 |
Глава 18. Dream Theater
|
|
|
|
Глава 18
Can you hear my thoughts
I know what I have done
You are all I've got
And I don't want to run
Surrender to your will
From the ashes I am new
Your presence is revealed
Showing all that's true
Dream Theater
Гермиона шла достаточно долго. Темный нежилой квартал, ни единого горевшего фонаря, слепые разбитые окна. Ветер с протекавшей рядом реки неприятно холодил тело, резкие порывы в проходах между домами едва не срывали тонкую мантию с ее плеч. Дойдя до конца квартала, она остановилась. Дальше тянулся пустырь. Городок за ее спиной был мертв. Ей было больно. Очень больно. Сердце тяжелым камнем гулко билось в груди. Она чувствовала себя ничтожной, наивной и глупой. И идти опять некуда.
Гарри.
Ей надо поговорить с Гарри. Ей надо хоть с кем-то поговорить, иначе она сойдет с ума. Она подумала о Снейпе, оставшемся в своем уродливом доме. В сердце снова что-то болезненно кольнуло. Как он мог?
«А чего ты ждала, Грейнджер? Вот чего? Ты все про него знала. Тебя предупреждали и предостерегали все, кто только мог. Но ты же умнее всех, да? Ты всегда знаешь, как поступить правильно. Выгребай теперь сама. Вот тебе твоя правота и твое упрямство».
Где же сейчас может быть Гарри? Она понимала, что не решится заявиться в Нору. Она не перенесет этих взглядов, этих молчаливых укоров. И возможных повторных криков Рона.
Может, он в своем доме Блэков? Шансы на это невелики, но вдруг…
Она дезаппарировала.
Площадь Гриммо была такой же темной, но здесь хотя бы горел фонарь. К своему облегчению она увидела свет сквозь занавеси в одном из окон дома номер 12. В доме кто-то был. Гермиона поднялась на крыльцо и постучала. Через некоторое время она услышала шаги, и из-за двери послышался знакомый голос:
– Кто там?
– Гарри. Это я.
|
|
|
Дверь приоткрылась, и в щели показалась голова Гарри. Волосы у него были взлохмачены больше обычного.
– Гермиона? – изумился он, распахнул дверь шире и схватил подругу в объятия. – Наконец-то! Ты куда пропала? Я уже не знал, что и думать! Сколько я ни пытался тебе писать – совы ведут себя так, словно тебя не существует!
– Я… Просто так получилось. Я боялась тебе писать.
– Боялась? Ты что, с ума сошла? Почему?
Она замялась, боясь поднять на него глаза:
– Я просто подумала, что… Тогда, в банке, вы с Роном так быстро ушли…
– Глупости какие. Мы ушли, потому что иначе Рон начал бы психовать и орать. Заходи скорее. Что случилось? Ты откуда?
Он быстро осмотрел ее с головы до ног, вероятно, волнуясь, не ранена ли она. Задержался взглядом на ее роскошном одеянии и хоть и растрепанной, но сложной прическе.
– Мне нужно согреться, – пролепетала Гермиона, только сейчас осознав, как она замерзла. – У тебя есть чай?
– Конечно, пойдем, я сейчас все приготовлю, – он закрыл за ней дверь и пошел впереди, к лестнице, ведшей вниз, на кухню. Гермиона последовала за ним. Посреди холла она наткнулась на груду кирпичей и обломков дерева.
– Что это? – поднимая подол платья и перешагивая через обломки, спросила она. Гарри обернулся:
– А, это? Я хотел убрать портрет Сириусовой мамочки. Она применила Неотлипное заклятие, так что я разобрал стену, на которой он висел, и выбросил его целиком вместе с той частью, к которой он крепился.
В самом деле… Гермиона вдруг поняла, что не слышит привычных ей воплей мерзкой старухи, чей портрет украшал холл перед дверью. Она ухмыльнулась. Гарри нашел выход. А они даже не додумались до этого, когда провели здесь целое лето, пытаясь заткнуть старую каргу. Все-таки Гарри порой очень удивлял ее нестандартностью своих решений. Возможно, потому, что тоже вырос у магглов, как и она. И им были открыты оба мира во всем их многообразии.
|
|
|
– Магия оказалась бессильна, – пояснил Гарри, видя ее интерес. – Пришлось по-маггловски… Не успел еще все убрать. Прихожу сюда по вечерам, когда не занят. Может, сделаю здесь перепланировку. Или восстановлю эту стену потом, я еще не решил.
