И. Л. Савкина. Испытание опытом: образы пожилых женщин в современной Русской литературе

И. Л. Савкина

Тампере (Финляндия), Университет г. Тампере

ИСПЫТАНИЕ ОПЫТОМ: ОБРАЗЫ ПОЖИЛЫХ ЖЕНЩИН В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Цель доклада – рассмотрение значений, функций старух, их опыта в русской литературе. Концепция опыта – необходимость сделать женский опыт видимым в контексте дисциплин и демифологизировать представление о едином и «истинном» женском опыте[2].

В русском языке в слове «опыт» актуализированы значения, воплощённые в немецком понятии Erlebnis, внутренний, эмпирический опыт, субъективные ощущения и переживания. «Опыт» по–русски Erfharung – целостность, сумма знаний и умений индивидуума и социальной группы.

Понятие опыта используется для (ре)конструирования гендерной ассиметрии. Опыт, опытность несут позитивные коннотации, характеризуя мужчин и мужественность, получают негативные значения в контекстах с репрезентацией женственности. Опытность противопоставляется невинности и чистоте, атрибутируемой женщине. Опыт как переживание, связанное с эмоциональным, интеллектуальным и сексуальным развитием, рассматривается опасным для женщин, разрушающим чистоту. Приобретать опыт самостоятельно женщине нельзя, ей нужен наставник, передача «правильной традиции». В этой роли выступает женщина: мать, тетка, бабушка. Функция последней – трансляция предания, научение опыту.

Старухе в народной традиции приписывается связь с магической девственностью[3], возвратной чистотой[4], мудростью, опытом, знанием и умением. Возвратная чистота (асексуальность) «знающей» старушки делают ее «инструментом» хранения и ретрансляции идеологизированного, сакрализированного и деперсонализированного опыта традиции и родового знания. Личный опыт старухи утоплен в общем опыте, поглощен ею, актуальный опыт отсутствует: бабушка – существо без пола и желания.

Образ идеализированной бабушки востребован в литературе. Бабушки из романов «Обрыв» И. Гончарова, «Детство» М. Горького, В. Астафьева «Последний поклон» олицетворяют архетип чистой, страдающей, идеальной женственности, хранительницы «нормы», предания, источника бескорыстной любви. Устойчивость позиции создает эффект статичности, постоянства: для внука бабушка не меняется, у женской старости в описываемом архетипе нет «возраста», нет развития.

Взгляд на бабушку, её опыт сохраняется в текстах разного типа, автодокументальных рассказах и свидетельствах[5]. Бабушкин опыт предстает в «дискурсивной обработке»: существует в пересказе внуков. Для внуков бабушка – воплощенное предание, сублимированный опыт. В рассказах она сказительница, «передаточное звено», ретранслятор предания, кормилица, тема предания включает телесный аспект – бабушка восПИТывает, «питает», кормит внуков «собой», оКОРМЛляет их. Бабушка существует не сама по себе, а для кого–то и чего–то. Слово бабушка обозначает старую женщину через ее семейную роль, как звено рода, представительницу старшего поколения. Бабушкино предание оценивается положительно, героини семейных историй названной книги – идеализированные положительные персонажи.

В литературе примером изображения старухи служит роман Е. Чижовой «Время женщин», где бабушки – Гликерия, Ариадна и Евдокия – воспитывают названую внучку Сюзанну, передавая ей опыт и предание русской православной традиции вопреки влияниям социума, давлению официальной идеологии и советской повседневности.

Наряду с изображением бабушки в современной прозе встречаются тенденции, свидетельствующие о трансформации и деконструкции. Связано с изменением отношения к транслируемому старухами преданию со стороны младшего поколения, с изменениями в формах репрезентации опыта старух, которые становятся субъектами речи не только в качестве «сказительниц», передающих предания. Кроме образа жертвенной бабушки современная литература использует и второй архетип – ужасной властной старухи[6].

Первый момент связан с социальными трансформациями в российском обществе, переходом от советской к постсоветской модели, что привело к конфликтам. В современных текстах ценность опыта старшего поколения ставится под сомнение. Образ бабушки социализируется и маргинализируется, «деприватизируется». Моя бабушка превращается в ничью, в отчужденное от рассказчика/цы–внука/чки. Неопрятная женская старость олицетворяется в «бабушке на лавочке» – чудовищном чужом существе, вызывающим физическое отторжение, чье «предание» не востребовано, взывает к забвению. Такая тенденция в рассказах писателей–мужчин, где травма исторического разлома, отказа от чужого и ненужного социального опыта бабушки, превращение бабушкиного предания в объект торговли не «смягчается» гендерной солидарностью, как в женских текстах.

Умножение голосов в прозе дает стереоскопический эффект. В текстах изображаются 3–4 поколения женщин cо своим правом голоса. Позиция бабушки, ее опыт демифологизируются и с точки зрения постороннего взгляда, изнутри: старая женщина получает возможность говорить о себе сама.

Иначе изображается опыт старухи. Получив права субъекта речи, бабушка обретает тело и опыт настоящего, возникают темы, традиционные репрезентации жертвенной, самоотреченной и асексуальной старушки, исключаются темы боли, власти и желания. Женская старость приобретает «пол» и «возраст».

В текстах актуализируется архетип злой старухи, ведьмы. Ужасная старуха соединяет пугающую и влекущую власть танатоса и противоестественно страшного эроса. В романе М. Елизарова «Библиотекарь» её образ является ключевым, приобретает сильную символическую нагруженность: становится символом Родины. В романе изображено сообщество старух из дома престарелых, которые с помощью «книги Силы» становятся беспощадными фуриями и жестокими убийцами. Их предводительница, почти бессмертная Полина Васильевна Горн, изображается как «человекоподобный завр», Змей Горыныч женского рода, советская амазонка–комиссарша. Образ смертоносной старухи скрещивается с другим архетипом через ритуал посвящения главного героя во внуки. Ужасные старухи–бабушки воплощают ненасытную, всепоглощающую мощь женского опыта, беспощадную тоталитарную власть родины, цель которой – сделать человека частью механизма процесса собственного воспроизводства.

Современная литература развивает и трансформирует традиции изображения пожилых женщин, их ценного и опасного опыта, позволяет «умножить различия», расширить представления о множественности и изменчивости женских опытов.