 |
Горькая память. Подранки. Блокадное детство
|
|
|
|
Хлеб
Сестре Вале
Она делила хлеб на пятерых.
«Сто двадцать пять! Берите, братья, граммы! »
И понял я с той «неживой» поры:
Она делила хлеб точнее мамы.
Бледнели пальцы самых честных рук,
И стол скрипел, а мы вокруг стояли…
И в рёбрах слышен был сердечный стук,
А глаз «прилип» к тому, чего мы ждали.
Делила хлеб блокадною порой
И ни единой крошки не роняла.
Сурова жизнь. А я горжусь душой,
С которой капли чести не упало.
Ю. Петров
Паёк
Я иду из булочной
И несу паёк.
Посмотрю на хлебушек —
Сердце — ёк да ёк.
Хоть бы эту корочку
Можно было съесть.
Только дома в холоде
Ещё трое есть.
Ломтик прижимается
Тонкою рукой.
Сердце опечатано —
Хоть белугой вой.
Не допустит частое
Глаз родных упрёк…
Мать разделит поровну
Целенький паёк.
Ю. Петров
* * *
Неправда, что «Никто не позабыт…»
Неправда, что «Ничто не позабыто…»
Мы не были солдатами войны,
Но детство наше на войне убито…
Ко мне, убитой, вы цветы несете…
Ко мне, живущей, — мачехой страна…
У Памяти, оглохшей от лукавства,
Давно забыты наши имена…
Так преклоните головы свои
Пред детскими погибшими полками…
Наш город к фронту отправлял детей,
Как будто сводок фронтовых не знали…
У войны не женское лицо
И тем более НЕ ДЕТСКОЕ! За что же?
Не играйте, взрослые, в войну!
Сколько нас война еще положит!
Сколько безымянных детских душ
Вслед войне закопано в могилах!
Только Бог их знает имена,
Некогда веселых и игривых…
Чудом выжив, помню, как тогда
Танки нас утюжили в Демянске…
Погибали сверстники мои,
Землю нашу поделив по-братски…
Самолет в Лычкове разметал
|
|
|
Эшелон с детьми из Ленинграда…
И опять могильный вырос холм…
Не стреляйте по птенцам, не надо!
Разнотравье почернело вмиг,
И огонь глотал живых и мертвых,
И из пекла рвался детский крик,
Ужасом посмертно награжденных…
Но солдат, совсем еще мальчишка,
В сбившихся, расколотых очках,
Обгоревший, вынырнул из пекла
С девочкой спасенной на руках…
Нас спасали жители тех мест
И бойцы от немцев отбивали,
Раненых, измученных детей
В Ленинград обратно отправляли…
Тех, навылет, ран не залечить —
Вся война в историях болезни…
У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ЛИЦО!
Хоть и гибли мы со всеми вместе…
На войне всегда как на войне…
Но когда закончится она,
Не зачтется нам и не простится
Взрослых безрассудная вина…
Умолчат трагедии детей,
Вычеркнут из жизни эти даты
И сожгут за нами все мосты,
Доморощенные наши геростраты.
Детские бессмысленные жертвы!
Сколько нас погибло ни за что!
Но везли детей войне навстречу,
Хоть У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ЛИЦО!
Тают журавлиные кресты,
Унося детей погибших души…
Крики их прощальные вдали
На дорогах памяти все глуше…
А у тех, кто выжил и живет,
Тот июль, как пытка, бесконечен…
Память, опаленная войной,
Души обнаженные не лечит…
Л. Пожедаева
Горькая память
Сорок первый… война… блокада…
Мор голодный… бомбежки… мороз…
Жгучий, лютый, невыносимый,
Собирающий свой покос…
Крошки хлебные в детской ладошке,
Пальцем снятые со стола —
Эти микромолекулы жизни
Там, в блокаде, спасли меня…
Провалились глаза в глазницах,
Заострился курносый нос,
Распухают, краснеют десны,
И трещит по углам мороз…
Я одна — умерла соседка,
На казарменном в цехе мать…
И сама я себе хозяйка
В одиночестве умирать…
Нет воды, нету дров, нет хлеба,
И нещадно терзает мороз…
— Мама! Мамочка, где ты? Где ты?
|
|
|
Но в безмолвии тонет вопрос…
Чуть живая бреду за хлебом…
Безысходно плетусь назад —
В стены, сплошь покрытые инеем —
В беспросветный блокадный ад…
Это было! Все это было!
Беспощадной, голодной зимой…
Помню все! Ничего не забыла!
Память эта всегда со мной…
Л. Пожедаева
Подранки
Как страшно умирали мы в блокаду,
Когда сознанье меркнет, и тебя
Уносит в мир иной неведомая сила,
Сгребая наши жизни под себя…
А память беспощадна и жестока…
Она казнит по датам и без них —
125 бесценных граммов хлеба
Запомнились в ладошках ледяных…
Мы, малолетние блокадные подранки,
Мы, в жертву принесенные войне,
Навек запомнили блокадную Голгофу
С распятьем на невиданном Кресте…
Мы крошку каждую запомнили на ощупь
И горький привкус голода во рту…
И холод, изнуряюще жестокий,
И страхов бесконечных чехарду…
Ведь мы свою судьбу не выбирали —
В концлагере блокадном, как в плену —
«Не безусловно нужными» мы стали,
Но пережили голод и войну…
Мы все же выжили — хоть и не все, но все же,
Кто кроме нас такое пережил?
Мы — стоики, мы — мужество России.
Здесь каждый чашу горечи испил…
Испил до дна — лишенья и забвенья,
И Отче Чашу мимо не пронес…
Наш город стал воистину Голгофой,
А мы на ней распяты, как Христос…
Но нам Голгофу нашу не простили,
Нам в спину до сих пор кричат:
«Распни! » Иудины и Ирода потомки —
Не захлебнулись до сих пор в крови…
Л. Пожедаева
Блокадное детство
Я не тушила «зажигалок»…
И не стояла у станка…
Я долго, тихо умирала
В блокадной комнате — одна…
Не по годам и как-то сразу
На взрослость детство разменяв,
Я все могла, я все умела —
Вот в куклы лишь не доиграв…
Мою казарменную маму
Я редко видела… в те дни,
И все блокадные невзгоды
На плечи детские легли.
Вживалась в очередь — за хлебом,
Брела за снегом — для воды…
Колола щепки для буржуйки…
Едва спасалась от беды.
Семь лет! Какие это годы,
Чтоб в одиночестве прожить!
Но жизнь — учитель очень строгий
И запретила мне скулить…
Мы все взрослели по минутам
И по секундам счет вели…
И тот, кто пережил блокаду, —
|
|
|
По духу не были детьми…
Л. Пожедаева
|
|
|