Он зажег на кухне свет, развел огонь в очаге и поставил на него чайник. Бодро завертелся по кухне, доставая чашки, заварку, сахар. Гермиона наблюдала за ним, остановившись в дверях.
– Я… то есть, мы с Джинни решили пожениться, когда она закончит школу. В следующем году. Собираемся жить здесь. Я хочу подготовить дом, – он обернулся к ней с чашками в руках. – Да ты чего там стоишь, иди к огню.
– Я рада за вас, – улыбнулась Гермиона, снимая мантию. Она села возле огня и с наслаждением протянула к нему руки. Гарри, закончив приготовления, налил ей крепкий сладкий чай, всунул чашку ей в руки:
– Так почему совы отказываются носить тебе почту? Вот, смотри, я тебе штук десять написал, – он порылся в ящике одного из столов и извлек целую пачку конвертов. Гермиона, слегка сдвинув брови, взяла конверты у него из рук. Посмотрела на имя адресата. Грустно вздохнула:
– Гарри… Гермионы Грейнджер уже не существует. У меня другая фамилия. С самого момента суда. Поэтому совы и не могли доставить письма.
Гарри потрясенно хлопнул себя рукой по лбу:
– А-а-а… Какой же я идиот… Я вообще об этом не подумал! Ладно. Так что случилось? Он тебя выгнал, что ли?
Она отложила письма и отпила из чашки, глядя в огонь. Наконец, заговорила:
– Знаешь, как я узнала про обряд поручительства? Ну, тот самый Покров Невинности, которым я связала себя со Снейпом.
– Из библиотеки, разумеется, – не моргнув глазом, ответил Гарри. – Ты же вечно читала все подряд, всю библиотеку в Хогварце перелопатила, я и подумал, что…
– Нет, Гарри, – она подняла на него печальные глаза. – Конкретно эту книгу мне дала Нарцисса Малфой.
– Нарцисса?! – воскликнул Гарри. – Разве ты когда-нибудь с ней общалась?
– Я-то нет… Она подкараулила меня, когда я навещала Снейпа в больнице. И сама дала мне эту книгу.
– И что в ней было такого особенного? – осторожно спросил Гарри, чувствуя подвох.
– А то, что страницы этой книги были пропитаны каким-то зельем. Я отравилась им и под действием этой отравы поручилась за Снейпа, – ровным, лишенным эмоций голосом проговорила Гермиона.
|
|
|
Какое-то время Гарри потрясенно молчал. Затем вскочил на ноги:
– Вот подонки! Гермиона, нужно всем рассказать об этом. Пойдем к Кингсли. К Фаджу. Куда угодно пойдем. Пусть аннулируют этот ваш обет! Пусть снова соберут Визенгамот по этому делу. Это же… Это подстава чистой воды! Ты была под воздействием какого-то зелья! Этот обет не может быть действительным! Я знал, я так и знал, что здесь замешаны Малфои… Без них не обходится ни одна пакость в этой стране. Мы должны рассказать об этом Кингсли. Мы должны…
Он осекся, глядя на ее лицо. Гермиона смотрела на него и молчала. Затем монотонно произнесла:
– Во-первых, мы не сможем ничего доказать. А, во-вторых, обет непреложный, и отменить его не получится. Макгонаголл сказала. И я искала в книгах. Я перечитала все, что нашла об этом обряде. Никакой возможности от этого избавиться.
– Но нельзя же ничего не делать! – продолжал кипеть Гарри. – Гермиона, мы не можем просто сидеть сложа руки!
– Я не знаю, что делать, – она потерла лоб. – Я впервые в жизни понимаю, что не знаю, что мне делать. И это ужасно.
Ее плечи поникли. Она крепче сжала в ладонях чашку с чаем. Гарри снова пристально осмотрел ее. Растрепанная, несчастная, глаза потухшие. И это платье… Где же это она была в таком наряде?
