на вид свое обычное ледяное самообладание, мы без единого слова договорились встретиться чуть позже наедине, в ее покоях, как это бывало, если что-то надо было обсудить. Ко мне же она приходила просто так — молча понаблюдать, как я занимаюсь с инструментами и разными изделиями в мастерской на первом этаже, или с телескопом, конструкция которого занимала огромную часть моей собственной комнаты (в основном, потолка), при этом наружная труба его выходила в купол, служащий крышей, а в одну из секций окна, был выведен выход кондиционера-вентилятора, в то время как трубки-визиры для наблюдения находились над большим овальным рабочим столом из темного дуба.

Пока же, мы разошлись каждый в свое обиталище, а мать повернулась, слегка встряхнув пышной копной темно-каштановых волос, и скрылась в семейных покоях, массивные дубовые двери с бронзовыми ручками беззвучно захлопнулись за ней.
Вернувшись к себе, я перелистнул несколько страниц в книгах, переложил с места на место несколько карт звездного неба и мелких приборов... потом спустился в мастерскую, и через служебные коридоры первого этажа направился в покои сестры.

На первом этаже у нее тоже была своего рода «мастерская» - она любила рисовать, шить, мастерить своими руками кукол и шить на них платья, там всегда присутствовало какое-то приятное ощущение домашнего тепла, которое далеко не везде было в нашем замке, именовавшемся «виллой» и построенном в стиле, если охарактеризовать его кратко и наиболее близко к истине, промежуточном между французскими дворцами 18 века и британскими усадьбами викторианской эпохи; все поместье располагалось посредине обширной луговой пустоши прямоугольной формы, занимавшей несколько гектаров; на расстоянии около километра во всех направлениях рос хвойный лес, также через луговую пустошь протекал ручей, обеспечивавший водой замок и наполнявший фонтаны и водоемы среди аккуратных искусственных лужаек, перемежавшихся вымощенными гранитным щебнем дорожками, вокруг основного строения; кроме самого замка, далеко позади него, рядом с лесом, стояли несколько высоких серебристых ангаров, в которых располагались летательные аппараты для сообщения поместья с внешним миром и земной орбитой.
Вся местность располагалась на высоте нескольких километров над уровнем моря; вдалеке, за лесом, виднелись горы. Наземные пути сообщения если и присутствовали здесь, то ими никто не пользовался, на нашей памяти.

Сестра всегда была прохладна в своих внешних проявлениях, но за 18 лет, которые я ее знал, будучи старше на 6, я научился чувствовать малейшие перемены ее настроения, эмоции, о которых посторонний бы не догадался, и «разговаривать» с ней без единого слова — впрочем, наверное, все это было взаимным. Внешне всегда холодная и спокойная, для меня она была единственным близким и понимающим человеком, ближе матери и отца, чаще всего занятых делами по управлению огромной корпорацией, образовавшейся слиянием компаний, принадлежавших их предкам, когда их брак свершился, при этом мать еще умудрялась контролировать состояние поместья и присматривать за слугами, которых у нас было несколько десятков, набирался штат с великим тщанием, но все равно — ни я, ни сестра почти никому из них не доверяли ни на йоту, наши наемные учителя и гувернеры тоже не пользовались доверием, а политика родителей в отношении нас была такой, что отдавать какие-либо распоряжения для нас формально не мог вообще никто, а реально — только они сами, мать в силу особенностей характера, отец — по причине того глубочайшего уважения, которое он внушал всем без исключения среди тех, с кем когда-либо имел дело.
Сестра внешне больше походила на отца — хотя бы ее рыжие волосы и голубые глаза, бледная кожа с веснушками, хотя у него цвет волос, кожи и глаз был более темный, но все-таки родственное сходство было очевидным для любого, кто знал нашу семью. Я же, напротив, унаследовал внешние черты от матери — в зеркале, окруженное волнами густых каштановых волос, смотрело на меня едва ли не чрезмерно симметричное лицо с выпуклыми скулами, зелено-карие глаза и кожа, хоть и не склонная к смуглости, но и лишенная чрезмерной бледности, свойственной рыжим. Что до характера, то здесь мы с матерью не были столь похожи: хоть я и понимал с детства необходимость сдерживать себя в обществе, особенно среди незнакомых людей, но все же увлекался фантазиями и проектами, которые измышлял, почерпнув какие-то идеи из книг, какие-то выдумав сам, и надеялся, что когда-нибудь, когда в моих руках окажутся бразды правления хотя бы части нашей корпорации, смогу осуществить их... а до этого, редкие беседы с отцом, в которых я больше слушал, чем рассказывал, помогали мне лучше оценивать степень реалистичности своих проектов, в которые не раз потом я вносил коррективы. А пока, росистым утром, той ранней осенью, мы сделали шаг в неизвестность... - отец умирает.

