Е. А. Долгова. Социально–бытовые контуры частной жизни. Н. И. Кареева в 1917–1931 гг.

Е. А. Долгова

Москва, Российский Государственный гуманитарный университет

СОЦИАЛЬНО–БЫТОВЫЕ КОНТУРЫ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ

Н. И. КАРЕЕВА В 1917–1931 ГГ.

Несмотря на то, что существует немало работ о деятельности Николая Ивановича Кареева, о частной жизни ученого после 1917 г. почти нет отдельных исследований. Тем не менее, факторы экономического, бытового, социального характера накладывали свой отпечаток на особенности научно–исследовательской работы ученого в 1917–1931 гг.

Частная жизнь ученого испытала на себе влияние всех общественно–политических событий 1917–1931 гг. Переломными для семьи Н. И. Кареева стали годы I мировой войны и революции. В условиях политических, экономических, социально–бытовых перемен оставаться в хаосе столицы не представлялось возможным. Дочь Н. И. Кареева Елена Николаевна Верейская еще в 1917 г., проводив мужа на фронт, уехала с детьми в Смоленскую губернию, в имение Аносово, принадлежащее брату историка Василию Ивановичу Карееву и его дочери Екатерине[857]. Вслед за ней в 1918 г. в Аносово перебрался и Н. И. Кареев.

В воспоминаниях историка дана яркая картина социально–бытовых трудностей жизни в провинции в 1918–1920 гг. Владелец Аносова В. И. Кареев в эти годы работал инструктором по сельскому хозяйству в Сычевском райотделении, а затем Сельхозсоюзе, состоял сотрудником по краеведению в Сычевском отделе народного образования. Е. Н. Верейская, чтобы прокормить детей, вела жизнь простой крестьянки, работала учительницей в школе, библиотекарем. Н. И. Кареев «для добывания хлеба… ездил по соседним селениям и в крестьянских избах просвещал людей относительно устройства вселенной и солнечной системы.. »[858].

Лишь осенью 1922 г. Е. Н. Верейская вернулась в Петроград. За ней уехал и Н. И. Кареев. Последний раз историк посетил Аносово в 1924 г., незадолго до того, как «самому Аносову пришел конец»: 31 декабря 1925 г. Смоленская губернская междуведомственная комиссия по выселению бывших помещиков постановила выселить В. И. Кареева и его дочь из имения «за отсутствием заслуг перед Советской властью».

В фонде ЦИК СССР Государственного архива Российской Федерации отложились свидетельства нескольких письменных прошений Е. Н. Верейской о возвращении «хутора» ее отцу. Сохранилась записка, датированная 20 января 1927 г., от члена Президиума ВЦСПС А. А. Андреева секретарю ЦИК СССР А. С. Енукидзе с неформальным ходатайством о «правильном направлении дела»[859]. Обнаружены и свидетельства многочисленных обращений Е. Н. Верейской в канцелярию М. И. Калинина, во ВЦИК.

Многочисленные хлопоты Кареевых сделали свое дело. В заседании Президиума ВЦИК от 14 марта 1927 г. было решено «постановление Смоленского губисполкома о выселении бывш[его] помещика, профессора Кареева – отменить, оставив гр–на Кареева на месте». Однако, несмотря на решение центра, договоренности с местными властями достигнуть не удалось: на земле Аносова уже действовала сельскохозяйственная крестьянская артель «Вольный труд».

4 июня 1927 г. Президиум ВЦИК принял решение «предложить» Н. И. Карееву соответствующий участок земли с постройками для ведения хозяйства[860]. Н. И. Кареев получил в возмещение Аносова дачу с 1/3 десятины парка при деревне Никульское Подольского уезда Московской губернии. В этот дом переехали и Василий Иванович Кареев с дочерью.

В ходе реализации решения ВЦИК Н. И. Карееву не было выдано никакого документа, удостоверяющего предоставление дачи в собственность. Таким образом, правовое положение семьи в отношении указанного имущества оставалось неопределенным[861]. По сути, дача была предоставлена Н. И. Карееву в пожизненное владение, и проживание на ней его семьи зависело только от субъективных факторов: здоровья ученого, отношения к нему со стороны властей.

В 1929 г. Н. И. Кареев через Академию наук предпринял неудачную попытку оформить в Наркомземе право пользования предоставленным участком с постройками с тем, чтобы пользование дачею продолжилось после его смерти, пока живы его родственники. Затянувшиеся бюрократические формальности препятствовали благополучному исходу дела. Немало затягиванию вопроса способствовала и критика научных работ Н. И. Кареева, развернувшаяся в периодической печати. Так, на заседании методологической секции Общества историков–марксистов председатель Общества Н. М. Лукин обвинил Н. И. Кареева в стремлении «реставрировать свергнутые классы» и в «выкриках против марксизма». Сильнейшие эмоциональные переживания, несомненно, ускорили кончину исследователя.

18 февраля 1931 г. Н. И. Кареев скончался, так и не успев решить вопросы имущественного характера. В это время на даче Подольского района проживали его брат, 80–летний Василий Иванович – полный инвалид, со своею престарелою нетрудоспособною дочерью Екатериной и слепнущим зятем. Как писала Е. Н. Верейская, жили они «кормясь молоком имеющейся у них коровы и скудно доживая свой век»[862]. После кончины Н. И. Кареева они оказались на грани выселения. Однако сражение за судьбу своей семьи продолжила дочь историка, подав в марте 1931 г. во ВЦИК прошение «…ради обеспечения самым необходимым совершенно неимущих неработоспособных стариков – брата и племянницы моего покойного отца с ее мужем… не отказать в разрешении названным родичам проживать на той же даче и в будущем».

Заслуги и научный вес имени Н. И. Кареева, многочисленные прошения Елены Николаевны сделали свое дело. На заседании Секретариата ВЦИК от 25 сентября 1932 г. постановили приостановить выселение, а вопрос перенести на рассмотрение объединенного заседания Секретариатов ЦИК СССР и ВЦИК с вызовом председателя Подольского райисполкома. 13 декабря 1932 г. на Объединенном заседании секретариата ЦИК СССР и ВЦИК было решено оставить за родственниками покойного профессора Кареева занимаемую ими жилплощадь.

Оказавшись в сложных экономических условиях, семья Н. И. Кареева испытала на себе все перипетии жизни «бывших» в новой советской действительности. Факторы социально–экономического и бытового характера, условия повседневной жизни являлись определяющими в новых условиях жизни семьи ученого. Хрупкость существования жизни семьи подчеркивала ее зависимость от факторов исключительно субъективного характера.