Ему стало так жаль ее. Но он не знал, чем ей помочь и что сказать. Поэтому просто обнял ее за плечи, и так они сидели, молча глядя в огонь.
– Понимаешь, Гарри, – снова отстраненно заговорила она, – я ведь считала себя ответственной за этот обет. Я причинила этим боль Рону и всем, кого я люблю. Но я готова была нести ответственность за свои поступки. За свои, понимаешь? Мне было стыдно перед Снейпом за то, что я фактически навязала себя ему. Мне. Было. Перед ним. Стыдно. Я чувствовала себя виноватой. А, оказалось, меня просто использовали. Использовали, как марионетку. Это так ужасно! Я никогда не думала, что такое может произойти со мной. Это так унизительно… если бы ты знал, как это унизительно…
|
|
|
Она снова всхлипнула. Ничего не могла с собой поделать. Гарри крепче обнял ее, и она доверчиво припала головой к его плечу.
– Я не знаю, как мне выходить на улицу… как смотреть людям в глаза… и эти статьи в «Пророке»… Я не знаю, как мне жить.
– Снейп обижает тебя? – вдруг спросил Гарри. Гермиона подняла голову и посмотрела на него:
– Обижает? Да нет… Он ведет себя вполне корректно. Я бы даже сказала, в разы корректнее Рона.
– Он к тебе пристает? – не отставал Гарри. Она удивленно подняла брови:
– Что? Нет. Да нет же. Он не трогает меня. Я же говорю, ведет себя вполне корректно. Не накручивай себя. Отстаивать мою честь нет нужды.
– Тогда почему ты не можешь от него уйти? – хмуро спросил Гарри. – Рон бы тебя простил, я знаю. Он дуется, но он простил бы тебя, и ты могла бы вернуться.
– Гарри, я не могу уйти от него, – произнесла она едва слышно. – Или ты еще не понял? Я его жена. И если я от него уйду, то умру, потому что это нарушение Нерушимой клятвы.
– Но ты же сейчас здесь, а не с ним! – упрямо продолжал Гарри. – Оставайся здесь. Это не проблема, здесь сколько угодно места. Живи от него отдельно.
– И как долго я, по-твоему, буду жить от него отдельно? Он все равно придет за мной и заберет меня обратно, даже если я уйду. Только тогда будет еще один скандал… Но даже если бы и не пришел, я все равно не смогу быть с Роном. И ни с кем другим тоже не смогу, потому что это сразу смерть. Таковы условия этого поручительства. Ты предлагаешь мне прожить жизнь в одиночестве?
Гарри промолчал. Ему нечего было ответить. Он поворошил угли в камине и посмотрел на часы. Уже полночь.
– Где ты будешь спать, Гермиона? Хочешь, в бывшей комнате Сириуса? Я там уже убрал.
Гермиона словно очнулась и тоже взглянула на часы. Поднялась на ноги:
– Нет, Гарри, я пойду. Спасибо тебе. Спасибо, что пытаешься помочь… Но я пойду… домой.
Она взяла со стола свою мантию. Завернувшись в нее, обняла своего друга. Гарри молча проводил ее к двери. Когда дверь за ней закрылась, он тяжело побрел обратно на кухню и долго сидел, глядя в огонь. Он только что увидел и понял, что на самом деле Гермиона хочет остаться со Снейпом. И это было совершенно непонятным для него. Он подумал о Роне. О том, как тот был вконец разбит этим постигшим его горем.
А еще он подумал, что вообще ничего не понимает в девушках.
Гарри потер лицо обеими руками. Малфои. Все-таки Малфои.
Макгонаголл права. Здесь происходит что-то очень странное. И он должен разобраться, что именно. Раз больше никто не хочет помочь Гермионе, это обязан сделать он. Она бы без колебаний сделала то же самое для него. Значит, Нарцисса подсунула ей книгу, пропитанную какой-то гадостью, подтолкнула на это поручительство. Допустим, она хотела вытащить старого приятеля из передряги, и ничего особо преступного здесь нет, если не учитывать тот грязный метод, которым эта цель была достигнута. Но ведь Кингсли тем временем, зная, что у него, у Гарри, есть весомые доказательства невиновности Снейпа, услал его подальше на это время, чтобы он не смог прийти в суд. А Фадж, судя по всему, только обрадовался возможности отомстить и вместо того, чтобы отправить Снейпа в Азкабан, приговорил его к Поцелую Дементора.
|
|
|
Или Кингсли все же ни при чем?