Тон и голос сестры были бесцветными, скрывая такое понятное мне отчаяние. В этот момент мы стали ближе друг к другу, как никогда. Сидя на краю стула в сером платье с открытыми плечами, она ссутулилась и опустила голову, что было совершенно не в ее манере.

- ты так в этом уверена? Врачи...

Она покачала головой.

- Врачи не помогут. Я чувствую это.

Повисла пауза. Я знал, что она говорит правду, и теперь оказался перед пропастью, которая грозила сокрушить всю нашу жизнь, лишить ее той безмятежности и относительной гармонии, которой мы доселе пользовались; а что касалось всех дальнейших планов, то они и вовсе оказывались под вопросом, хотя в этот момент меня волновали меньше всего. Пройдя насквозь холодную волну отчаяния, я сказал только:

- Что ж, надеюсь, мы скоро узнаем все точно. Что ты предполагаешь делать?

- Видимо, нам придется повзрослеть.

И она была права. В этот день закончилось наше детство.

 

Обедали мы без отца, в полном молчании, не решаясь задать кому-либо вслух вопрос о его состоянии. Потом прошло несколько мучительных часов ожидания и попыток заниматься обыкновенной деятельностью, каждый своей.

Когда над долиной легли длинные тени, и багровый шар солнца приблизился к горной гряде на западе, бросая блики в боковые окна, в мою дверь постучали. Получив разрешение войти, камердинер приблизился на три шага и сдержанно изрек:

 - Мастер, ваш отец желает видеть вас и вашу сестру в своих покоях. Следуйте за мной.
Мы прошли по коридору и поднялись по лестнице в главные покои. Сестра ждала меня, и внутрь вошли мы с ней рука об руку, с нами зашел камердинер и еще двое слуг. Пройдя гостиную и оказавшись в спальне, где был полумрак и горели несколько приглушенных ламп, увидели отца, лежащего в большой кровати с балдахином, и мать, сидевшую рядом. Он прерывисто дышал, лоб был покрыт испариной, зрачки странно сужены. Чуть поодаль, у окна, стоял наш семейный врач.

Тихо, едва слышно поначалу, потом чуть увереннее, отец начал говорить.

- Дети мои, настал тот час, когда оказывается, что даже глава могущественной империи смертен. Все премудрости, которыми владеет наша медицина, все те возможности, которые есть у нашей семьи, оказались не в силах помочь мне. Врачи потом вам объяснят подробнее, чтобы вы поняли, что произошло и почему. Пока же, в присутствии вашей матери и самых преданных нам здесь людей, я хочу, чтобы вы знали свои владения и возможности в тот час, когда я покину вас на этой земле.

- Камилла (обращаясь к матери), ты всегда заботилась о доме, обо мне и о детях, находя время и для деловых поездок... тебе я завещаю достаточные источники дохода для безбедного существования, в частности, прииски и шахтные промыслы на Луне, открытые и освоенные благодаря усилиям твоих родителей и наблюдавшиеся тобой лично, а также банковские счета и ресурсы на Земле, составляющие в сумме до трети ресурсов корпорации.

- Мартин (ко мне), тебе я поручаю самое ответственное — дальнейшее управление деятельностью нашей корпорации, доверенные лица в совете директоров, а также мать, введут тебя в курс дела и окажут посильную помощь. Также, на тебя я возлагаю обязанность достойно нести имя и честь нашей династии, поддерживать мать и твою сестру морально и материально.

