Э. Эндерляйн, А. Язева. От частной жизни к общественной вовлечённости: образ женщины и его метаморфозы в современной Русской художественной литературе

Э. Эндерляйн, А. Язева

Страсбург (Франция), Страсбургский университет

ОТ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ К ОБЩЕСТВЕННОЙ ВОВЛЕЧЁННОСТИ: ОБРАЗ ЖЕНЩИНЫ И ЕГО МЕТАМОРФОЗЫ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Образ женщины в русской литературе приобрёл новые черты. Этому способствовала история России, за XX в. засвидетельствовавшей смену социальных ориентиров, включая распад СССР, что повлекло метаморфозу образа россиянки.

Цель работы – выявление доминирующих в современной русской прозе женских образов, их сопоставление, анализ способов изображения частной и общественной жизни женщин, представленной в произведениях XX–XXI в.

В качестве материалов использованы произведения русской литературы конца XX – начала XXI в., открывающие читателю палитру образов, отображающие женский взгляд на частное и общественное.

Произведения относятся к четырем литературным направлениям. Первое направление сформировалось в конце 60–х – начале 70–х гг. ХХ в., развивалось в 80–е гг. в рамках всеобщей демифологизации. Авторы направления выступали против доксы эпохи и создавали образы женщин, отличающихся от героинь социалистического реализма, гармоничные личности, которым удалось найти место в социальной и частной жизни, совмещая черты работниц, жен и матерей. В конце 60–х, благодаря Н. Баранской и её рассказу «Неделя как неделя»[7], перевернувшему общественные взгляды, впервые была представлена неуравновешенная, изможденная будничными битвами героиня, которая эти битвы проигрывала. В 70–е гг. возникла новая тематика – бытовая проза. Сфера частного пространства стала объектом внимания «бытовиков», противопоставленных критикой представителям «деревенской прозы». «Деревенщики» противопоставили образам новый женский типаж, показав возрождение бабушки, осуждаемой за религиозность и привязанность к традиционным семейным ценностям, самопожертвование, самоотверженность, безоговорочную любовь к детям. Бабушка становится наследницей духовного богатства русского народа и хранительницей нравственных устоев. Это литературное направление представлено произведениями В. Распутина и В. Токаревой.

Второе направление представлено в статье произведениями Л. Петрушевской и Т. Толстой, зародилось в 80–90–е гг. XX в. как реакция на отмену цензуры. В «другой прозе» быт и повседневность становятся метафорой повсеместной силы, разрушающей личность. Героини Петрушевской – страдающие существа, изнуренные бытом, с которым справляются в одиночестве. Они представлены как жертвы или монстры, вызывая жалость. Рассказчик является наблюдателем, он ставит диагноз, выбирая для сюжетов омерзительные стороны частной жизни героинь. Т. Толстая развивает вторую стратегию: она следует традициям Серебряного века, где распространялась модель андрогинии. Для неё «смерть пола» естественна. Героями повествования являются мужчины, женщины, дети, их мир – мир мифов и сказок; они андрогинны. Третью стратегию использует В. Нарбикова: нейтрализации «мужского» и «женского», когда личность теряет очертания. Персонажи Нарбиковой условны и взаимозаменяемы[8].

Третье направление – литература, порождённая мечтой о сильной, умной уважаемой женской личности, самореализующейся за пределами семейного круга, представлено новым жанром женского детектива, в исследовании – произведениями А. Марининой и Д. Донцовой. До 60–х годов XX в. в центре внимания писателей были не мужчина и женщина, а человек и его общественная жизнь, после 60–х годов в русской литературе появилась женщина–личность с комплексом проблем, создаваемая авторами–мужчинами и авторами–женщинами[9].

В первых литературных направлениях показана «частная жизнь без прикрас» женщины–жертвы или тирана, массовая литература расширяет пространство женщин до общественной сферы. Маринина и Донцова выводят героинь на новый уровень. Образ имеет черты андрогинности. Жанр предлагает сосуществование у женщины антагонистических качеств: эмоциональность связана с логикой, гибкость с последовательностью, что способствует успеху героинь. В нем отражаются, приукрашиваются реальные роли, которые женщины играют в частной и общественной жизни[10].

Проведённый анализ художественных образов, новых художественных стратегий приводит к заключению: несмотря на существование отличающихся подходов к образу женщины как к таковому, частная жизнь является привилегированным пространством современной прозы, написанной женщинами. На сегодняшний день наблюдается возвращение к тенденциям 20–х – 30–х годов XX в., при которых теория половой раскрепощённости, наряду с поэзией «о личном» А. Ахматовой и М. Цветаевой, впервые приоткрыла завесу интимного мира.

На новом уровне происходит возврат к традиционному образу женщины–хранительницы нравственных ценностей. Героиня современной прозы не только развита духовно, часто наделена природой мистическими качествами. Такими являются провинциальные героини повестей Н. Горлановой, оказывается один из двух типов женщин, вышедших из–под пера С. Василенко в её рассказе «Дурочка», возрождается традиционный образ матери–кормилицы, хранительницы народной души; рассказ заканчивается мистическим полётом, наделяющим главную героиню Надьку миссией спасительницы всего человечества. Писатель А. Матвеев использует женский псевдоним, дабы развить «мистическую сторону женственности» и имитировать все атрибуты женской прозы: «оригинальный, скачкообразный, неожиданный стиль, похожий на эхо женских мыслей»[11]. Истоки создания образной системы четвертого направления, развивающего образ «мистической женщины», следует искать в русской философии начала XX в. Идеи о женском начале и Премудрости Божией, Софии[12] находят воплощение в мудрых пожилых матерях у В. Распутина, в безоглядно любящих одиночках с их истинно женскими качествами у В. Токаревой, в героинях женского детектива, способных самостоятельно принимать решения и добивающихся справедливости. Частная сфера в художественных произведениях, относящихся к четвертому направлению, максимально приближается к читателю, обнажая самое сокровенное – духовный мир персонажей.