И как тогда в эту картину увязывается то, что Снейп самостоятельно сунул голову в костер, признавшись в том, чего не совершал? То есть, по факту совершал, конечно… Но судить за это надо вовсе не его, а в первую очередь того, кто отдавал эти приказы.
Дамблдор. И его внезапное исчезновение с портрета в директорской Хогварца.
Паззл не складывался. Дамблдор, Малфои, Фадж, Кингсли, Снейп.
Что, поцелуй вас всех дементор, здесь происходит?..
*****
Снейп очнулся от порыва холодного ветра, ворвавшегося сквозь открытую входную дверь. Он не помнил, сколько просидел в своей гостиной без движения после того, как девчонка наотмашь хлестнула его этой так хорошо знакомой ему фразой.
Вы мне омерзительны, Северус.
Будто вылила ему на голову ведро ледяной воды и заодно опоила ядом, который стремительно растекся по телу, начисто лишив его сил для сопротивления. Он даже не сумел выговорить хоть что-нибудь, чтобы остановить ее, а она уже исчезла в темноте за дверью.
А ведь вечер начинался так хорошо… Ее идеальная прическа, сияющая в волосах тиара, которую он буквально за бесценок забрал в уплату давнего долга у одного из ювелиров на Диагон-аллее, хотя стоила она совершенно баснословных денег. И это платье… Когда она сбросила мантию с плеч, он подхватил ее – и едва успел подавить вздох удивления, неожиданно увидев прямо перед собой ее обнаженную спину в глубоком вырезе до самой талии. До сегодняшнего дня он видел ее только в джинсах и блузках, застегнутых до самой шеи. Жадные, завистливые взгляды, шарившие по ним обоим. По ней. По ее шее, плечам и рукам. По сапфирам в ее волосах. По этой потрясающей коже, о которой он с трудом заставлял себя не думать весь вечер. Какое-то время он откровенно развлекался, подсчитывая, сколько этих напыщенных павлинов не могли оторвать свои сальные глазки от его жены. Юная, прекрасная, свежая девушка на фоне собравшихся здесь чванных, спесивых, высокородных дам и впрямь выглядела необычайно привлекательно. Но затем, когда накал уже повысился до такой степени, что по углам пошли откровенные и малоприличные шепотки, он не выдержал.
«Хватит с вас. Довольно зрелищ на сегодня».
Кажется, ей тоже были неприятны эти взгляды – она с благодарностью завернулась в поданную ей мантию. И он, гордый собой донельзя, решился оставить ее, чтобы переговорить с несколькими гостями насчет работы. А потом Нарцисса завела с ним этот дурацкий разговор… И надо же такому случиться, чтоб девчонка это подслушала!
Проклятье.
Снейп не знал, как объяснять ей случившееся. Не знал, какие слова подобрать, чтобы выразить всю глубину своего раскаяния и своего страха. Когда он увидел в воспоминаниях Гермионы Нарциссу и эту книгу, он рассвирепел до такой степени, что был готов придушить давнюю подругу. Благодаря этой… «операции спасения» их обоих попросту навязали друг другу. Заперли их в этих четырех стенах, откуда им нет ни шагу после всего, что произошло. Да, инициатором была Нарцисса, и он ничего не знал на тот момент. Но он воспользовался девочкой как самый настоящий мерзавец. Он не нашел в себе сил бороться. Он признался во всех предъявленных ему преступлениях, хотя мог все отрицать, и что бы они сказали тогда? Какие доказательства стали бы предъявлять? Возможно, что и никаких. Тем более, Поттер собирался свидетельствовать в его пользу. Если бы он не смалодушничал, а боролся, ничего этого не было бы. Если бы он отбросил ее руку, ничего этого не было бы.