- Алиса (к сестре), тебе я также завещаю неотъемлемый доход от прибылей компании, а также, если ты пожелаешь, место в совете директоров с правом решающего голоса, наравне с матерью. Ты — главная радость в последние годы моей жизни и надежда, прошу тебя также — рассудительно отнестись к выбору семейного союза, если это будет уместно, прислушайся к мнениям своих матери и брата.

- Доктор Алвин (к врачу) — вам, в благодарность за всегдашнюю заботу, непрестанное внимание и усилия, я завещаю достаточную сумму для безбедной жизни, но лишь попрошу вас, если возможно, не оставлять нашу семью своим вниманием. Прошу вас также ознакомить их с подробностями и историей моего недуга, и, по возможности, предостеречь от его проявления моих наследников.

- Райнер (камердинеру), вы — единственный из тех, кто окружая нас как «слуги», по-настоящему был нашим другом и соратником, вы и ваша семья. Вам, вашей супруге и детям я также оставляю постоянную долю доходов нашей корпорации, и обращусь к вам с той же просьбой, что к доктору Алвину: не оставляйте нас своим вниманием, вы не слуга отныне в этом доме, но мой поверенный в делах, наряду с Мартином, Камиллой и Алисой...
... дети мои и друзья, вы можете сказать все, что хотите, так как я чувствую, что наступают мои последние минуты... (его голос стал слабеть, прерываясь)... но я не ощущаю горести от их приближения... поскольку в этом мире меня окружают близкие, дорогие и любящие люди. (он откинулся на подушку).

Все присутствующие ненадолго оцепенели, но затем мы с сестрой едва ли не кинулись к постели отца, в понятном нам одним порыве — обнять этого человека, поцеловать его руки, создавшие все, что мы знали с самого рождения... он привлек нас обоих к груди, несмотря на очевидную боль, которую причиняло ему каждое телодвижение, и усилия, которых ему оно стоило... потрепав мне волосы, изрек:

- Мартин, мечтатель мой, все в твоих силах и сбудется, будь только настойчив и береги себя и самых близких; обняв сестренку, он утер ей слезы, которые я в первый и последний раз увидел тогда на ее лице, потрепал носик и сказал:

- вся жизнь впереди, девочка моя, будь счастлива, а я всегда буду с тобой...
обессиленно откинувшись вновь на подушки, он обратился вновь ко всем присутствующим:
- дорогие мои, позвольте мне остаться на несколько минут наедине с моей супругой.
Все молча, не сговариваясь, повернулись и тихо вышли за двери, разбредясь по лестницам вокруг, мы с сестренкой стояли обнявшись и опершись на перила... доктор Алвин смотрел в пустоту, Райнер прикрыл лицо рукой...

Последние его минуты, как и самая сокровенная часть жизни, прошли наедине с нашей матерью. Казалось что прошла вечность, когда дуновение из открытой ею двери потревожило тишину - казалось, что это уходит его последний вздох.
Встав перед дверью, сложив руки, глядя чуть вниз перед собой, она грустно сказала... и в голосе ее не было обычных стальных ноток:

- Дети мои и друзья, ваш отец и мой любимый супруг Конрад, шестой граф фон Тилле, покинул нас в этом мире. Нам предстоит принять и исполнить его последнюю волю, а также... найти в себе силы — жить дальше.

 

По завещанию, тело отца было кремировано, а прах помещен в домашней часовне — святилище, где не было ни распятий, ни крестов, ни иных религиозных символов, всего лишь место размышлений и покоя, позади всей анфилады залов основного корпуса поместья.

 

Несколько последующих дней, включая официальное оглашение завещания, ритуал кремации, разбор бумажных дел, знакомство с делами и владениями корпорации — прошли будто в тумане. В голове никак не укладывалось, не удавалось внутри себя смириться с фактом, что этого энергичного мужчины, задававшего тон во всем вокруг себя, больше с нами нет.

 

Затем, возникли подозрения. Зачастую понимая больше, чем показывал окружающим, я разбирался в химии и медицине значительно лучше, чем все они могли предполагать, и несмотря на то, что объяснения доктора Алвина о стремительно развившемся и неоперабельном из-за врожденных особенностей сердца у отца эндокардите были достаточно правдоподобными и подтверждались анамнезом и клиникой, я заподозрил отравление инъекцией соединения тяжелого металла. И более того, осмелился незаметно взять небольшую часть его праха для самостоятельного анализа, результаты которого подтвердили мои догадки. А затем, по некоторым признакам, обнаружил, что за мною наблюдают, и мои действия не прошли полностью незамеченными.

