 |
Натюрморт. В метро
|
|
|
|
Натюрморт
- На окне расположились цветок и будильник, готовые потерять свою предметную сущность и обрести часть души художника. На фоне звёздного неба решила изобразить? - прощаясь, Василий пытается меня приободрить.
Я молча провожаю его до дверей. Глухо и неохотно щёлкает замок.
Три недели назад Василий, со свойственной ему милой добротой, повлёк меня за город. Среди снега у обочины дороги между прошлогодних листьев проглядывало что-то зелёное.
Сидя на корточках, мы подивились траве, пытающейся зацвести в конце марта. Я привезла растение в кармане куртки домой и поставила в воду, почти не надеясь, что оно оживёт. Растение же дало новый прямой стебель, пустило корни и теперь радует меня сначала своими обещающими бутонами, а затем и цветами величиной со спичечную головку. Когда солнце только ещё думает садиться, каждый цветок доверчиво складывает свои четыре белых лепестка до прихода следующего дня. Имя первоцвета оказалось простым и даже знакомым: Пастушья сумка.
Я действительно хотела зарисовать пастушью сумку, чтобы ярче сохранить в себе эту трудную раннюю весну; а старый будильник оказался рядом случайно, - от проникающей из окна свежести у часов густела смазка, и они с трудом двигали стрелками.
Мне всегда становится легче, когда я встречаюсь с Василием, хотя во многом наши взгляды не совпадают. Василию нравится Энгр. Меня же неестественность художника раздражает. Изображение девушки с кувшином на картине Энгра «Источник» настолько безжизненно, скульптурно-холодно, что искреннее восхищение Василия «пленительным» юным телом удивляет меня. По-моему, бархат и драгоценные украшения Энгр пишет с большей любовью, нежели людей. Я не хочу сказать, что Энгр плохой художник; просто он мне не близок. Или - Сезанн. «Вот у голландцев я ощущаю сочную мякоть персика, а у Сезанна даже не могу определить, какие фрукты показаны, » - твердит Василий. Для меня фрукты Сезанна выглядят вполне реально. Вот и Рильке, ежедневно посылая письма жене Кларе, говорит в них, что видит яблоки на натюрмортах Сезанна, как будто художник только что принёс их с рынка и вынул из кармана...
|
|
|
Я вспоминаю слова Василия об избирательности восприятия. Понятно, характер человека задаётся природой и является как бы внутренним зеркалом души, которое, отражая внешний мир, воплощается на полотне. И каждый зритель воспринимает работу художника в соответствии с собственным «зеркалом души», по-своему. С этим объяснением восприятия я согласна. Но как-то неуютно сознавать, что такой ясный и славный Василий по характеру - другой, отличается от меня.
Почему я защищаю Сезанна? Наверное, из чувства жалости к художнику, тогда как упорством Сезанна я восхищаюсь. Намного ближе мне Ренуар с его человечностью; его картины, кажется, излучают столько нежности...
Засыпая, я опять вспоминаю Василия, его добрую, чуть смущённую улыбку, его тёплые и ласковые руки.
Февраль 1994 г.
Крик
Животный страх парализует его тело. Жутко колотится сердце. Не в силах двигаться, он дико закричал. Криком защищая сознание и душу. Ненасытное пламя безжалостно пожирало маленькие ступни её стройных ног, стремительно подбираясь к слегка розоватым обнаженным коленям. Вот яркие языки пламени уже лижут её прекрасные полные бедра, жадно и неотвратимо ползут выше... То, что совсем недавно было её благодатной плотью, было её душой - переставало существовать! На секунду ему кажется, что она не сопротивляясь затрепетала, потом, вся содрогнувшись страстно от проникающего внутрь огня, медленно-осторожно выпрямляет обгоревшие ноги, как бы покорно и с наслаждением стремясь навстречу чадящему пламени.
|
|
|
Почему сейчас вспоминаются все счастливые часы, проведенные наедине с Валентиной? Он напряженно наблюдает за быстро догорающей беззащитной грудью, недавно ещё такой ласковой и маняще упругой. КАК же им вместе было хорошо и вдохновенно-радостно! Вот уже вспыхивают её нежные щеки, горят добрые всепонимающие глаза, её светлые легкие волосы... Всё.
Сгущаясь, боль затихает, становится тупой. Он ощущает привкус дыма в соленых слезах, и никак не может проснуться... От написанной им последней картины - " Выходящая из ванны Валентина" не осталось даже трогательно-простенькой рамы. Ничего не осталось...
12. 4. 94 г.
В метро
Состав шел из депо " Сокол" почти пустой. После трудного дня я с удовольствием сел и сразу обратил внимание на странного человека у дверей. Изможденное лицо, беспокойные порывистые движения, которыми он как бы пытался отгородиться от внешнего мира и, одновременно, хотел находиться среди людей, были необычны. Я быстро отвёл глаза в сторону, чтобы не смущать нездорового человека.
- Вы, наверное, думаете: почему я стою, когда столько свободных мест? - громко обратился ко мне незнакомец и неловко опустился рядом на сиденье. Вином от него не пахло; глаза смотрели живо несмотря на застывшее в них беспокойство.
- Иногда хочется постоять, - ответил я трусливо-уклончиво, сожалея, что сразу не уткнулся в книжку. Мне было неловко перед немногими пассажирами из-за того, что на нас стали обращать внимание. И тут же подумалось, что трачу массу усилий, пряча свою растерянность. Незнакомцу, наверное, хотелось выговориться; развязности или скрытой агрессии не чувствовалось. Он явно страдал от внутренней боли.
- Вы знаете, часто агенты бывают без формы, - продолжал он, ещё приблизившись.
Я молчал. Доверившись, возможно, несчастный искал в общении со мной защиты.
- Как Вас зовут? - снова обратился с вопросом сосед.
Ощутив, что только искренностью можно остановить поток вопросов, я назвал себя. И поинтересовался его именем. Немного поколебавшись, сосед сдернул рывком шапку и достал паспорт.
— Я верю Вам! Скоро моя остановка, - тихо говорил я, не сомневаясь в его правдивости. Сосед стремительно листал выпадавшие страницы паспорта. Мы оказались тёзками.
|
|
|
Простившись, не оглядываясь, я вышел из вагона, испытывая смешанное чувство стыда и облегчения. «Стало ему чуть легче на душе от нашего короткого разговора? Утихла ли хоть на минуту его тревога? - думал я, подходя к дому. - Вряд ли... ».
Октябрь 1997 г.
* * *
Любовь нежнее и крепче страсти,
Она не нуждается в громких речах,
Как милые родинки - признаки счастья,
На теплых ваших плечах.
Не чувствуя короткий век,
На мёрзлую землю ложится
Белый февральский снег.
О весне не ведая, ещё кружится
Холодный ветер. И душа
Не верит, что любовь ушла -
Трудно в это поверить... Свет
Свечи в ночном окне двоится.
«Не уходите! » - умоляю Вас. В ответ -
Тишина. Вода лишь из крана струится...
Становится серым наряд белоснежный,
К земле прижимается, тает.
Последней всегда умирает надежда,
И, всё-таки, умирает...
10. 11. 97 г.
Валентина Коваленко (Москва)
Из цикла «ДЖУНА»
|
|
|