Если бы, если бы, если бы…
Снейп тяжело поднялся на ноги. Подобрал с пола брошенную Гермионой тиару и аккуратно опустил на каминную полку. Взглянул на часы. Он ушел с приема час назад, когда, выйдя от Нарциссы, поискал Гермиону среди гостей, не нашел и понял, что что-то случилось. Что-то случилось, и она, не выдержав, убежала домой, не дождавшись его.
О, да. Еще как случилось.
Вы мне омерзительны, Северус.
Все эти дни они довольно мирно существовали в этом доме. Да, он порой ловил ее недовольство. И тоже демонстрировал какое-то недовольство в ответ. Да, ее присутствие здесь причиняло ему массу неудобств. Как и его присутствие – ей. Но они как-то справлялись. Снейп украдкой разглядывал ее, когда она не смотрела в его сторону, даже ловил себя на том, что ему нравилось наблюдать за ней. Нравилось смотреть, как она снимает с полок книги и потом возвращает их обратно, никогда не путая, где какая стояла раньше. Нравилось сосредоточенное выражение ее лица, когда она, глядя в очередную книгу, задумывалась над прочитанным. Нравилось и то, как она уже привычно бралась за его руку, когда им нужно было куда-то аппарировать. Не говоря уж о том, что она была хорошенькой, даже одетая в маггловское тряпье. Он не ощущал от нее открытой ненависти или враждебности. Она просто… смирилась. Приняла все, что произошло, и пыталась приспособиться. А он, пообещав беречь ее, потащил ее на этот отвратительный прием и там позволил втянуть себя в не менее отвратительный разговор, который, по сути, вообще не стоило затевать.
И она все услышала.
Вы мне омерзительны, Северус.
Он уставился на открытую входную дверь. Куда она могла пойти посреди ночи? К Уизли не пойдет – побоится. Да ее там и не примут. Тогда, скорей всего, к Поттеру. Тот, по слухам, зачастил в дом Блэков, оставленный ему Сириусом. Видимо, обустраивает там гнездо. Или берлогу. В воспоминаниях Гермионы он увидел достаточно, чтобы понять, что ее дружба с Поттером куда крепче, чем отношения с Уизли или кем бы то ни было другим. Если Поттер не совсем идиот, то должен хотя бы пустить ее переночевать. Не выгонит же на улицу.
Северус сунул свою палочку в рукав сюртука, поплотнее завернулся в плащ и шагнул из дома в темноту.
Вот и площадь Гриммо. Недавно прошел дождь, и мостовая поблескивает черным атласом. Совсем как ее платье… И в окнах дома номер 12 и впрямь свет. Наверное, он мог бы постучать, позвать, поговорить, сделать хоть что-нибудь. Но он почему-то, увидев закрытую дверь, некстати вспомнил, как вот так же стоял в темноте, глядя на запертый вход в гриффиндорскую гостиную. Пароль ему никто не скажет. Внутрь не проведет. Лили не выйдет. Он оскорбил ее самым болезненным для нее способом, и после этого ему не жить.
Ему позволено лишь спать у двери, как собака.
Он боялся даже думать о том, что будет, когда (и если) она выйдет из этого дома. Мысль о том, что она может вообще не захотеть возвращаться, и что он снова окажется один в пустом доме, грызла его как голодный волк. Да, скорей всего, так и будет. Наверное, он и сам бы не захотел вернуться, если бы оказался на ее месте. Ее использовали, ею манипулировали, обманом заставили связать себя с совершенно чужим человеком. Кто бы захотел возвращаться после такого? Он прекрасно осознавал, что ее держит только обет. И что уйти она, в принципе, может, пусть это и означает обречь себя на вечное одиночество. Но, наверное, это все же лучше, чем оставаться с ним в этом ужасном, напоминавшем тюрьму доме. Оставаться с тем, кто стал причиной всех ее слез и мучений.
Вероятно, он и впрямь зря пришел сюда. Даже если она здесь, она не примет от него никаких извинений. Как не приняла Лили. Но он, в любой другой ситуации просто наплевавший бы на всех и вся, неподвижно стоял в темноте на краю площади, дрожа в нервном ознобе и отчаянно проклиная свой мерзкий, нелюдимый характер и свою несдержанность.
Воистину, ненависть к себе отравляет лучше любого известного яда.