И когда я сам принял противоядие, вскоре выяснилось, что яд присутствует уже и в моей собственной крови. В полубредовом состоянии, готовясь к скорой смерти, я сожалел лишь об одном — что завещание отца останется невыполненным в части, которую он поручил лично мне.

Возле моей постели без сна и отдыха несколько дней дежурила Алиса, несколько раз, как в тумане, я видел лицо матери, прикрытое обычной маской спокойствия, но не до конца скрывавшей все эмоции и переживания...

А потом — смерть, как ни казалось это странным, на сей раз отступила.
Поднявшись на ноги, все еще ослабевший, надев обычную повседневную одежду, принесенную сестрой, я обнял ее, через голову глядя на солнце, которое мне тогда казалось видимым впервые.

Первое что я сделал затем — это вколол себе еще одну, профилактическую, дозу противоядия, хотя это было нелегко для только что едва ли не чудом избегшего гибели организма.

 

Затем — собрал всех домочадцев, поблагодарил всех слуг, и объявил о том, что щедро вознаграждаю и освобождаю их от дальнейших обязанностей, которые в усадьбе более не потребуются. Райнер с семьей оставались на правах доверенных лиц, а не в услужении. Мне никто не возражал. Тогда я поручил Райнеру снарядить один из дирижаблей и обеспечить перевозку персонала с семьями и имуществом в ближайшие городские центры, куда они пожелают; после доставки в желаемый пункт назначения, каждый из них мог получить свое выходное пособие в размере трехлетнего жалования, в ближайшем корреспондентском пункте корпорации.

 

Так мы остались в едва ли не опустевшем родовом гнезде, немногими оставшимися здесь обитателями. Супруга Райнера, Анна, как и ранее, занималась приготовлением пищи для нас, в чем ей помогали дети, а иногда — Алиса; все мы не брезговали заботой о чистоте жилища и одежды, вместе с вернувшимся Райнером ухаживали за оставшимися в конюшне лошадьми (а их осталось ровно по числу взрослых обитателей замка, остальных тоже увезли на «нижнюю» землю), но, несмотря ни на что, усадьба постепенно приобретала вид дома с привидениями, тут и там появлялись пыль и паутина, и даже чистящие механизмы не справлялись с ними. Сложилось впечатление, что сам дом хочет погрузиться в сон, как замок Спящей Красавицы, и даже начал зарастать плющом с севера, где, кстати, и располагалась часовня, служившая фамильной усыпальницей.

 

Когда выпал первый снег, которого Алиса всегда очень ждала, так как любила снег вообще и зиму — больше всех прочих времен года, мы выбрались с ней на конную прогулку, что делали в последнее время далеко не каждый день. Тихо проезжая шагом по белоснежным безмолвным аллеям в застывшем лесу, где только изредка опадали хлопья с веток, потревоженных редкой птицей, глядя на стальное небо с желтоватым отливом там, где должно было быть солнце, мы поддерживали неторопливую беседу, без единого слова.
- похоже, дела на Большой Земле прекрасно идут без нашего участия... или, вернее, благодаря участию матушки в тех немногих вопросах, которые отец не поставил так, чтобы они решались без чьего либо вмешательства — сказал я взглядом и поворотом головы.

- Мартин, дорогой, ты говоришь так, будто сам не истончился в полтора раза, вникая в эти дела и довершая те заделы, которые отец оставил, для этого самого решения вопросов без вмешательства... и все это после того, как чудом и своей предусмотрительностью избежал предательства, сгубившего отца... кому-то ведь покажется странным, что мы не предпринимаем всех усилий и не рвемся выяснить окончательно и однозначно, кто же погубил его и покушался на тебя... - Алиса сказала это, не поворачивая головы, приподняв руку в перчатке и задевая то одну ветку, то другую, сбрасывая с них снежную порошь.
- А ведь мы на самом деле НЕ ХОТИМ этого знать (это прозвучало в нас обоих, так же безмолвно, как весь предыдущий диалог, или даже еще тише и скрытнее).
Сестренка повернулась ко мне и подарила взгляд, в котором не было слов, была только ее, такая странная, такая непонятная другим, и такая близкая мне, безграничная любовь и преданность. И увидела это, как зеркало, в моем собственном взгляде.

