С. В. Пушкарёва. Особенности семантики женских образов в позднем творчестве Н. С. Гумилева

С. В. Пушкарёва

Москва, Московский институт лингвистики

ОСОБЕННОСТИ СЕМАНТИКИ ЖЕНСКИХ ОБРАЗОВ В ПОЗДНЕМ ТВОРЧЕСТВЕ Н. С. ГУМИЛЕВА

В последние годы жизни Н. Гумилева преобразилось его Слово, обрело глубину и значимость. «Слово, уподобленное евангельскому Логосу, становилось все более сложным, многозначным, не равным самому себе»[13]. В начале его творческого пути, в рецензии на сборник «Жемчуга», В. И. Иванов предсказал поэту Путь внутреннего углубления.

«Глубокие в философско–художественном отношении взгляды поэта приведут его к особым космогоническим прозрениям», – пишет О. Щеголькова[14]. О. Клинг считает, что особенности мифопоэтики и специфика символических образов в позднем творчестве поэта близки символизму, «не школы, но миросозерцания», «синтезу символизма идеалистического и реалистического»[15]. В смысле книг перекликаются элементы библейско–христианских, масонских, теософских, антропософских, ницшеанских и иных религиозных философских учений, образы и мотивы различных мифологий — слагаемые особой лирико–философской концепции бытия поэта. Потому «расшифровать порой трудные для восприятия поэтические произведения Н. Гумилева возможно в результате осмысления содержания и функционирования значимых образов–символов»[16]. Лирический герой позднего Гумилева стремится к тайновидению мира, в последнем сборнике «Огненный столп» «выстраданная космичность и духовный путь лирического героя, как постижение великих тайн мира, сплетены в лейтмотиве духовного очищения». Лейтмотив духовного очищения проявляется системой мотивов, включает мотив всеразрешающей женской любви, поэта и поэзии, космоса и хаоса. Теургическое восприятие сущности любви, сакральность объектного ряда красота–чистота–божественность отличают стихотворения Гумилева периода «Огненного столпа».

К осознанию духовного и жизненного Пути стремится герой Гумилева, с верой в возрождение России путем духовного и личностного подвига. Сердце героя будет «пламенем палимо» до светлого, святого, радостного и победного дня, когда в России взойдут стены Града Божия — Нового Иерусалима. Гумилев конструирует миф, поэт призван превратить в целое открывшуюся часть мира, способствуя восстановлению гармонии[17].

Решая главную проблему — выбор ценностей, герой выходит в сакральное время, исследует события, происшедшие в сакральном времени и пространстве, выстраивает систему оппозиций, раскрывающих универсальную мифологическую концепцию мира. Но, проникая в мифологическое время и пространство, герой « открывает» божественную природу мира и его структуру. От выбора ценностей зависит судьба человека и человечества в целом[18]. «Это какое–то бытие–небытие», – сказал О. Клинг об «Огненном столпе». Вместо оппозиции бытия–небытия мифологическое сознание рассматривает две гомогенные части бытия – пишет Э. Кассирер[19]. Путь лирического героя переходит в миф, он стремится к духовному очищению разными способами: с помощью перерождений, огненной маски и её снятия, прохождения ступеней инициации. Путь героя в мифопоэтическом пространстве близится к завершению, единству, «крайние точки мифопоэтического пути» совпадают. Путь героя представляет спираль, «уходящую в звездное небо», подобно пути Вселенной.

Чувственный опыт являет стремление к максимальной объективации бытия символа. Женские образы проявляются в «космическом, сакральном» масштабе в лирике последних лет. Пытаясь преодолеть смерть, лирический герой должен вспомнить свои «жизни», чтобы вернуться в начальное, «зародышевое» состояние, очиститься любовью.

Любовь становится божественной, в ней – сила Богини–матери, Девы Марии, Святой Софии Премудрости Божией, в этом символическая значимость художественно–эстетического бытия образа–объекта. Своеобразие лирики Гумилева последних лет отмечает Ю. Верховский. Онтологизмом проникнуты мотивы любви целого ряда «песнопений, объединенных названием «Канцоны»», который идет через «Колчан», «Костер» и «Огненный столп»[20].

С. Маковский указывает на романтическую тоску Гумилева, «всю жизнь влюбленного в свою Музу и ждавшего чуда, всеразрешающей женской любви». Чувственный огонь из стихотворения «Много есть людей, что полюбив... » имеет отношение к названию сборника.

Контекст «Огненного столпа», связанный с толкованием огненного столпа в индийской религии, переосмысленным и совмещенном Гумилевым с библейским огненным столпом. Бог Шива явился Вишну и Брахме в образе огненного «столпа», Творец открыл ранее непроявленное мужское начало в мире. До этого Бога можно было постигнуть только через Шакти — женское начало, которое проявляло силу Шивы, так как Шакти и Шива слиты[21]. Знание Гумилевым элементов индийской философии, ее разных школ проявляется в стихотворениях сборника. Герой стремится достичь сокровенной «Индии Духа».

В «пророческих стихотворениях» «Огненного столпа» ощутимо нарастание энтропии по мере развертывания Пути. Сакральные ценности предстают явно, приближая битву воина–странника духа. В стихотворении «Мой час», «Леопард»пространство и время неотделимы, образуют уровень высшей реальности, что происходит в сакральных ситуациях, когда «время длительности» и «время мига», Хронос и Кайрос[22], соединяются в точке выбора.

Сам Н. Гумилев родился в грозовой вечер, когда за окном шумела буря[23]. Трансформированный в «лунный ветер» символ женского сопутствует герою в Начале и Конце, в пределах эволюции, на что указывает сакральность женских образов в поздней лирике. Это соответствует общей тенденции русской культуры и духовной мысли «серебряного века», когда «характерным для русской ментальности и культуры образом идея Богосыновства и солнечная идея Богочеловечества перешла в интуицию женской ипостаси Софии и софийности, оригинально отразившуюся в образах Матери, Невесты, Жены, России, родной земли»[24].