Гермиона снова вышла на холодный ветер. Поежилась, плотнее закутываясь в свою тоненькую шелковую мантию, совершенно не защищавшую от ветра. Но стоило ей сделать несколько шагов от крыльца, как от дерева через дорогу отделилась черная тень.
– Северус? – безучастно удивилась она. – Что вы здесь делаете?
– Я искал вас, – тихо ответил он, делая еще несколько шагов по направлению к ней. Она отступила, и он тут же остановился.
– Вы меня нашли, – сухо бросила ему Гермиона и пошла дальше, ища место потемнее, чтобы дезаппарировать. Снейп последовал за ней.
– Куда вы сейчас направляетесь? – он поравнялся с ней и теперь шел рядом.
– В этот ваш Паучий тупик, – зло ответила она. Он замер на месте как вкопанный.
– Вы… решили вернуться? – неуверенно переспросил он.
Гермиона тоже остановилась и развернулась к нему лицом:
– А у меня есть выбор? Я же теперь нечто среднее между ручной крысой и домовым эльфом!
Отвернувшись от него, она крутнулась на месте и с довольно громким хлопком исчезла. Через секунду раздался второй хлопок, не громче шелестевших на ветру листьев.
Зайдя в дом, Гермиона сбросила окончательно опротивевшую ей мантию в угол и разожгла камин. Не глядя на Снейпа, прибывшего сразу следом за ней и теперь стоявшего у входной двери, она достала плед, завернулась в него, уселась в кресло у камина и уставилась в огонь.
«Делай что хочешь. Иди куда хочешь. Говори что хочешь. Я не буду тебя слушать. Мне все равно. Хуже уже не будет. Хуже уже некуда».
– Гермиона, – будто услышав ее мысли, негромко заговорил он, нарушая тишину. – Вероятно, ваш друг был прав. Мне действительно нужно было погибнуть в этой войне. Во всяком случае, пережить ее я не надеялся. Потому что я действительно заслужил наказание за то, что совершил, и неважно, совершал ли я это по приказу или самостоятельно… Я заслужил наказание. Но не искупление, особенно ценой вашей жизни, вашей юности и вашей невинности. Ваш обет и ваша жертва… стали полной неожиданностью для меня. Я проявил непростительную слабость, когда принял это.
Она не ответила и не пошевелилась. Он отошел от двери, опустился перед ее креслом на колени и как-то слишком уж робко, словно извиняясь, взял ее руки в свои. Поднял голову, ища ее взгляд, но Гермиона смотрела мимо него и молчала.
– Я вообще не знал про вашу встречу с Нарциссой до того, как вернулся домой из больницы, – снова заговорил он. – Я узнал об этом из ваших воспоминаний, которые я так грубо вырвал из вашей памяти. Я тогда забрал эту книгу и отправился к Малфоям... – он сделал паузу. Какое-то время молчал, словно собираясь с мыслями. – Она пропитала книгу Дурманящей настойкой, и это сделало ваши эмоции… бесконтрольными. Она добавила в нее мой волос, и потому ваши эмоции были сфокусированы на мне. Это не магия, изменяющая сознание, но это, безусловно, манипуляция… Гермиона! – он чуть крепче сжал ее пальцы, и она, наконец, отреагировав, отвела глаза от огня и посмотрела на него.
– Если бы я мог предположить, что вами манипулируют… или принуждают, я никогда бы не принял вашей жертвы. Никогда. Я готов был принять свою смерть, я потерял в той войне все, что мне было дорого, и поэтому я не защищался в суде. Но я переоценил свое мужество. И вид дементора сломил меня. Простите меня, я оказался слишком слабым и потянул вас за собой. Простите… Простите меня.
И, опустив голову, припал губами к ее рукам, по-прежнему лежавшим в его ладонях.
Гермиона отрешенно слушала его срывающийся голос, смотрела на его согнутую спину и длинные черные пряди, разметавшиеся по плечам. Его руки были холодными. А лицо и губы – едва не обжигали. Его слова отдавались в ее сознании странным, неведомым ей эхом, отражаясь в каждой ячейке памяти.
Я никогда бы не принял вашей жертвы.
Никогда бы не принял.