Я перешел на речь вслух, отведя взгляд, и заснеженный лес мягко принял мои слова:
- наверное, настало время мне подумать о других заветах нашего отца. На немой вопрос в глазах Алисы, продолжил — помнишь, он говорил о тех «прибежищах», которые по его распоряжению и проектам были сооружены для нас, и для семьи, и для целей корпорации, на стационарной орбите и на Луне, об автоматических станциях, отправленных для разведки Марса? В свое время, насколько мог, я сам интересовался этими проектами и внес определенную лепту, в планы их осуществления.

Я хотел, чтобы эти станции были не только «прибежищами», но и возможными опорными пунктами для исследования нами ближних планет, а то и последующей экспансии в Дальний Космос.

Алиса положила свою руку в перчатке на мою, лежащую на уздечке.

- Мартин, братик мой, я одобряю твои цели, и только об одном при этом попрошу тебя...
- о чем?

- Позволь мне быть с тобой в этих свершениях, не ради славы, не ради вмешательства в дела, в которых ты разбираешься, а я — навряд ли... просто мы с тобой — одно, и ты прекрасно знаешь это... вместе мы сильнее вдвое, и не боимся никаких преград... ведь правда же?

Мы одновременно остановили лошадей, храпящих на легком морозце и покачивающихся под нами.

Я взял сестренку за руки, взглянул в ледяную голубизну ее глаз... и понял, что отказ невозможен.

 

Ранним утром, 10 февраля 2339 года старого летоисчисления, оставив усадьбу полностью во власти Райнера с семейством, доктора Алвина и нашей матери, леди Камиллы фон Тилле-Эссье, мы с Алисой проехали снежную равнину к северо-востоку от усадьбы, и, отпустив лошадей скакать обратно, распечатали и распахнули ворота ангара, где вот уже полтора десятка лет стоял небольшой шаттл, предназначенный на случай экстренной эвакуации нашей семьи в прибежище на стационарной земной орбите.
Несмотря на то, что ангар был опечатан в течение столь долгого времени, коммуникации, системы диагностики и сервомеханизмы работали нормально. Шаттл, приняв коды инициализации, согласился впустить нас на борт. Плавно отъехала вниз с тихим шипением гидравлики дверь-трап, зажглись блоки подсветки... изнутри пахнуло теплым, но не затхлым, скорее — домашним, воздухом, заработали двигатели первичного прогрева...

Все наше необходимое имущество было при нас — у меня в небольшом кейсе, у Алисы — в саквояже. Взойдя на борт, мы прошли в кабину пилотов, заняли кресла, пристегнулись... закрыли наружные люки и провели процедуру диагностики систем. Все оказалось в норме. Я положил руку на основную ручку управления...

... и горизонт поплыл навстречу. Пока механизмы ангара закрывали двери, выдувая повышенным давлением снежную шелуху наружу, металлокерамическая громада шаттла пробежала над снежным полем и взмыла в туманное, чуть подсвеченное солнцем, и кое-где перечерченное облаками, небо.

Вдавила в кресла перегрузка. Не впервые в жизни, но в первый раз так сильно. Быстро набирая высоту, шаттл преодолевал нижние слои атмосферы, ионные двигатели под руководством чуткой автоматики безупречно корректировали траекторию, а для нас с Алисой ночное небо вокруг возникло раньше, чем прошли первые два часа после восхода на земле. Буквально через лишних полчаса, достигнув нужной точки траектории, мы начали маневры на сближение со станцией «Тилле-11» стационарной орбиты, где было собрано наибольшее количество необходимых в дальнейшем ресурсов, включая центр управления наземными объектами и всеми автоматизированными комплексами корпорации.

Собственно говоря, «мы начали» звучит чрезмерно претенциозно, потому что единожды заданная программа полета управляла всеми действиями корабля, и даже если бы кто-то из нас решил самолично вмешаться в этот процесс, тот все равно исправил бы уже нашу ошибку, и лишь если бы только я или сестра решили сознательно изменить цель или маршрутные параметры полета, внеся это в бортовую систему управления, то дальнешие действия все равно определила бы бортовая система управления, разработанная инженерами конструкторских бюро и воплощенных монтажниками заводов Тилле-Эссье. Переход на полностью ручное управление был возможен, но не имел особенного смысла, в данной ситуации.

Перегрузки, которые шаттл допускал при маневрах, были достаточно жесткими для непривычных к орбитальным и космическим полетам, и хотя я воспринимал их достаточно просто, но то и дело поглядывал на диагностическую панель второго пилота, и, главное, на лицо сестры, Алиса же, лишь прикрывала глаза, и я чувствовал, что с ней все нормально. «Не хрустальная — не рассыплюсь, братец» - слышалось у меня в голове, и наверняка именно это она и хотела мне сказать в эти минуты.

После серии разворотов и корректирующих импульсов двигателей, даже мне было с непривычки трудно установить ориентацию в пространстве по наблюдаемым в передние окна прямого обзора, как у старомодных авиалайнеров, звездам... но все-таки, я старался отследить положение корабля, и в целом мне это удавалось.... лицо Алисы потеряло яркость красок, и я чувствовал, что она близка к обмороку или дурноте, но в этот момент маневры прекратились, и наступил довольно длительный период дрейфа, который сменило плавное и мягкое торможение... я понял, что вот-вот предстоит долгожданная стыковка.

И в самом деле: после полутора- или двухчасового полета, плавного торможения с несколькими едва уловимыми корректирующими импульсами, лишь световая сигнализация указала нам на то, что долгожданная стыковка с орбитальной станцией завершена, после чего на голографическом дисплее возник запрос на шлюзование, что подразумевало запуск и диагностику систем станции с борта корабля, затем проверку герметичности воздушного шлюза, и, затем - по прямой команде экипажа, то есть нас — открытие шлюзовых дверей. Я подтвердил этот запрос.

Все сейчас разительно отличалось от того, к чему мы доселе так привыкли на земле, но, зная об этом теоретически и будучи психологически готовы, мы даже не особо контролировали свои действия, отточенные до автоматизма.

Через несколько минут подготовки, застегнув на себе легкие скафандры для условий орбитальной невесомости, через открытый шлюз, мы с сестрой вступили в обширные, причудливые и ярко освещенные, чертоги ожидавшего нас орбитального прибежища семьи Тилле-Эссье.

 

Полная активация систем станции и освоение ее основных возможностей заняли несколько дней. С помощью осевой раскрутки создавалась искусственная гравитация на внутренней стороне периметра, сама станция была собрана из ряда тороидальных секций, внутри которых располагались жилые и служебные помещения; обеспечивающие жизнедеятельность системы и механизмы, устройства связи — располагались ближе к центру, по краям находились стыковочные узлы, позволявшие пристыковаться кораблям без раскрутки их по продольной оси для синхронизации, а также дополнительные модули расширения самой станции. Снаружи также находились защитные экраны и блоки солнечных батарей.

В отличие от космических станций глубокой древности, наше прибежище конструктивно предусматривало длительное сохранное и автономное пребывание как в режиме консервации, так и обеспечение активной деятельности множества обитателей, независимо от каких-либо транспортных поставок извне. Но главное — на борту были мощные антенны и приемопередатчики, и другое оборудование, превращавшее «Тилле-11» в универсальный космический центр связи, способный к сообщению с Землей, Луной, Марсом, и многими другими небесными телами в Солнечной системе, вплоть до направленной связи с объектами в пределах орбиты Нептуна, хотя, скажем, говорить об уверенной связи на дистанции порядка удаленности Плутона в афелии, уже не приходилось.

В первую очередь, я установил контрольную связь со всеми отделениями корпорации. Ее громада не могла нормально функционировать без надлежащего контроля, что бы там не говорилось об «автоматизме», нами заданном, и связь была в этом деле критической точкой. Именно благодаря нам синхронизировались производственные, добывающие, конструкторские процессы в соответствующих отделениях на Земле и Луне. Режим взаимодействия был в значительной мере автоматическим, но требовал периодического мониторинга, а иногда и вмешательства.