Она почему-то подумала о его Заступнике. Лань. Такое кроткое создание, защищающее его от мрака. Так удивительно устроено это заклинание, что в его случае Заступник – вовсе не отражение его собственной души, его глубинной сущности, как бывало у многих. Точнее, не только это. Его Заступник – это то единственное, что может удержать его от падения в пустоту. То единственное, что давало ему силы двигаться вперед. Жить. Мстить. Бороться. Причем, это даже не какая-то конкретная женщина, даже невзирая на то, что у Лили Поттер был такой же Заступник.
И это и впрямь удивительно.
Знает ли он, что эта лань уже выдала его с головой?
Поддавшись какому-то внезапному порыву, Гермиона высвободила одну руку из его пальцев и, помедлив, легко погладила его по волосам. От этой неожиданной ласки его тело содрогнулось, словно он ожидал не этого легкого прикосновения пальцев, а удара. Похоже, это так потрясло его, что он, не найдя, что сказать и как отреагировать, спрятал лицо в складках ее платья. Гермиона еще раз провела рукой по его волосам:
– Северус…
Он поднял на нее совершенно неузнаваемое лицо. У Гермионы сжалось сердце. Она никогда не видела и даже представить не могла, что в человеческих глазах может быть столько боли. Что в его глазах может быть столько боли. Она чуть улыбнулась ему, но улыбка вышла грустная. Он смотрел на нее, выжидая, не смея заговорить снова, чтобы ненароком не спугнуть это хрупкое, едва теплящееся чувство нежности, исходившее от нее. Она погладила его по щеке:
– Северус, сегодня был тяжелый день. Идемте спать.
По его лицу пробежала тень. Он снова зарылся лицом в ее платье, словно боялся отпускать ее, и беззвучно плакал, судорожно обнимая ее колени. Она не стала отталкивать его. Нет, это была не жалость. Он не потерпел бы жалости, да Гермиона ее и не испытывала. Она сидела, больше не говоря ни слова, и гладила этого надломленного, ожесточившегося на весь мир человека по затылку и плечам. Она могла лишь сострадать его боли. Но избавиться от нее он должен сам.
Когда-то давно, будто в прошлой жизни, мама говорила ей: «Слезы лечат, Гермиона. Когда очень тяжело и больно, нужно плакать. Наши слезы уносят яд из нашего сердца».
– Плачь, Северус, – прошептала она едва слышно. – Плачь. И яд вытечет из твоего сердца…
Они просидели у камина необычайно долго. Была уже глубокая ночь. В какой-то момент его слезы иссякли, он перестал вздрагивать, но она продолжала гладить его по волосам и плечам, чувствуя, как его тело постепенно расслабляется под ее руками. Наконец, он поднял голову, по-видимому, овладев собой, но с колен не встал и не выпустил ее колени. Они смотрели друг на друга в свете пламени, и Гермиона видела в его глазах свое отражение. С его мертвенно-бледного лица исчезла неизменная бесстрастная маска, но теперь, после всех этих слез, оно казалось еще более измученным. Гермиона видела ранние морщинки вокруг его глаз и складку на лбу, которую могли вызвать лишь непрестанные горькие мысли. Она видела его поджатые губы и побледневшие шрамы от зубов Нагини на его шее, выглядывавшие из-под жесткого воротника. Его черные, бездонные глаза лихорадочно блестели, и ей хотелось просто сидеть вот так и смотреть в них. В кои-то веки в них не было привычного мрачного, холодного выражения, так не красившего его.
Словно опомнившись, он выпустил ее и поднялся с колен. Отступил на несколько шагов, по-прежнему глядя на нее, будто хотел что-то сказать и не решался. Затем, так и не найдя слов, он развернулся и растворился в темноте. Камин почти погас. Гермиона услышала, как Северус поднялся по лестнице, как открылась и закрылась дверь в его спальню. Тогда она тоже встала и пошла к себе в комнату. Сняла это великолепное, залитое его слезами платье, кое-как вытащила из волос шпильки и повалилась на свою узкую кровать.
Мыслей в голове не было.
И впервые ей было от этого так необычайно легко.
Завернувшись в одеяло как в кокон, она спрятала лицо в подушку и забылась сном.
|
|
|