Затем, меня заинтересовал Марс. Десятилетия назад, еще до объединения компаний в конгломерат Тилле-Эссье, по инициативе отца были построены и отправлены туда полуавтоматические комплексы, которые, как и наша станция, могли длительно пребывать в режиме консервации, а также — служить обитаемыми базами и обеспечить развертывание полноценной жизнедеятельности на поверхности красной планеты, а то и углубление в ее недра.

С помощью дальнобойных радаров, имевшихся в нашем распоряжении, мы запеленговали местоположение всех четырех марсианских станций, затем — с тремя из них удалось установить телеметрическую связь; с четвертой наблюдались некоторые перебои и неполадки — непохоже, что из-за помех, скорее всего, что-то там было неисправно — или повреджено при посадке, или же вышло из строя в последующий период, когда станция самоконсервировалась, пребывала в этом состоянии, или когда попыталась выйти из него, по команде с нашей орбиты.

Тем временем, шаттл, пристыкованный к торцевому синхроузлу нашей станции, давно восстановил заряд своих ионных двигателей и даже достиг его максимума, которого было бы достаточно для более дальнего полета, чем от Земли на стационарную орбиту — например, для экспедиции на Марс. Об этом мы и завели беседу, когда жизнь на станции потеряла какую-либо новизну; однако, в такой инициативе тоже были свои подводные камни.
Чем дальше мы отдалялись бы от Земли, тем сильнее отпускали на самотек бразды управления земными делами. Рискованность и авантюрность всего мероприятия для нас вообще не играла роли в расчетах; шансы, что может что-то отказать, сломаться, пойти не по плану, и не в наших силах будет это скорректировать, были хоть и не слишком велики, но вполне реальны — порядка единиц на сотню вероятностей. Кораблик, по большому-то счету, был в основном орбитальным, а межпланетные перелеты на нем относились уже к не вполне документированным возможностям. Более серьезные корабли находились в состоянии многолетней неторопливой постройки на лунных верфях, поскольку именно на Луне были наиболее удобные для этого условия, но для них требовалось большое количество деталей и материалов, которые должны были быть изготовлены на Земле и затем привезены к месту сборки «грузовиками», конструкции совершенно непохожей на наш шаттл, рассчитанный в основном на перевозку людей; «грузовики» были безпилотными и напоминали скорее «летающие тарелки» из древней фантастики, их полет обычно сопровождался значительными ускорениями и перегрузками, а условий для обеспечения жизни людей на борту практически не было.

По большому счету, корпорация Тилле-Эссье была крупнейшей и едва ли не единственной инженерно-конструкторской и добывающей компанией на Земле, постепенно собиравшейся из предприятий, которые вновь развились в течение двух столетий, последовавших за периодом коллапса, произошедшего на Земле в результате столкновения с довольно заметным по величине метеоритом в начале 21 столетия; в результате этого коллапса и значительной культурной и научно-технической деградации, многие элементы земной культуры и технологии пошли по принципиально новым, чем это ожидалось ранее, путям развития — да и, наверное, это было неизбежным, поскольку к моменту столкновения с метеоритом многие все настойчивее ожидали «апокалипсиса» - и, вероятно, расхожее суждение о том, что мысль, дескать, материальна, нашла свое воплощение в этой глобальной катастрофе.

Фактически, в начале 24 века, наша семья получила в свои руки то, что раньше представлялось как бразды правления, на Земле и в освоенных ее космических окресностях.
Окончательное решение о начале «марсианской авантюры» мы с сестрой приняли в конце мая, когда через мощный оптический телескоп для визуального наблюдения можно было разглядеть, что в горной долине, где располагалось родное поместье, уже давно воцарилась привычная зелень травы и вокруг, более темная — леса.

Бросив прощальные взгляды на отчий дом, мы приступили к сборам, которые, собственно, заключались в составлении хитроумной программы полета, учитывающей множество вариантов, которую предстояло ввести в управляющую систему нашего небольшого, но проворного космического суденышка. Планетарные станции на Марсе были оборудованы универсальными посадочно-стыковочными узлами, позволявшими подобным кораблям садиться и стартовать, высаживая и принимая на борт пассажиров и небольшие грузы, также существовала возможность приема автоматизированных «грузовиков».

 

 

Долго ломая голову, как обеспечить и энтузиазм, и финансирование проекта реформы существующего социального строя в направлении того светлого будущего, о котором писали советские фантасты, прежде всего – Иван Ефремов, я пришел к выводу создать привычную ролевикам игру-не-игру под названием «Темная Земля». Подробнее описано в нижеследующей главе.

 

«Темная Земля»: вводная к игре в условиях реального времени (по мотивам произведений братьев Аркадия и Бориса Стругацких серии «Полдень: 22 век», и других.

 

В зале заседаний Международного Совета Земли была на редкость напряженная атмосфера. Закатное солнце, бросавшее свои лучи сквозь поляризационные стекла на гравированную поверхность старинного глобуса 20 века, расположенного по центру внутри кольцевого стола, создавало желто-оранжевое освещение, внушавшее смутную тревогу и неуверенность... или они были в умах присутствовавших?

 

Геннадий Комов подводил итоги почти четырехчасового обсуждения, увенчавшегося консенсусом. Предметом обсуждения был доклад Института Параллельной Истории.

 

Согласно представленному Институтом докладу, годы исследований пространственно-временного континуума дали в результате возможность обнаружить поразительную информацию. Доклад занимал полтора часа сконцентрированного изложения научных данных и аналитических выводов, но основное заключалось в том, что: а) исторический процесс представляет собой континуум вероятностей, в котором существуют разнообразные флюктуации развития; б) существует возможность одностороннего перемещения в любую точку исторического континуума; в) можно также исследовать практически любую часть этого континуума, получая данные в пригодном для человеческого восприятия виде; г) есть флюктуация континуума исторического развития (КИР), где цивилизация земного человечества не преодолела противоречий капиталистического общества, и где в конце 20го века в результате событий, известных как «перестройка», государство СССР не преобразовалось в ССКР (Союз Советских Коммунистических Республик) и не запустило лавинообразный процесс совершенствования общественного устройства по всей Земле, – в этой флюктуации, СССР в результате перестройки – распался, и дальнейшее существование человечества в этой ипостаси Земли превратилось в медленный и мучительный для миллиардов разумных существ регресс, приводящий в первой половине 21 века ядерной войне, во второй половине – формированию постиндустриально-капиталистического общества, постепенно деградирующего далее к постиндустриальному средневековью на фоне утраты многих технологий (с сохранением, однако, ядерного, биологического и других видов оружия массового поражения). К началу 23 столетия человечество на этой параллельной Земле жило недолго, несчастливо, в постоянных войнах и бедствиях.

 

Максим Отто Каммерер, занимавший должность главы отдела специальных операций КОМКОНа-2, взял слово сразу после доклада. Он сидел по левую руку от Комова, по правую – Атос-Сидоров, по-прежнему возглавлявший КОМКОН-2 после ухода Сикорски.

Опираясь на те же аргументы, которыми он мотивировал Совет в свое время на принятие решения о проведении операции «HYPERLINK " http: //skyrange. diary. ru/p194297776. htm" МассаракшHYPERLINK " http: //skyrange. diary. ru/p194297776. htm" » (известной также, как «Реванш Белого Ферзя»), увенчавшейся полным успехом, и ссылаясь на этот успех, а также данные пункта «б» резюме доклада ИПИ, он предложил развернуть прогрессорскую операцию с целью исправления трагических судеб миллиардов людей «темной» Земли, на светлое гуманистическое будущее.

В этот раз он не стал цитировать Ивана Ефремова, но пример реформ в Островной Империи на Саракше, успехи миссии в Арканаре, все долговременные прогрессорские операции, к началу 23 века приведшие к значительным успехам, свидетельствовали в его пользу.

Поскольку Странники на Земле добились своей цели – «пробуждения» люденов и включения их в свою сверхцивилизацию, их вмешательство более не препятствовало прогрессорской деятельности землян, а в исключительных случаях были бы возможны переговоры и договоренность. В этот раз, очевидно, Странники не возражали против предлагаемой Каммерером операции, иначе людям уже стало бы это известно.

Геннадий Комов и Атос-Сидоров в целом поддержа

⇐ Предыдущая30313233343536373839Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: